Занавес молчания - Андрей Быстров

После обеда узников-волонтеров выводили на прогулку группами по десять человек. Шерман-Комлев, номер шестнадцать, был во второй группе. В тюремном дворе, окруженном высокими стенами, росла или тихо умирала чахлая бурая трава. Разговаривать не разрешалось, движение по кругу, смотреть в затылок идущему впереди. Десять минут – и в камеру. Из тюремного двора, замкнутого со всех сторон, Шерман ничего интересного не увидел.

За день он узнал о Штернбурге ровно столько, сколько знал до приезда сюда. Откуда ни посмотри, Штернбург – то, за что себя выдает. Старинный замок, ныне туристический аттракцион, и всё.

Шерман наметил побег примерно на полночь. Нужные приспособления были хитро упрятаны в поясе; Шерман извлек маленькое зеркальце, прикрепил его к подушечке указательного пальца и через клетку-кормушку заглянул в тускло освещенный коридор. Никого. Шерман отомкнул замок, выскользнул в коридор и запер за собой дверь.

В конце коридора, за сводчатой аркой он услышал приглушенные голоса. Осторожно подкравшись поближе, он снова воспользовался зеркальцем. Четверо в черных комбинезонах играли в карты в рекреационном холле с мраморным камином, неспешно потягивали пиво. Шерман, как привидение, скользнул мимо в незапертую дверь. Там была просторная безлюдная кухня, а за ней еще один, донельзя захламленный коридор. Из трех глубоких ниш справа две служили кладовками для инвентаря, а в третьей виднелась низкая дверца с приколоченной фанерной табличкой. Сделанная по трафарету грязно-красная надпись гласила:

«НЕ ВХОДИТЬ! ВОЗМОЖЕН ОБВАЛ».

Возможен или невозможен, но Шерман как раз и намеревался войти. Сорокаваттные лампы давали достаточно света, чтобы разобраться в устройстве замка. Сложнее, чем замок в двери камеры, но ничего особенного. Шерман открыл его за четыре с половиной минуты.

Из кромешного мрака за дверью, распахнувшейся с противным стоном несмазанных петель, потянуло сыростью. Шерман достал миниатюрный фонарик, сдвинул переключатель. Узкий луч пополз по замшелой стене, вспугнул пауков.

Шаткая железная лестница сбегала вниз, в наклонный тоннель. Преодолев ее до конца, Шерман угодил в лабиринт. Одинаковые коридоры ветвились, как в старой компьютерной игре «Вольфенштайн». Шерман выбрал направление наугад; он шел, не забывая процарапывать отметины на стенах там, где коридоры пересекались или расходились.

Через полчаса подземных скитаний, победив еще несколько запертых дверей (похоже, с восемнадцатого века не открывавшихся), он очутился на дне шахты. В эту шахту с четырех сторон выходили четыре коридора. Лестница вроде той, с которой Шерман начал исследование лабиринта, вела круто вверх. Шерман решил отложить коридоры на потом и поднялся по лестнице до горизонтальной решетчатой трубы, приведшей к очередной двери.

Эта дверь, круглая, с блестящим штурвальчиком в центре, напоминала люк на подводной лодке. Сложный замок и сигнализация задержали Шермана минут на двадцать, потом он покрутил штурвальчик против часовой стрелки, и тяжелая, обладающая немалой инерцией дверь отъехала назад и вбок. Фонарь здесь был не нужен, Шерман погасил его.

Он стоял на упругом, словно резиновом полу куполообразной комнаты, освещенной красноватыми лампами в овальных плафонах. Пол комнаты был выстлан пружинящим покрытием лишь по краям, а центр занимала врезанная в блестящий металл прозрачная плита. Очевидно, она служила чем-то вроде обращенного вниз окна. Над плитой-окном на подвижных кронштейнах были установлены под различными углами видеокамеры всевозможных модификаций, не менее десятка, и все они смотрели вниз. Вдоль стен тянулись ряды выключенных мониторов, микшерских пультов с многочисленными индикаторами (ни один не горел), стойки со стационарной аудио– и видеоаппаратурой. Возле распределительных и коммуникационных щитов помещались панели с кабельными разъемами, дальше мерцали огоньки систем сигнализации над сейфами. Четыре кресла, подвешенные на жестких стальных рамах к чему-то вроде фермы портального крана, обладали многочисленными степенями свободы, то есть могли по-разному перемещаться и крутиться.

Шерман с любопытством оглядывал эту небольшую, но превосходно оборудованную студию, когда услышал крик.

Кричала женщина – долго, протяжно, с высоких нот ее крик рывками спускался на низкие, переходил в сдавленный хрип. Шерман инстинктивно оглянулся на открытую дверь, но крик доносился явно не с той стороны. Из динамиков! Какой-то микрофонный усилитель остался включенным.

Краем глаза Шерман успел заметить зеленый столбик одного из индикаторов, рванувшийся вверх и тут же сложившийся игрушечной пирамидкой. Сделав шаг к пульту, Шерман повернул регулятор вправо. Теперь он слышал и другие звуки: ритмичные постукивания, шумное дыхание, скрипы, звонкие шлепки. Обрывки неясных стенаний волнами прокатывались над этим звуковым коллажем. Шерман приблизился к утопленному в сталь краю прозрачной плиты и отпрянул: его могут увидеть снизу!

Но очень быстро он понял безосновательность своих опасений, связав то, что творилось в комнате под студией, с аппаратурой наверху. Плита, конечно же, имеет одностороннюю прозрачность, и снизу видят обыкновенное зеркало на потолке.

Большую часть площади комнаты под студией занимала огромная розовая кровать в форме сусального сердечка. На ней трое немолодых мужчин активно развлекались с девчушкой лет тринадцати, всю одежду которой составляли красные чулочки, пояс и туфельки. Значит, это она кричала, и надо ее отбивать у злодеев... Таким был первый естественный порыв Шермана. Сдвигается как-нибудь эта плита? Найти рычаг, рукоятку... Может быть, чуть позже Шерман и задумался бы о том, что столь импульсивное вмешательство поставит под удар его миссию, что он не для того здесь... Неизвестно, как бы он в конце концов поступил, если бы...

Пока Шерман лихорадочно искал путь вниз, вопль повторился, потом снова и снова. Бросив свои поиски, Шерман прислушивался. Во второй раз он еще не был уверен, но после третьего сомнения исчезли. В крике девушки не звучало ни боли, ни отчаяния, ни призыва о помощи. Он был исполнен животного наслаждения, это был вопль удовлетворяемой самки, и только.

Шерман снова посмотрел вниз, уже не опасаясь, что его увидят, – а сам он увидел больше. Он увидел полуприкрытые в пароксизме блаженства глаза девушки, ее влажные губы, тянущиеся в исступлении к мужской плоти, чувственную судорожную пульсацию ее тела. На ковре около кровати лежала вторая девушка приблизительно того же возраста, совершенно обнаженная. Она с таким самозабвением предавалась игре с механическим вибратором, что оторвать ее от этого занятия не могло бы и землетрясение.

Озадаченный Шерман уселся в ближайшее кресло, откатившееся по монорельсу под его тяжестью. Да, спасать тут, кажется, некого и не от чего. Он чуть не оказал медвежью услугу – так называют это русские. Люди получают взаимное удовольствие, а если их кто-то когда-то и зачем-то снимает на пленку, это тоже не забота Шермана. Да... Если это и есть тайна Штернбурга, то он попусту теряет здесь время.

Шерман выбрался из кресла и осмотрел сейфы. Не открыть без специальной техники... Но неприступность сейфов не слишком огорчила Шермана: скорее всего, там лежат кассеты со снятыми здесь фильмами. А если и нет, вряд ли все же там найдется письмо с ответами на все интересующие его вопросы и надписью «Джону Шерману» на конверте... Любопытно бы, конечно, заглянуть в сейфы, но придется обойтись без этого.

31

Шерман вернулся глубоко под землю (на острове было бы уместнее сказать – много ниже уровня моря), в шахту, куда вели четыре коридора. По его прикидкам, студия располагалась в северо-восточной части Штернбурга, неисследованными оставались юго-восток и северо-запад. Так как юго-восточное крыло, выходящее на берег слева от причала, выглядело совершенно разрушенным, Шерман решил приберечь его напоследок и выбрал северо-западное направление.

Коридор, ведущий к северо-западу, в отличие от других освещали редкие лампы. До слуха Шермана доносился ровный гул, за стенами работали какие-то машины – должно быть, электрические генераторы.

Кружным путем, через ответвления лабиринта, Шерман попал в электрощитовую (багровые молнии в застекленном окошке серой двери, нарисованные под черепом с костями, возвещали об опасной близости установок высокого напряжения). Когда Шерман открывал эту дверь, два здоровенных камня сорвались с потолка. Любой из них мог проломить ему череп, если бы попал по голове.

За электрощитовой находился отделенный от нее дверцей с простым замком коридор, каких Шерман здесь еще не видел. Как на роскошном океанском лайнере – зеркала, полировка, ковровые дорожки, хром и позолота. Этот коридор и не притворялся, что сохраняет исторические традиции и вообще имеет какое-то отношение к восемнадцатому веку. Шерман захлопнул скромную (единственную скромную тут, рабочую) дверцу электрощитовой и зашагал по ковру к повороту.