Игры желтого дьявола - Борис Пугачев

– Это что, очередь?

– В пабах так всегда. Я из-за этого их редко посещаю. Тут еще и самообслуживание. Национальная специфика.

– Как при социализме у нас за едой придется ходить, а посуду убирать?

– До этого они пока не дошли, но пиво забирают сами и заказ на еду делают у бармена.

– Демократично. И кто же сюда ходит?

– Все. От пэров и лордов до бомжей. Различий никто не делает. Перед Кириллом, может быть, стоит член правительства. В этом районе такое возможно.

– Чудно! У меня было иное представление об английской чопорности. Я считал, что лорды до уровня плебеев пасть не в состоянии. Застывшие устои.

– Вы еще не раз удивитесь. Об этой стране рассказывают больше легенд, чем былей. Одна из них – эталоны английской культуры. Они, безусловно, существуют, но молва приписала им массу мифических качеств. Не надо путать достижения англичан и их внутренний мир. Это две стороны, но не одной монеты. Двухэтажные автобусы, изобретение футбола и пенициллина, «Алиса в Стране чудес», Байрон, Диккенс, прочие достижения имеют мало общего с народом Соединенного Королевства. Даже знаменитый чай и овсянка во многом надуманные атрибуты, хотя и потребляются в определенных слоях общества с завидным постоянством.

– Мне кажется, что вы утрируете. Понятие светской культуры, джентльменства, наконец, чопорность. Это ли не общеизвестные особенности английского менталитета?

– Вы будете общаться с современными англичанами и поймете, что это не совсем так. Пока нам это обсуждать рано. Давайте лучше пробовать пиво. Кирилл уже его несет… Сидите, не надо ему помогать. Тут так не принято.

Родик остался на месте, наблюдая, как стол усилиями Кирилла заполняется пузатенькими стаканчиками с разноцветными напитками. Памятуя объяснения Кирилла, он сделал несколько глотков красноватых напитков. Эта прославленная жидкость произвела на него впечатление выдохшегося пива, в которое кто-то добавил сахара. Он вспомнил, что его бывшая жена любила добавлять в «Жигулевское» мед и как-то дала ему попробовать. Во рту, как и тогда, остался неприятный сладковато-горький вкус. Он вопросительно посмотрел на Кирилла. Тот понимающе развел руками.

– Знаете, я испытываю такое разочарование второй раз в жизни, – посетовал Родик. – Первый раз так произошло с прославленным Хемингуэем кальвадосом. Однако тогда мне было менее противно. Все же это не прохладительный напиток. Вот уж действительно на вкус и на цвет товарищей нет. Эль я больше пить не буду. Попробуем темное пиво…

Темное пиво было тоже слишком сладким и не отвечало вкусовым пристрастиям Родика, но он заставил себя выпить его полностью. После этого перешел к светлому. То ли сработал контраст, то ли напитки действительно отвечали его ожиданиям, но они понравились Родику все. В каждом была своя прелесть, и он попросил заказать ему по пинте каждого.

Вскоре принесли еду, которую Родик поглотил с удовольствием, хотя Кирилл и Рая подвергли ее критике, пообещав завтра сводить его в хороший ресторан, где можно по достоинству оценить английскую кухню. За едой завязалась непринужденная беседа.

Оказалось, что Кирилл – бывший профессор Киевского университета, химик. Родик в период работы в институте сотрудничал со многими научно-исследовательскими и учебными заведениями Украины. Нашлись общие знакомые. Родик вспомнил и рассказал историю, связанную с «великим» открытием, придуманным вице-президентом академии и, с одной стороны, задержавшее защиту Родиком докторской диссертации, а с другой – позволившее организовать кооперативную деятельность. Потом обсудили Чернобыльскую катастрофу. Родик описал свои ощущения, когда он в июне восемьдесят шестого производил радиационную разведку, а потом испытывал защитные жилеты собственной конструкции, а супруги – тот кошмар, который ощущали жители Киева. Обсудили беспомощные попытки ликвидировать последствия аварии. Родик высказал мысль, что это был кем-то спланированный геноцид советского народа, когда без надобности прогнали миллионную армию необученной молодежи через радиацию, способную вызвать не только заболевания, но и генные мутации в последующих поколениях. Кирилл не соглашался и всю ответственность возлагал на покончившего жизнь самоубийством академика, не сумевшего грамотно организовать работы. Родик имел массу аргументов в пользу своей гипотезы, но не захотел спорить и перевел разговор на недавние московские события.

Рая с энтузиазмом включилась в обсуждение этой темы. Ее интересовало практически все, и Родик, не скупясь на эпитеты, описывал недолгое противостояние российских «демократов» и фарс с национальным трауром. Это послужило началом целой дискуссии о процессах, вызванных перестройкой Горбачева и последующим правлением Ельцина. Родик высказал мысль, что вместе с социализмом уничтожили свободу выбора судьбы и применения своих способностей. Многие люди оказались вынуждены заниматься несвойственной им деятельностью. Рая и Кирилл считали это естественным, но временным и необходимым для установления истиной свободы, которая испокон веку отсутствовала в России, а в последние годы появились уникальные условия для демократических преобразований. Однако они не верили в то, что российский народ сможет в обозримом будущем этим воспользоваться, и поэтому считали целесообразным не рисковать и жить здесь, в Лондоне, а не на родине. Родик, негативно относящийся к эмиграции, спорил, хотя в душе был со многим согласен. Он затронул тему Комиссии, но, почувствовав возникшую при этом напряженность, перешел к вопросам о доходах англичан и уровне их жизни.

В общем, поводов для общения оказалось достаточно, и ужин прошел в дружеской атмосфере встречи соотечественников вдали от родины, хотя Родика и удивило отсутствие ностальгии у собеседников. Он, посчитав это неуместным, не стал высказывать возникшее у него по этому поводу логическое построение, а лишь напомнил, что неплохо было бы прогуляться по уже погружающемуся в вечерние сумерки легендарному городу.

Тут выяснилось, что они находятся рядом с известным символом мировой демократии – Гайд-парком. Родик со школьных времен считал это место чуть ли не единственной отдушиной в капиталистическом мире. Тут любой человек мог, не думая о последствиях, рассказать о том, что его волнует, раскритиковать всех, кроме монарших, особ, призвать к революции. Здесь высказывались прогрессивные идеи и бредовые умозаключения, с программными речами выступали Карл Маркс, Ленин и многие известные мировые лидеры. Так Родика учили. Сейчас, стоя на аллее этого парка, выслушивая исторический экскурс Кирилла, в его сознании все перевернулось. Под воздействием увиденного он понял, что ничего особенного тут нет. Вся его Родина, погрязшая в строительстве капитализма, превратилась в подобие «уголка оратора» парка. Теперь откровения, за которые раньше сажали в тюрьму, высказываются повсюду. Ему вдруг пришла мысль, что величие того или иного места, дела, свершения да и человека определяется не объективными характеристиками, а числом людей, верящих в существование чего-то неповторимого и особенного, на деле являющихся самым обыденными и тривиальными явлениями.

– Насколько все относительно, – прервал он Кирилла. – То, что с одних позиций величественно, с других – ничтожно. Вот и этот парк тому доказательство. Из моего фетиша он в мгновенье превратился в хорошо ухоженный лес, где единственно возможным сильным чувством может быть страх заблудиться.

– Не понял вас, Родион Иванович, – отозвался Кирилл. – Ведь это чудо, когда посреди такого мегаполиса существует огромный парк. В Лондоне таких мест около сотни.

– Я не об этом. Конечно, это здорово. Было бы тепло, повалялись бы на травке. Здесь, по-моему, это разрешено. Не Москва все же. Я о свободе подумал, о свободе слова. О наших чаяньях. О надежде…

Его не поняли. Кирилл что-то еще рассказывал, но Родик его почти не слушал. Он всматривался в сумерки, надеясь развеять свои сомнения, но в это вечернее время парк был пустынен. Лишь одинокая фигура в длиннополом плаще выгуливала собаку. Он взял Кирилла под руку и сказал:

– Ну что ж. Будем провожать меня до гостиницы. Спасибо за чудесный вечер.

На следующий день с утра планировалось заседание, а в три часа дня встреча с неким мистером Майклом Экерсоном. Договорились, что Кирилл и Рая приедут в отель к восьми утра.

Ночь Родик провел беспокойно. То ли сказалась разница во времени, то ли нервное возбуждение, но он сначала долго не мог заснуть, а потом несколько раз беспричинно просыпался. В шесть он разбурхался окончательно. Немного полежав, встал и пошел умываться. Поборовшись с раковиной, имеющей раздельные краны для горячей и холодной воды, проделал утренний туалет, включая бритье под душем, бегая от смесителя к запотевшему зеркалу. Потом спустился в небольшой зал, примыкающий к ресепшн. Там позавтракал, поглотив без удовольствия булочку с маслом и показавшийся ему безвкусным чай. Не насытившись, осмотрел скудные яства и, не найдя ничего достойного внимания, отправился в холл ожидать приезда переводчиков.