Все оттенки черного - Татьяна Степанова

— Как вы интересно говорите, Юлия Павловна. — Нина сочла нужным вмешаться в разговор: — Предсказываете, да? И эти карты Таро, так необычно это все.

— В книжице про них прочла. — Юлия Павловна лукаво улыбнулась: — Дешевенький гороскоп, что в метро на лотках продают. Взяла в дорогу, чтобы время в электричке скоротать. Вы, Катюша, конечно, в такие предсказания с лотка не верите? — Она отвечала вроде бы на Нинины слова, но оказалось, что обращается к Кате.

— Конечно. Со скуки чего не прочтешь, правда? Но все-таки по этим картам Таро кто я? Я родилась…

— Вы не человек Луны, — быстро перебила ее Юлия Павловна. — Вы ведь летом родились, правда?

Катя кивнула.

— В июле, в третьей декаде. Верно? Ваша планета — Юпитер. Очень сильная планета. Но знаете ли… — Юлия Павловна улыбнулась. — Луна мне как-то больше нравится. Именно своей слабостью. В ней всегда есть какая-то волшебная призрачность, недосказанность, тайная загадка. Взгляните. — Она запрокинула голову, словно приглашая их взглянуть в черное небо.

«Идиотская болтовня, — подумала Катя. — Ишь ты, мадам Ленорман. У вас в доме человека отравили, как крысу, а вы карты Таро тасуете все да на. луну любуетесь!» Однако ночь была и вправду чудесная: в лунном свете лес, как говаривали в старину, «так и манил под свою сень». Лунные блики играли на узких лесных прогалинах, так что отчетливо видимыми становились и отдельные кусты, и молодые деревца. Луна была яркая, огромная. Она словно гасила собой звезды. Катя, как ни старалась, так и не смогла различить ни одной на небе, казавшемся пустым и черным, как траурный полог.

Кто-то сзади тронул Катю за руку. Прикосновение было легким, осторожным: провели пальцами по коже, словно лаская… Это был мальчик, вынырнувший тенью из придорожных кустов.

— Что такое, Антоша?

Он что-то прятал за спиной в левой руке. Потом с глухим смешком, не говоря ни слова, резким жестом сунул это «что-то» Кате чуть ли не под нос. Она ойкнула от неожиданности: на ладони сидела маленькая лягушка, казавшаяся черно-лаковой в лунном свете.

— Лягушенция, — подошедший Кузнецов наклонился над находкой. — Девушек пугать? Смотри мне. Где, на берегу поймал? Ловкий ты парень, Антон. Что, теперь в банку посадишь?

Мальчик молча вручил «лягушенцию» ему.

— Нин, посмотри-ка. Ах ты, зараза, чуть не выпрыгнула! Вот существо-то земноводное. — Кузнецов с совершенно детским любопытством разглядывал лягушку. — Я думал, они скользкие, холодные, а эта поди ж ты… Только, брат, девать мне ее некуда. Может, выпустишь сам на волю, а, Антон? Пусть себе в тине квакает.

Антоша все так же молча забрал подарок назад. В этот самый миг Катя и увидела на его левой ладони что-то… Показалось — полоска какая-то наискось от указательного пальца к большому. Но разглядеть ладонь четче, чем она там у мальчишки испачкана, Катя не смогла. Антоша размахнулся и с силой швырнул лягушку в кусты.

— Следующий раз, друг ситный, раз уж отпускаешь эту мелюзгу на волю, делай это осторожней, — сказал ему Кузнецов. — Что ж ты так ее? Она же живая, боль, как и ты, чувствует. Это тебе не галька речная, швыряться.

— Все равно теперь сдохнет. — Мальчик скользнул с дороги в кусты. — А я ее сейчас снова отыщу!

— В этом возрасте они все, мальчишки, такие, — вздохнула Юлия Павловна. — Мучают животных, на замечания и ухом не ведут. Но Антоша — особый случай. Он очень, очень застенчив. И он не доверяет взрослым. Согласитесь, его можно понять.

У калитки они распрощались с Юлией Павловной и мальчиком — те направились к своей даче. Катя пошла в дом. А Нина еще на четверть часа была вынуждена задержаться с Кузнецовым у забора. Гуляние под луной, видимо, настроило того на весьма предприимчивый лад. Когда Нина вернулась, Катя поняла по ее виду, что подруга взволнована.

— И чего он от тебя хотел? — тут же полюбопытствовала Катя.

— Так… Да он просто пьян, Катюш. Мужики все в таком состоянии чудные… Делать Сашке нечего. Все твердил, что я на испанку похожа. Стихи прочел даже, что-то вроде: «Лунная вершина, ветер по долинам — к ней тянусь я взглядом медленным и длинным».

— Лорка? Никогда бы не сказала, что этот может читать наизусть Лорку. По виду он типичный мелкий деляга.

— А он такой и есть. «Крутимся помаленьку» — любимейшее Сашкино словечко. Знаешь… — Нина запнулась. — Вот он мне там сейчас чепуху разную молол, а я смотрела на него и думала… Думала про то, что этот твой Колосов нам сказал. Ведь получается, что Леру вполне могли отравить именно тогда, когда мы все сидела за столом и… И это мог сделать любой из них, из нас… Я смотрела на Сашку и… Кать, но ведь это же ужасно! Я только сейчас поняла, как это ужасно.

— Подозревать людей в совершении убийства не только «ужасно», Ниночка.

— Да, я понимаю, но… Тебе не кажется, что мы не годимся для той роли, которую уже поспешил отвести нам твой начальник по раскрытию убийств? Для роли соглядатаев здешних не подходим?

— Эта мысль посетила тебя после того, как дражайший сосед прочел тебе стихи Лорки?

— Целоваться он ко мне едва-едва не полез, — засмеялась Нина. — Перегаром от него. Они с Костькой Леру вдвоем в тесном кружке помянули — сказал.

— Я так и поняла.

— Костька, по его словам, убит и раздавлен. Вот послал бог соседей, а? И эта Юлия еще со своей болтовней. Какое-то гадание… Вроде сначала говорила на полном серьезе, а потом сама же над этой своей ерундой и посмеялась. — Нина зажгла свет в комнате и начала разбирать кровать. — Однако так ловко она угадала месяц твоего рождения! Впрочем, это случайно, наверное, вышло. Ну, о чем ты задумалась?

Катя с трудом оторвалась от темного окна: луна над Май-горой, августовская ночь.

— Странный ребенок этот Антоша, — сказала она. — Никак он у меня из головы не идет. Я подумала о том, что в доме, где, возможно, отравили Сорокину, живет очень странный ребенок, о котором я бы хотела узнать гораздо больше, чем мне рассказывают. Поведение детей — зеркало поведения взрослых.

— И что же ты сегодня разглядела в этом зеркале?

— Пока даже и не поняла. Что-то…

— Меня тоже поразила его фраза про распятие. Каким тоном он произнес это свое «гвозди забили». Вообще-то весьма причудливая метафора для двенадцатилетнего ребенка.

— И не только это. — Катя вздохнула. — Ладно. И правда уже поздно. Спокойной ночи.

— У меня же бессонница. Проклятое полнолуние! И снотворное пить нельзя… Ты спи, Катя. Я посижу немного на террасе. Почитаю.

Катя поняла, что приятельница ее хочет побыть одна.

Глава 11

«БЕЗУТЕШНЫЙ БРАТ»

— Я не понимаю, почему меня снова вызвали, почему я опять должен давать показания. Вот же ваш сотрудник сидит — мы с ним не далее как позавчера говорили, воду в ступе толкли! Я уже все сказал. Моя сестра умерла. Завтра ее похороны. Я тысячу раз справку просил из морга — так мне не дают! Каких-то особых распоряжений от вас ждут. Каких? Что моя сестра даже последнего своего пристанища должна быть лишена из-за вашей чертовой бюрократии?!

Он начал говорить все это, а точнее, запальчиво выкрикивать, едва переступив порог кабинета. Голос его то и дело срывался. Они терпеливо слушали его: следователь прокуратуры Юрий Караулов и Никита Колосов.

То, что Сорокина надо вызывать и допрашивать повторно, было решено накануне вечером. Из Май-Горы, расставшись с Катей, Колосов действительно поехал к Караулову. Узнав, что Никита намерен остаться в районе, тот сам предложил переночевать у него. Этим же вечером они окончательно перешли на «ты» — «так было значительно проще общаться представителям таких ведомств, как уголовный розыск и прокуратура, в неофициальной обстановке.

Караулов жил в пятиэтажке послевоенной постройки в центре Старо-Павловска. Квартира была трехкомнатной, но узенькой, как пенал. Жил он в ней с матерью и полуглухой, но весьма еще бойкой бабкой, для которой, несмотря на свой классный чин «младшего советника юстиции», оставался сущим ребенком.

Когда Никита приехал к Карауловым, вся семья собралась у телевизора и смотрела ночной выпуск «Итогов». Причем бабка ядовито цеплялась к каждому слову ведущего (телевизор по причине ее глухоты был включен на полную громкость) — вела с ним непримиримый диалог. Колосова Карауловы встретили радушно. Женщины тут же засуетились на крохотной кухоньке. И хотя Никита был сыт, карауловская бабка оказалась непреклонна: пришлось ему ужинать вторично. И чувствовал он себя после тарелки «Богатырских» пельменей, кефира и ватрушки с творогом словно слонопотам.

Колосову постелили на тахте в маленькой комнате. Судя по обстановке, это была комната самого Юрки: письменный стол, за которым тот еще совсем недавно списывал задачки и зубрил конспекты лекций, плакаты с «Депеш Мод» и Виктором Цоем, старые склеенные из конструктора модели танков и самолетов на книжной полке.

Бабка принесла Колосову чистое полотенце и тут же, примостившись на стуле, затеяла бесконечную дискуссию о политике.