Рискованная игра Лютиена - Роберт Сальваторе

Исходя из того, где подхватил их волшебник и где он их выпустил, Лютиен мог примерно определить, где находится его пещера. К тому же юноша знал, что Бринд Амор умеет видеть и слышать сквозь каменные стены.

Уже через час Лютиен отправил из города дюжину гонцов, велев им ехать к северным отрогам Айрон Кросса и там разделиться. Затем каждый из них должен был выбрать подходящий высокий холм, подняться на него и громко прочитать письмо, которым снабдили каждого из них.

— Он услышит, — уверял Лютиен Оливера, когда оба наблюдали за отъездом дюжины посланцев.

Хафлинг совсем не был в этом уверен, к тому же он сомневался, что привыкший к жизни отшельника маг откликнется на их зов. Но Оливер понимал, что юноша, уставший от бесконечных дел, хочет поверить в скорое облегчение, а потому согласно кивнул.

— Так просит Лютиен Бедвир, повелитель Кэр Макдональда, некогда именовавшегося Монфором, — кричал гонец, стоявший на вершине холма.

На некотором расстоянии от него другой человек соскочил с лошади и развернул точно такой же пергамент.

— К волшебнику Бринд Амору, другу тех, кто не считает себя друзьями короля Гринспэрроу…

И так продолжалось все утро на северном краю Айрон Кросса. Двенадцать посланников, разошедшиеся по двенадцати холмам, тревожили горные склоны подобными криками.

В то утро Бринд Амор проснулся поздно, после освежающего и абсолютно необходимого отдыха: целых двенадцать часов глубокого сна. Он чувствовал в себе необычайную силу, несмотря на недавнее путешествие сквозь магическое пространство, что всегда стоило ему недешево. Волшебник много дней не заглядывал в свой хрустальный шар, а потому еще не знал, что виконт Обри мертв, убит той самой стрелой, которую он отправил в колчан Сиобы.

Старик все еще не был уверен в Лютиене и в исходе мятежа, в том, как долго продержится Монфор против армии Гринспэрроу, которая вскоре высадится на побережье, да и в своей роли в происходящем. Возможно, это все было лишь прелюдией, сказал он себе в предыдущую ночь, перед тем как забраться в постель. Возможно, волнения в Эриадоре вскоре затихнут, но не забудутся, и через несколько десятков лет…

Да, решил старый волшебник. Через несколько десятков лет. Это казалось безопасным и наиболее мудрым выбором. Позволить крохотной революции затихнуть самой. Лютиена, конечно, убьют или принудят к бегству, но он уже сделал свое. О, разумеется, юного воина с острова Бедвидрин будут с любовью вспоминать в течение многих лет. И в следующий раз, когда Эриадор решит испытать силы Эйвона, имя Лютиена поставят в один ряд с именем Брюса Макдональда. И имя Оливера тоже. И это, возможно, побудит Гасконь помочь будущим повстанцам.

Да, лучше всего подождать.

Сразу после пробуждения, чувствуя легкость на сердце, почти счастье, Бринд Амор сказал себе, что он счастлив потому, что принял, наконец, решение. Мятеж, конечно же, захлебнется. А он выбрал самую верную дорогу и может оправдать свое бездействие заботой о будущем Эриадора. Он хорошо сделал, передав Лютиену алую накидку, а Лютиен хорошо ее использовал. Они все поступили правильно, и, хотя Гринспэрроу вряд ли состарится — этот человек уже прожил не одну сотню лет, — все эти беспокойства могут его утомить. За двадцать лет правления хватка Гринспэрроу слегка ослабла, иначе никто не смог бы поднять восстание в Монфоре, и кто может знать, что принесут последующие десятилетия? Но народ Эриадора уже никогда не забудет эти времена, будет воспринимать их как проблеск надежды, как легенду, укрепляющуюся при каждом новом пересказе.

Старый волшебник отправился готовить себе завтрак, переполненный восторгом, энергией и надеждой. Возможно, ему удастся сделать что-нибудь еще, например, когда начнется битва за Монфор. Что, если он найдет способ помочь Лютиену и тем внесет свою лепту в создание легенды? Конечно же, армия Гринспэрроу захватит город, но возможно, Лютиен доберется до этого жуткого скота, Белсена Крига, и прикончит его.

— Да, — произнес маг, поздравив себя с великолепной идеей. Он взмахнул сковородкой и перевернул лепешку прямо в воздухе.

Волшебник услышал свое имя и застыл на месте. Лепешка зацепилась за край сковородки и упала на пол.

Он услышал его вновь.

Бринд Амор опрометью бросился в свой кабинет. Он вновь и вновь слышал свое имя и каждый раз пытался двигаться быстрее, но только спотыкался и путался в полах своей мантии.

Маг подумал, что его вызывает сам Гринспэрроу, или один из служивших ему колдунов, или, возможно, даже демон. Совершил ли он ошибку, отправившись в ментальное путешествие по дворцу в Карлайле? Неужели Гринспэрроу отложил намеченный отдых в Гаскони, чтобы разобраться с назойливым Бринд Амором?

Наконец старый волшебник добрался до стола, несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться, а затем снял с хрустального шара матерчатую покрышку и всмотрелся в его глубины.

И испытал огромное облегчение, увидев, что его вызывает не колдун, а самый обычный человек.

Облегчение сменилось гневом, когда Бринд Амор обнаружил, что его вызывает даже не один человек, а несколько.

— Глупец! — проворчал волшебник, осознав, что тут происходит. — Безрассудный глупец.

О чем, спрашивается, думает этот мальчишка? Здесь ему не Монфор, эти земли все еще находятся в руках циклопов и прочих сторонников Гринспэрроу. Никто здесь и не пытается бунтовать, во всяком случае, Бринд Амор ничего не слышал о подобных попытках.

Нет, надо же, выкрикивать его имя настолько громко именно там, где за каждым углом уши короля! Если Гринспэрроу поймет, что Бринд Амор каким-то образом связан с беспорядками в Монфоре, если он узнает хотя бы, что престарелый маг проснулся после своего многовекового сна, то сразу займется Эриадором. Уж конечно, король не поедет в Гасконь. Он бросит все свои силы и внимание на северные земли. И раздавит восстание.

Восстание.

В течение долгого, долгого времени осторожный Бринд Амор пытался убедить себя в том, что происходящее было не таким уж важным, что битва в Монфоре служила всего лишь прелюдией к тому, что может случиться через много десятилетий. Но сейчас, испугавшись того, что повстанцы оказались в опасности, осознав, сколь глубокие чувства захватили его самого, волшебник задавался вопросом, не дурачил ли он сам себя? Он мог оправдывать себя за то, что позволил восстанию угаснуть, но только короткое время. Когда это случится, когда кровь омоет поля и стены города, Бринд Амор будет горько сожалеть, что возможность обрести свободу сейчас — утеряна.

Однако какой бы путь он ни избрал, Бринд Амор знал, что нужно заставить замолчать этих глупых мальчишек с их глупыми свитками. Сегодня он чувствовал себя очень бодро и не прочь был испытать свои возможности.