Поэзия Серебряного века (Сборник) - Рюрик Рок

Михаил Зенкевич

(1886–1973)

Подлинная дата рождения Михаила Александровича Зенкевича – 9 (21) мая 1886 г. Но после революции, желая уменьшить свой возраст, он стал указывать годом рождения 1888-й, 1889-й, а позднее – 1891 г. Первые стихотворения Зенкевича напечатаны в 1906 в саратовском журнале “Жизнь и школа”. На страницах петербургских журналов Зенкевич публикуется начиная с 1908. Годом позже состоялось знакомство поэта с Гумилевым, который способствовал публикации стихотворений Зенкевича в “Аполлоне”. С образованием первого “Цеха поэтов” Зенкевич становится его активным участником, а также членом кружка акмеистов. Наиболее тесные отношения складываются у него с В. Нарбутом, вместе с которым они составляют “левый фланг акмеизма”. В 1912 г. выходит первая книга стихов поэта – “Дикая порфира”, имевшая огромное число откликов.

В годы революции Зенкевич вступает добровольцем в Красную Армию, при этом не оставляет литературной деятельности. Затем переезжает в Москву, где работает в различных издательствах и журналах, в частности, заведует отделом поэзии “Нового мира”. До начала Великой Отечественной войны он издает несколько поэтических сборников. В дальнейшем наибольшую известность Зенкевич получил как переводчик западноевропейской поэзии.

Ноябрьский день

Чад в мозгу, и в легких никотин —И туман пополз… О, как тяжел тыПосле льдистых дождевых крестин,День визгливый под пеленкой желтой!

Узкий выход белому удушью, —Все сирены плачут, и гудкиС воем одевают взморье тушью,И трясут дома ломовики.

И бесстыдней скрытые от взоровНечистоты дня в подземный мракПожирает чавкающий боровСточных очистительных клоак.

И в тревоге вновь душа томится,Что себя пред тьмой не обмануть:Золота промытого крупицаНе искупит всю дневную муть.

1912 В логовище

Пускай рога трубят по логуИ улюлюканье в лесу, —Как зверь, в родимую берлогуКомок кровавый унесу.

Гоните псов по мерзлым травам,Ищите яму, где лежу.Я языком своим шершавымВсе раны сердца залижу.

А нет… Так, ощетинясь к бою,Втянув в разрытый пах кишки,С железным лясканьем откроюИз пены желтые клыки.

1913 Смерть лося

Дыханье мощное в жерло трубы лилось,Как будто медное влагалище взывало,Иссохнув и изныв. Трехгодовалый,Его услышавши, взметнулся сонный лось.

И долго в сумраке сквозь дождик что-то нюхалНоздрей горячих хрящ, и, вспенившись, языкЛизал мохры губы, и, вытянувшись, ухоЛовило то густой, то серебристый зык.

И, заломив рога, вдруг ринулся сквозь прутьяПо впадинам глазным хлеставших жестко лоз,Теряя в беге шерсть, как войлока лоскутья,И жесткую слюну склеивших пасть желез.

В гнилом валежнике через болото кратокЗеленый вязкий путь. Он, как сосун, не крылЕще увертливых и боязливых маток,В погонях бешеных растрачивая пыл.

Все яростней ответ, стремящийся к завалу,К стволам охотничьим на тягостный призыв.Поляны темный круг. Свинцовый посвист шалый —И, лопасти рогов, как якорь, в глину врыв,

С размаха рухнул лось. И в выдавленном ложеПо телу теплому перепорхнула дрожьКак бы предчувствия, что в нежных тканях кожиПройдется, весело свежуя, длинный нож,

А надо лбом пила. И, петухам безглавымПодобен в трепете, там возле задних ногДымился сев парной на трауре кровавом,Как мускульный глухой отзыв на терпкий рог.

1913 * * *

Безумец! Дни твои убоги,А ты ждешь жизни от любви, —Так лучше каторгой в острогеПустую душу обнови.Какая б ни была утрата,Неси один свою тоскуИ не беги за горстью златаУниженно к ростовщику.От женских любопытных взоровТаи смертельный страх и дрожьИ силься, как в соломе боров,Из сердца кровью выбить нож.

1913 * * *

Хотелось в безумьи, кровавым узлом поцелуяСтянувши порочный, ликерами пахнущий рот,Упасть и, охотничьим длинным ножом полосуя,Кромсать обнаженный мучительно-нежный живот.А прорубь окна караулили цепко гардины,И там, за малиновым, складчатым плотным драпри[116]Вдоль черной Невы, точно лебеди, с Ладоги льдиныКо взморью тянулись при блеске пунцовой зари.

1913 Тигр в цирке

Я помню, как девушка и тигр шагиНа арене сближали и, зарницы безмолвнее,В глаза, где от золота не видно ни зги,Кралась от прожектора белая молния.

И казалось – неволя не властна далееВытравлять в мозгу у зверя следО том, что у рек священных Бенгалии[117]Он один до убоины лакомый людоед.

И мерещилось – хрустящие в алом челюсти,Сладострастно мусоля, тянут в пастьНежногибкое тело, что в сладостном шелестеОт себя до времени утаивала страсть.

И щелкнул хлыст, и у ближних местОт тугого молчанья, звеня, откололасяСеребристая струйка детского голоса —“Папа, папа, он ее съест?”

Но тигр, наготове к прыжку медлительный,Сменив на довольное мурлыканье вой,От девушки запах кровей томительныйПочуяв, заластился о колени головой.

И, усами игольчатыми по шелку щупаяРаздушённую юбку, в такт с хлыстомВ золоченый обруч прыгнул, как глупаяДрессированная собачонка с обрубленным хвостом…

Синих глаз и мраморных коленКолодник голодный, и ты отстукивайС королевским тигром когтями свой пленЗа решеткой, где прутья – как ствол бамбуковый.

1913–1916 * * *

Ты для меня давно мертваИ перетлела в призрак рая,Так почему ж свои праваОтстаиваешь ты, карая.Когда среди немилых ласкЯ в забытьи, греша с другими,Зубов зажатых скрывши ляск,Шепну твое родное имя, —Исчезнет вдруг истома сна,И обаянье отлетело,И близость страстная страшна,Как будто рядом мертвой тело.И мне мерещится, что в тишьНочную хлынет златом пламяИ ты мне душу искогтишь,Оледенив ее крылами.

1917 Наваждение

По залу бальному она прошла,Метеоритным блеском пламенея.Казалась так ничтожна и пошлаТолпа мужчин, спешащая за нею.И ей вослед хотелось крикнуть: “Сгинь,О, наваждение, в игре мгновеннойОдну из беломраморных богиньОблекшее людскою плотью бренной!”И он следил за нею из угла,Словам другой рассеянно внимая,А на лицо его уже леглаГрозы, над ним нависшей, тень немая.Чужая страсть вдруг стала мне близка,И в душу холодом могил подуло:Мне чудилось, что у его вискаБлеснуло сталью вороненой дуло.

Август 1918 Поздний пролет

За нивами настиг уронЛеса. Обуглился и сорванЛист золотой. Какая прорваНа небе галок и ворон!

Чей клин, как будто паутинойОзначен, виден у луны?Не гуси… нет!.. То лебединыйКосяк летит, то – кликуны.

Блестя серебряною грудью,Темнея бархатным крылом,Летят по синему безлюдьюВдоль Волги к югу – напролом,

Спешат в молчанье. Опоздали:Быть может, к солнцу теплых стран,Взмутив свинцовым шквалом дали,Дорогу застит им буран.

Тревожны белых крыльев всплескиВ заре ненастно-огневой,Но крик, уверенный и резкий,Бросает вдруг передовой.

И подхватили остальныеЕго рокочущий сигнал,И долго голоса стальныеХолодный ветер в вихре гнал.

Исчезли. И опять в пожареЗакатном, в золоте тканьяЛиловой мглы, как хлопья гари,Клубятся стаи воронья…

1918 * * *

Твой сон передрассветный сладок,И дразнит дерзкого меняНамеками прозрачных складокЧуть дышащая простыня.

Но, недотрога, ты свернуласьПод стать мимозе иль ежу.На цыпочках, чтоб не проснулась,Уйду, тебя не разбужу.

Какая гладь и ширь какая!И с якоря вниз головойСейчас слечу я, рассекаяХрусталь дремотный, огневой!

И, вспомнив нежную истому,Еще зовущую ко сну,Навстречу солнцу золотомуС саженок брызгами блесну.

1918

Георгий Адамович