Бог войны и любви - Елена Арсеньева

«С императором? — глухо стукнуло сердце Ангелины. — С каким же? О Господи Всеблагий, да уж… да уж не с Наполеоном ли Бонапартом?! Но каким образом здесь мог очутиться человек, который накоротке с этим супостатом мира?!»

— Словом, я ринулся в Воронцово, — между тем продолжал рассказчик, и Ангелина вся обратилась в слух. — Никакой фабрики земледельческих орудий здесь, разумеется, не было. Не зря Ростопчин докладывал Александру, что «все действия по сему делу производятся с большой осторожностью». Несмотря на чудные слухи, ходившие по Москве, на множество людей, употребляемых для работ, покупки, заказов, несмотря на то, что кружными дорогами сюда из дальних мест доставляли новых и новых кузнецов и слесарей, никто не знал ничего определенного, и самое большее, о чем мне удалось дознаться, это что здесь находится секретная фабрика для изготовления новоизобретенных пушечных снарядов, и ее охранял сначала полицейский унтер-офицер с шестью солдатами, а потом стража была многажды усилена.

— Даже и эти сведения, месье Ламираль, могли быть бесконечно полезны императору, — ласково сказала маркиза. — Вы же совершили истинное чудо!

— Да уж, — поддакнул новый мужской голос: тонкий, пронзительный, неприятный. — Не будь я Пьер де Сен-Венсан! Услышав имя Леппиха, император сначала не мог сдержать усмешки. «Что? Сумасшедший немец Франц Леппих? — воскликнул он. — Безумец, получивший в британских войсках чин капитана? Он хочет завоевать мир, но для этого, пожалуй, надо быть только капралом! [34] Он и мне досаждал своими бреднями, да я выгнал его. Он переметнулся в Германию, и тогда я велел привезти его обратно: в Париже как раз начались опыты с воздушными шарами, и я решил, что Леппих сможет быть полезен на какой-нибудь подсобной работе. Однако Леппих не простил меня — меня, великого Наполеона, не простил какой-то пруссачок, крестьянский сын! Он обратился к русскому посланнику при штутгартском дворе Алопеусу и предложил свои услуги России. Неужели Александр клюнул на эту приманку?!» Такова, насколько я помню, была первая реакция императора, но ваше новое донесение повергло его в shoking, как говорят наши враги-англичане.

— Да, Леппих оказался человеком столь устремленным к воплощению своих химерических замыслов, что не было никакого средства отвратить его от оного. Его увлеченностью двигался сей проект и трудолюбием русских, следует отдать им должное! — В голосе Ламираля прозвучал, однако, не восторг, а почти откровенная ненависть! — Когда мне удалось добыть копию описания «Леппихова детища», как называл его Ростопчин в секретном письме государю, я был вне себя от бешенства. Поистине, Господь затмевает и самые великие умы! Как мог император оказаться таким недальновидным!

Он пробормотал грязное ругательство, на что маркиза д'Антраге осуждающе вскрикнула, а какой-то тяжелый, густой голос, еще не слышанный Ангелиною, произнес с угрозою:

— Придержите язык, Ламираль! Порочить великое имя я вам не позволю!

— Не позволите? — истерично выкрикнул Ламираль. — Да кто вы такой, Моршан? Грязный доносчик, шпион! Да это еще полбеды. Настоящие шпионы спешат как можно скорее сообщить своему государю судьбоносные сведения. Вы же — лизоблюд, подхалим, завистник! Вы не давали ходу моей информации, потому что знали: император не сможет оставить без внимания ее — а значит, обратит благосклонный взор на меня. Это было вам нестерпимо! Вы предпочли бы поражение Франции мимолетному успеху своего соперника. Будь ваша воля, император и по нынешний день не узнал бы о новом оружии, пока зажигательные снаряды с летательной машины Леппиха не посылались бы на Париж!

— Все это сказки! Сказки русских старух! — заносчиво, явно не желая сдаваться просто так, пробурчал Моршан, однако в голосе его звучала неуверенность.

Какое-то мгновение царила тишина, потом маркиза холодно произнесла:

— Не будьте идиотом, Моршан!

— Сударыня! — рыкнул тот. — Благодарите Господа, что вы принадлежите к слабому полу…

Он не договорил: его перебил Ламираль, и этот голос напоминал голос человека, впавшего в транс:

— Роскошный помещичий дом в селе Воронцове был превращен в мастерские. Перед окнами висела раззолоченная гондола и расписные крылья. Я видел это. Видел, как осторожно наполняли горячим воздухом огромный шар. Движением крыльев его можно было направлять во всякую сторону. Летательная машина могла поднять до сорока человек и ящики с разрывными снарядами… [35]

Ламираль говорил еще что-то, но Ангелина уже не слышала.

Так, значит, Меркурий не бредил! Он ничего не выдумывал! И загадочный груз, доставленный несколько дней назад на сотне подвод, не что иное, как чудесная летательная машина — штука похлеще, чем сказочный ковер-самолет! Даже легкомысленная женщина, далекая от военных знаний, не будучи семи пядей во лбу, способна понять, какое удивительное оружие изобрел Франц Леппих. Все эти снаряды, сброшенные с высоты на неприятельскую армию, могли произвести в ней страшное опустошение! Неудивительно, что французы говорит об этом так встревоженно!

Ангелина стояла, напряженно уставившись на портьеру, из-за которой доносились тихие голоса, но видела не пыльный синий бархат, а мертвое, выбеленное лунным светом лицо, черную, запекшуюся кровь бородача… убитого вместо Меркурия, теперь она в этом не сомневалась! И капитан Дружинин едва не стал жертвою вовсе не случайной оплошности — на него покушались, потому что он, как и Меркурий, был связан с «лодкой-самолеткой». А опрокинувшаяся карета? Меркурия вон еще когда хотели убить, и не окажись поблизости Фабьен, кто знает, какая участь ждала бы и Меркурия, и саму Ангелину. Фабьен.

Это имя вернуло Ангелине способность связно мыслить. Как могло статься, что здесь, в мирном доме, известном своими прорусскими настроениями, какие-то люди (и в их числе подруга матери Ангелины!) упоминают Наполеона не с осуждением, а с восхищением, запросто обсуждают военные тайны русских? Да что же это? Кто они?

Чуть раздвинув портьеру, Ангелина ухитрилась краем глаза заглянуть в комнату, и то, что она там увидела, едва не исторгло у нее крик изумления. Она ведь ясно слышала мужские голоса, но увидела только маркизу д'Антраге, стоящую к ней спиной и глядящую в окно, а еще трех тех самых рослых баб, которых несколько минут назад впустил сюда лакей… поденщиц, в вольных позах рассевшихся по креслам и говорящих мужскими голосами!

— Не могу больше! — пророкотала басом одна из «баб», нервно сдирая с головы платок. — Я умираю от жары!

Узнав по голосу Моршана, Ангелина сунулась вперед, чтобы удостовериться, получше разглядеть его лицо, но нечаянно наступила на портьеру, запнулась… и в голове ее, подобно искре, вспыхнула картина, как она сейчас ввалится в эту комнату, рухнет на пол, запутавшись в пыльном бархате… и пока она балансировала, ослепленная этим ужасным видением, чьи-то руки вдруг вцепились в ее плечи и так дернули, что Ангелина резко развернулась и оказалась плотно притиснутой к чему-то твердому и теплому, а ее готовый закричать рот — зажатым чем-то горячим.