Бог войны и любви - Елена Арсеньева

Елена Арсеньева

Бог войны и любви

Кто, кроме сердца, даст любви закон?..

Часть первая

ЗВЕЗДА ЗЛОКРЫЛАЯ

1

СЕРОГЛАЗЫЙ ВОДЯНОЙ

…Чудилось, не одна неделя, а полжизни минуло с жаркого полудня в их любимом Любавине, когда после утомительного урока со старым князем гнедой принес Ангелину на обрыв, и она решила смыть с голых ног едкий лошадиный пот, но неосторожно замочила юбки, а потому, разложив их сушить, осмелилась раздеться на пустом бережку и медленно вошла в воду, смеясь и поджимаясь, когда волны все выше и выше, смелее и смелее подбирались к разгоряченному телу.

Май едва перевалил за середину, но жара установилась нестерпимая, так что Волга у песчаных отмелей насквозь прогрелась. Воздух был напоен острым духом цветущей по берегам дикой смородины, навевал тревогу, будоражил душу. Серебряные листья тальника трепетали и сверкали под легким ветерком; заливался в голубой вышине жаворонок, и Ангелина, раскинув руки, выгнулась, едва не касаясь воды распущенными золотистыми локонами, ощущая, как счастье пронизывает ее каждым лучом солнца, каждым всплеском волны, каждой трелью, льющейся с небес. Твердые ребрышки песка щекотали подошвы. Смеясь, Ангелина осторожно плеснула на себя воду и провела влажными ладонями по белому, взопревшему телу, наслаждаясь своей гладкой, нежной кожей, налитой грудью, длинными ногами, очертания которых в прозрачной воде дробились, колебались, двоились, словно рыбий хвост. Нет, русалочий хвост!

Ангелина снова расхохоталась и решила, что, ежели невзначай кто чужой покажется, она прикинется русалкою и уплывет к противоположному берегу, скроется там среди тальников, которые моют в воде свои длинные, серебристо-зеленые кудри. Конечно же, именно в таких зарослях и живут речные владычицы, которые всегда охочи приласкать неосторожного купальщика, да так, чтобы забыл он белый свет, опустился в русалочьих объятиях на дно. А кому нужны неосторожные купальщицы вроде Ангелины? Осклизлому, зеленобородому старику-водяному? Нет, бывалошные люди сказывают, будто водяной стар лишь на ущербе луны, а при рождении ее он молод.

Ангелина невольно взглянула в небеса, и столь чисты были они, что ей удалось увидеть в неизмеримой вышине белый, прозрачный серпик юного месяца. Нечего бояться, если даже и воспрянет из волжских волн чуда водяной, он наверняка будет молод и…

Хоть и уверяла себя Ангелина, что бояться нечего, а все же ойкнула, когда тальники вдруг разошлись и длинное, стройное тело почти без брызг врезалось в воду, прочертило за собой сверкающий след; вот из волн поднялась мокрая голова, встряхнулась, отбрасывая с лица светло-русые пряди, и серые насмешливые глаза глянули на Ангелину вприщур.

Казалось, этот взгляд длился долго-долго, и что-то произошло с миром в эти мгновения. Синева реки, зелень берегов, золотой, расплавленный блеск солнца, пряный запах цветущей смородины сделались почти нестерпимы, и Ангелина даже вскрикнула, покачнулась, осознав, что прежнее ощущение счастья было подобно легкому дуновению ветерка перед тем бурным смятением чувств, которое обрушилось на нее и потрясло все существо.

От изумления («Надо же, накликала!») она забыла даже завизжать и стояла недвижимо до тех пор, пока «водяной» не воспрял из волн во весь свой немалый рост и не встал совсем рядом.

Он был обнажен по пояс, и от никогда прежде не виданной красоты и гармонии стройного юношеского тела у Ангелины приостановилось сердце, а потом забилось так торопливо, что она стала задыхаться. Капельки воды играли, переливались на гладких прямых плечах, кожа была золотистая, чуть тронутая первым весенним загаром, а вовсе не зеленовато-бледная, какая подобала бы повелителю речных глубин. И более всего изумляло, что от бедер его не змеился чешуйчатый рыбий хвост, а в воду погружены были обыкновенные ноги, совсем по-человечьи обтянутые белыми полотняными, насквозь мокрыми исподниками.

Как ни была простодушна Ангелина, она все же сообразила, что никакой перед ней не водяной, а такой же купальщик, как и она, с тою лишь разницей, что незнакомец, пусть и прекрасный, будто речное божество, все-таки мало-мальски одет, а вот она-то стоит перед ним голым-голёшенька!

Самое время было завопить и спугнуть охальника, но горло у Ангелины почему-то пересохло, а ноги онемели. Ей приходилось слышать о зыбучих песках, и сейчас мелькнула мысль: а не из таких ли песков сложено волжское дно, ибо двинуться с места было невмочь: она только и могла, что глубоко вздохнуть, когда незнакомец приблизился, неотрывно глядя ей в глаза, причем взор его из дерзкого, смешливого сделался вдруг недоверчивым, изумленным, а дыхание участилось так, что Ангелина увидела, как мелькает, пульсируя, жилка на его сильной шее, болотистая кожа незнакомца покрылась ознобными пупырышками, а крошечные соски на гладкой, великолепно вылепленной груди затвердели… точь-в-точь как на ее груди, смятенно поняла вдруг Ангелина и попыталась найти в себе силы хоть грудь прикрыть, но вновь не смогла шелохнуться: только обреченно закрыла глаза, когда губы незнакомца дотронулись до ее губ.

Сначала это было лишь осторожным, вкрадчивым касанием, но уже через мгновение вся их кровь, гонимая бешеным стуком смятенных сердец, прилила к губам, согрела их, и они затрепетали, торопливо ощупывая, пробуя друг друга на вкус, дрожащие языки делались все смелее, сильнее, сплетались яростнее; рты хватали, кусали, алчно засасывали друг друга, как будто это было единственное в их телах, что могло соприкоснуться.

Незнакомец первым сообразил, что это далеко не так, и Ангелина пошатнулась, когда его пальцы, тихонько царапая, повторили очертания ее грудей, а потом так же неторопливо, дразняще, сводя с ума, поползли по животу к ногам.

Чтобы не упасть, ей пришлось за что-то схватиться. Под ладонями оказалось мокрое полотно, и Ангелина краешком затуманенного сознания поняла, что это чресла незнакомца. Отдаваясь поцелую, Ангелина попыталась удержаться за холодную, мокрую ткань, но пальцы ее соскользнули, поползли по животу юноши, но внизу этого плоского, мускулистого живота наткнулись на некую твердую выпуклость, которую Ангелина с любопытством ощупала. Незнакомец обморочно застонал, не отрываясь в поцелуе от губ Ангелины, и, подхватив ее на руки, понес на отмель, прогретую насквозь, так что пылающее тело Ангелины не ощутило ни малейшего холода, только по бедрам словно бы провели чьи-то прохладные ладони, но не остудили внутренний жар, а распалили Ангелину до полного самозабвения, до призывного стона, до того, что она, повинуясь тайному, древнему, темному зову, бессознательно развела ноги и выгнулась, желая сейчас одного: встречного движения мужского тела. И незнакомец ответил на ее зов.