Студия "Боливар" - Радов Анатолий Анатольевич

— Конечно, глупая — голос её расстроился — Разве ты такой? Пусть они будут сто раз плохие, но убивать всё равно хуже.

— Извини, я не подумал. Просто ляпнул глупость — я нежно поцеловал её — Мы уйдём отсюда, а они пусть остаются здесь. Или ты хочешь кого-то взять с собой?

— Не знаю. Если бы Лиза была живой — она тяжело вздохнула — Я бы обязательно взяла её. Я её очень любила. Она так заразительно смеялась, мне  всегда хотелось смеяться  вместе с ней.

— Я видел, как Боливар убил её — сказал я.

Она дёрнулась, словно испугавшись, и высвободившись из моих рук, поднялась. Она сидела в темноте, и я уже жалел, что сказал правду.

— Как... как это ты видел? — спросила она дрожащим голосом.

— Просто я появился здесь чуть раньше, чем сказал Алекс.

— Значит, ты соврал.

— Всё это лишь для того, чтобы вы не посчитали меня виноватым в её смерти. Алекс сказал, что появляться тогда было опасно.

— А ты не виноват? — спросила она, и её голос вновь дрогнул.

— Конечно нет — громко ответил я  — Я пытался спасти её, но не смог.

— Тише — прошептала она.

— Иди ко мне — тихо сказал я.

Она осторожно прилегла рядом, словно всё ещё в чём-то подозревая меня и боясь.

— Неужели ты думаешь, что я в чём-то виноват? — шёпотом спросил я.

— Нет — ответила она — Просто я очень боюсь тех, кто умеет врать. Мой отец... он всегда врал мне, маме...

Она замолчала, а я провёл рукой по её мягким волосам.

— Я никогда не буду тебе врать — сказал я — Так получилось, что Лиза спасла мне жизнь.

— Спасла?

— Да. Боливар, наверное, хотел напасть на меня, потому что я бежал и он меня видел. А она... она в это время сидела на корточках, сжавшись от страха в комочек. Но когда монстр приблизился, она резко вскочила на ноги, и Боливар увидел её и... убил.

— Ты не виноват — почти беззвучно выдохнула она.

— Наверное — сказал я — Хотя иногда мне кажется... Нет, я ничего бы не смог сделать. Убив её, он напал на меня. Но почему-то оставил в живых. А когда я очнулся, я уже лежал в шалаше Алекса.

— Тебе повезло.

— Да — согласился я.

— Мне нужно идти.

Я посмотрел на неё, хотя и знал, что ничего не увижу, но видимо это было просто привычной реакцией.

— Сейчас? — спросил я, пытаясь во мраке представить её.

— Да. Время света может наступить в любой момент. Никто не должен знать, что я была здесь.

— Конечно — согласился я.

Она приподнялась и завозилась в темноте. Я слышал шорох платья и её дыхание.

— Завтра я уйду — сказал я.

— Сделай это как можно раньше — шорох платья и её шёпот смешались в одно.

— Почему?

— Ты же не хочешь целовать руку Инри на очередной мессе?

— Не хочу.

— Тогда уходи, как только начнётся время света — она несколько секунд помолчала — Пообещай мне, что вернёшься.

— Обе...

— Нет — нервно перебила она — Лучше не обещай. Просто вернись, хорошо?

— Да.

— Я тебе верю.

Она отыскала мои руки и несколько секунд держала в своих. Я чувствовал её, словно через руки она дарила мне частицу себя. Я принял эту частицу с  нежностью, и осторожно разместил в своём сердце.

Когда она отпустила мои руки и выбралась из шалаша, я всё ещё был погружён в эту частицу, я был в своём сердце и любовался, а очнувшись, и сообразив, что её уже нет поблизости, ощутил, как надавила тьма.

21

Я долго не мог уснуть, пытаясь разобраться в том, что случилось, в своих ощущениях, в ворохе мыслей, в танце чувств. Всё было таким непонятным, и теперь походило на сон, нежели реальность. Всё что было, было лишено визуальности, построенное на слепых прикосновениях одного уставшего от одиночества тела к другому. И я пытался восстановить эти ощущения в памяти, но они не восстанавливались. Наверное, потому что я не мог подобрать слов, я не мог подтвердить образами. Была лишь точка удовольствия, где-то внутри моего мозга, словно далёкая звезда в глубине Вселенной.

Я долго ворочался с боку на бок не в силах уснуть. Произошедшее настолько взволновало моё сердце и мозг, что сон видимо теперь бродил кругами, боясь ко мне даже подступиться. Запах её волос и тела ещё долго наполняли моё непритязательное жилище, и иногда мне казалось, что она ещё здесь, в этой темноте, сидит и задумчиво улыбается. 

Но она ушла. Я знал это. Слишком опасно было бы сейчас наплевать на всё, и просто быть вместе.

Конечно же, в моём мозгу роились назойливые мысли, одна безрассудней и глупее другой. Но я тут же напоминал себе о том, где я нахожусь. Я напоминал себе о том, что это не настоящий мир, в котором открыты несколько путей одновременно. Здесь такого нет.

Но даже самые большие пожары сходят на нет, и я стал по чуть-чуть проваливаться в сон. Время от времени я вновь открывал сомкнувшиеся глаза, всматривался во тьму, и с каждым разом мои мысли приобретали всё более причудливые формы. Я колебался маятником между явью и сном, не в силах надолго задержаться в чём-то одном.

Я не знал, сколько продолжалось это колебание. Здесь я почти забыл о времени как таковом. Оно стало казаться мне чем-то надуманным и пустым. Его попросту не было, и я вдруг понял, что это совершенно естественно. Если убрать все эти тикающие настенные, настольные, ручные и прочие делители пустоты на части, становится до боли очевидно, что и само время и составляющие его секунды, всё иллюзия. Вокруг существуют лишь зарождающиеся, развивающиеся и гибнущие системы. Вокруг только химические и физические реакции. Любовь, одна из таких реакций. Её запах, её голос, её зелёные глаза, всё это заставило зародиться во мне новому процессу, который уже медленно, но упорно двигался к своей гибели. Такова суть мира.

Я отгонял от себя все эти негативные мысли, и только с полусонным, рассеянным интересом наблюдал за колебанием себя, как маятника. В конце концов, большей своей частью уже принадлежа области снов, я даже почувствовал себя маятником физически.

Потом, я увидел себя стоящим на лугу с зелёными травами. Небо, как всегда, было пасмурным, но мне на это было наплевать. Я уже давно не ждал солнца, хотя был уверен, что оно существует. Я теперь просто знал — не солнце должно выйти ко мне, а я к солнцу. Каждое глубокое переживание, а находиться в этом мире нельзя было назвать переживанием мелким, открывает новые истины. Ты можешь знать эти истины с самого детства, но не случись переживаний, или точнее, жизненных сотрясений, ты никогда не увидишь их. Они будут пылиться на полках памяти, и ждать. Ждать не того, что ты их заметишь, а ждать тех самых жизненных сотрясений, которые осыпят с них пыль.

Моим солнцем незаметно  становился тот, настоящий мир, который когда-то казался мне скучным и серым. Из которого я даже помышлял уйти, подвесив себя на крепкой верёвке к какому-нибудь крючку.

Это было давно, думал я проваливаясь в сон и вдыхая смешанные запахи любви и ночи, и я тогда был глуп. Что это долбаное актёрство? Разве настоящая жизнь не лучше во сто крат?

Глупое одиночество, отделение себя от людей — вот что мешало мне жить и радоваться там. Там, где миллиарды людей, а значит и миллиарды поводов для счастья.

И только здесь, теперь, я понял, что значит быть ограниченным, как Боливар своей маленькой, огороженной территорией.

Я стоял и смотрел на пасмурное небо. А когда я опустил взгляд, я увидел, что вокруг меня молчаливо стоят десять человек. Я быстро пробежал по ним глазами. Алины среди них не было. Прямо передо мной презрительно скалился Инри.

— Где Алина? — спросил я, и мне вдруг стало страшно — Что ты сделал с ней? — закричал я, сжимая кулаки.

Но Инри молчал.

Я ещё раз обвёл их взглядом, а они дружно развернулись и стали разбредаться по своим шалашам.

Я бросился к шалашу Алины. Запыхавшись от стремительного бега, я  заглянул внутрь. Её там не было. Моё сердце сжалось, боль отдалась в левую руку.