Сфотографируй меня - Меланколия

всё сильнее, и в кошмарном водовороте врезается в дерево, уничтожая всё живое внутри. Но даже то, что я изо всех сил старалась сосредоточиться на дожде и дороге, перед глазами яркой вспышкой мигала одна картинка: милый, добродушный и ни в чём неповинный Дан, лежит на асфальте в луже собственной крови.

– Я знал, знал что так будет, она говорила мне, предупреждала, предупреждала… – его голос изменился до неузнаваемости. Тот волшебный тембр испарился еще в зале, когда он схватил меня и потащил прочь, но сейчас его голос звучал абсолютно незнакомо. Он рычал, хрипел, как будто кто-то поставил старую виниловую пластинку в неисправный проигрыватель. – Как ты посмела?!

Я вздронула и открыла глаза, голова сама собой повернулась в его сторону. Его лицо исказилось, как будто в эту самую минуту он испытывал невероятные страдания.

– Ян…

Машина резко развернулась, меня впечатало в дверь. Тормоза засвистели, и прежде чем я успела понять что мы остановились, лицо обожгло от удара, а на шее сомкнулась холодная и жёсткая рука. Запах крови почувствовался ещё сильнее.

Он приблизился ко мне вплотную, по коже быстрым потоком пробежало горячее дыхание.

– Это всё из-за тебя, – процедил Ян сквозь зубы, обдавая моё лицо новыми порциями жара. – Этот мальчик, – снова зарычал он нечеловеческим голосом, – ты вынудила меня сделать это, хотя я предупреждал.

В глазах потемнело, я открыла рот, в надежде глотнуть хоть немного кислорода. Рука на горле сжалась ещё сильнее, лишая последнего шанса. Пальцы нащупали ручку двери, но она не поддалась. Последнее что я запомнила, это горячий запах крови и бешеный шум дождя по крыше.

***

Руки болели от жесткого ремня. Мне казалось, что кровь застыла и больше не бежала по венам, она загустела и остановилась, желая чтобы они лопнули. Я тряхнула головой, чтобы прогнать навязчивые видения и с новым болезненным вздохом решила ждать. Удивительно, но я очень чётко ощутила свою запрятанную силу – ждать, отсчитывать бессмысленные секунды, терпеливо рассматривая вдалеке приближающееся окончание. Оно должно было наступить, потому что ничто не может продолжаться вечность.

Боль утихнет. Раны заживут.

И это пройдёт, когда закончится отсчёт.

Ян замлочал, изредка позволяя мне видеть его взгляд. Раньше, он всегда смотрел мне в глаза, гипнотизируя, открываясь, доверяя. Сейчас он прятался, залечивал раны и сохранял гнетущее молчание.

Я подняла голову на звук шагов: Ян поднимался по лестнице. Он встал на последнюю ступень, сжал правой рукой гладкие перила, будто боялся не удержать равновесие и упасть.

– Ты пришёл, – тихо произнесла я, приподнимаясь насколько это было возможно со связанными руками.

Он поднял голову, но смотрел не на меня, а куда-то в сторону.

Я сосредоточилась на раздражающем звуке гостиных часов. Они тикали, отсчитывали каждую убегающую секунду, отрывали от меня по кусочку, по капле. Короткий вдох, горло тут же садануло новой порцией сухой боли.

Ян медленно подошёл, отстегнул ремень, и всё так же не глядя на меня развернулся и открыл шкаф.

– Прими душ и переоденься, от тебя воняет, – он достал с полки чистые вещи и бросил их на кровать. – У тебя десять минут.

Ничего не ощущая, я схватила чистые вещи одеревенелыми руками и направилась в ванну.

– Не закрывай дверь, – бросил он в спину.

Выполнив все указания, игнорируя боль от ран на запястьях и шее, я вернулась в комнату.

– Идём, – кивнул он и пошёл вниз.

По спине пробежала волна холодных мурашек. Я чувствовала, что в ближайшие часы должно произойти что-то, что поменяет всё на сто восемьдесят градусов. Что-то внезапное, сильное, неотвратимое. Но теперь, после того как я впервые услышала звук ударов собственного сердца, после того как я поняла что я могу быть в этом мире, мне впервые в жизни стало по-настоящему страшно за свою жизнь.

Впервые в жизни я испытывала это чувство во всех его красках и глубине.

Я следовала за ним, внимательно следя за каждым движением. Он выглядел напряжённым, сильно уставшим, его руки касались стен, как будто он искал опору чтобы не упасть.

Мы подошли к двери, ведущей в фотостудию. Он наконец остановился, развернулся и дал мне посмотреть в его глаза: два чёрных оникса устало поникли, но из глубины всё ещё мерцал тот узнаваемый загадочный огонь, исполненный разными оттенками черноты. Лицо, некогда отражавшее уверенность, силу, опасность, и безграничное влияние, превратилось в маску скорби, лишь неизменная красота никуда не делась.

Он замялся на минуту, не полностью приоткрыв дверь. Я подумала, что он хотел взять меня за руку, но по каким-то неизвестным мне причинам так и не решился сделать этого. В воспоминаниях тут же всплыли моменты, которые я до сих пор расточительно упускала, отдавая всё своё драгоценное внимание лежавшим на поверхности деталям. Самым ярким и крупным.

Он касался меня сразу же, когда хотел и как хотел, он решал что я буду чувствовать, он был дирижёром и композитором, рисуя на мне как на собственном нотном листе.

А сейчас этот мужчина застыл около едва приоткрытой двери, не решаясь поднять руку и прикоснуться.

– Я должна зайти внутрь? – неожиданно для себя самой, я перехватила инициативу.

Ян кивнул, распахнул дверь и шагнул внутрь.

Едва переступив порог студии, я ахнула: пол усыпан сотнями фотографий, какие-то из них были порваны на мелкие кусочки, в этой неразберихе тут и там валялось несколько фотопаппаратов, свет, штативы, с противоположной стены свисал разорванными клочьями фон. Это зрелище безумно контрастировало с его домом, в каждом сантиметре которого царил безукоризненный порядок и чистота.  Студия, в которой несколько дней назад были сделаны шедевральные фотографии, превратилась в разбитый крик одного человека.

– Что происходит…

– Я принял решение, – начал Ян охрипшим голосом. – И пока я могу, я должен сказать.

– Сказать что?

Перед глазами вновь возникло видение лежащего на асфальте Дана.

– Ты убъёшь меня? – голос едва дрогнул.

Он внимательно посмотрел на меня, его лицо приобрело самое серьёзное выражение.

Мужчина подошёл к стене, прислонился и медленно сполз на пол.

– Я не монстр, – выдохнул он, комната наполнилась горечью. – Не чудовище, которое вы так старательно хотите из меня сделать.

Босыми ногами я почувствовала едва уловимую вибрацию, как будто вот вот должно было начаться землетрясение. Мне только кажется…

– Ты видела на что я способен, там, на выставке. Ты видела собственными глазами, что только я могу увидеть и поймать настоящее искусство. На такое способны единицы из восьми миллиардов.

Я с трудом оторвала взгляд от его съёжившийся фигуры. Я поняла, если я не сяду прямо сейчас и не обрету надёжную точку опоры, то могу