Прятки по-взрослому. Выживает умнейший - Константин Скуратов

– А, знаете, – после значительной паузы приказал голос, – идемте сразу, сейчас. Я вам покажу объем работ, а потом вместе сходим к Анне Васильевне за материалами.

Как ни зудело любопытство своими глазами посмотреть здание института изнутри – вдруг понадобится! – Глебов, поколебавшись немного, от такой возможности решил все же отказаться. Случайная встреча с Витей могла все испортить – вдруг, посмотрев пристальнее, он вспомнит хозяина квартиры…. Еще в бега ударится с перепугу. Или того хуже – прикажет что-нибудь нехорошее охране.

– Я, это… – хрипло проговорил Андрей, – в триста пятый? Только инструмент соберу, и руки вымою… пять минут, хорошо?

Голос что-то пробурчал, типа «дождешься вас, работничков, вовремя», но против чистых рук претензий, видимо, не имел. Так и оставшись не увиденным, обладатель голоса шагнул куда-то в сторону и мгновенно смешался с толпой хлынувших на перерыв студентов, так что Глебов только напрасно крутил головой. Возможный работодатель просто растворился среди устроивших показательное броуновское движение обитателей института.

Вот теперь нужно быстро и незаметно уходить, в любую сторону, лишь бы подальше от института. Очень вовремя подошел троллейбус, Глебов, не раздумывая, подхватил уже привычное ведро и поднялся в салон. Сквозь грязное заднее стекло он с непонятным сожалением смотрел на оставленную банку краски до тех пор, пока троллейбус не отъехал на приличное расстояние, а его внимание не отвлекла кондуктор – в троллейбусах с незапамятных времен принято ездить за плату, знаете ли…

…Вот и подтвердилось, что никакой банды студентов нет. Нет отдельно студента с дубликатом ключа, студента – ухажера дочери чкаловского вице-мэра, студента – душителя, студента – наркоторговца и студента – изготовителя наркотиков…. А есть один-единственный студент Виктор Федосов – он же Очкун, он же химик, он же…

Талантливый, видимо, гражданин. Глебов не знал всего, но даже из последней добытой информации сделал самый логичный вывод – студент Витя каким-то образом сотворил новый наркотик. И попал не в поле зрения МВД, а в поле зрения бандитов, которые мгновенно сообразили, какое богатство может им принести горсть маленьких голубеньких таблеток, тут же прозванных в народе «холодок». Отсюда и охрана, и возможность кутить в казино… и безнаказанность за убийство тоже отсюда. Ну не может быть, чтобы новые хозяева не были в курсе! Значит, не испугались даже возможной мести всесильного чиновника – Витю не прячут, наоборот, на машине возят в институт…

Да, кстати! Как девушки сказали? Что-то про дачу за аэропортом…. То есть, сейчас живет студент не дома! На даче…

Была ли дача у неполной семьи Федосовых, Андрей не знал, но в ее наличии очень сомневался. Сколько помнил Витину мать, вечно таскала неподъемные сумки с продовольственного рынка, где работала в лаборатории по проверке мяса.

Так что дача, скорее всего, криминальная. Ну-ка, напряжем извилины и догадаемся – отчего это преступный мир внезапно подобрел и выделил сиротке Вите дачу с охраной?

Да оттого, чтобы студент-химик Федосов в спокойной обстановке и под контролем, мог и дальше работать над своим жутким изобретением! А что, есть другие варианты?

Конечно, вся эта стройная и красивая версия могла оказаться всего лишь версией… вроде теорий шизофреников – выводы безупречны, только вот отправной материал с ошибкой…. Но он-то не следователь, в конце концов! Даже образования соответствующего нет, кроме американских боевиков, да смутно припоминаемых «Следствие ведут знатоки».

Таким образом, вновь встал извечный русский вопрос – что делать дальше? Правда, сейчас вариантов осталось только два – сообщить все известные сведения и собственные домыслы сыщику Миленину или бежать в Москву. Идти в гости к студенту и призывать его к явке с повинной, как-то не улыбалось, особенно после ночной беседы у казино.

– Конечная! – строго сказала кондуктор.

Андрей огляделся затуманенным взором и едва не присвистнул – троллейбус стоял напротив пригородного вокзала. А вы говорите, что судьбы нет…

Электрички ходили редко – три раза «туда» и почему-то четыре раза «обратно». Аэропорт они огибали, а вот дачи за ним одной остановкой все-таки цепляли. Она так и называлась – Дачная. Следом шли многочисленные разъезды под порядковыми номерами, между ними изредка вкраплялись названия населенных пунктов, которым посчастливилось дотянуться до железной дороги.

Следующая электричка отправлялась минут через сорок. Так до конца и не решив, что делать, Глебов побродил по привокзальной площади, накупил в ларьках всякой ерунды себе на обед, ручку и книжку с кроссвордами. Билет продали без каких-либо документов, толпа желающих попасть на дачу именно сегодня была небольшой. Но все-таки была – люди преимущественно пенсионного возраста толкались, суетились, постоянно спрашивали время и платформу, короче, жили настоящей дачной жизнью. Андрей встал в уголке между бабушкой с огромным мешком и дедушкой с четырьмя ведрами, вставленными одно в другое и лопатой в брезентовом чехле и начал разгадывать кроссворд, этим идеально вписавшись в толпу.

Когда подали электричку, он не стал сопротивляться и дал толпе увлечь себя в первый попавшийся вагон, в котором ему даже нашлось место для сидения. Осталось не проехать остановку.

Зачем ему ехать и что он хочет там найти, Глебов не мог внятно объяснить даже себе. И вообще – как отыскать в дачном массиве дачу, о которой тебе ничего не известно? Кроме разве того, что от нее до асфальта ведет грунтовая дорога, имеются собаки и охрана, которая позволяет себе глумиться над студентками пединститута…

В электричке он продолжил разгадывание кроссворда, потому что мгновенно угадал в старушке напротив потенциального собеседника. Душу изливать совершенно не хотелось, а выслушивать чужие проблемы – тем более. Временами Андрей бросал на соседку короткий взгляд и видел, как та вся напрягалась в ожидании разрешительной команды. Постепенно ему стало как-то стыдно мучить старушку, он откашлялся и, отложив книжку, сказал, жалея о своей слабости с каждым словом все больше:

– Ну, что, не сильно в этом году по дачам безобразят?

Далее последовал получасовой монолог, из которого Глебов узнал, что все чиновники – бюрократы, а все бизнесмены – жулики. Что яблоки в этом году уродились мелкие, а квартплата выросла. Что за охрану опять прибавили, а у Матвеевны с участка все равно провода срезали. Что в дожди на дачу можно проехать только на тракторе, поэтому зять осенью на дачу ездить не желает. Что все самые лучшие места скупили бандиты, а оставшиеся прикарманил новый председатель товарищества, чтобы выгодно продать бандитам. Что – спасибо бандитам! – бомжей на дачах стало меньше, а воду на полив стали давать строго по графику. Что…

Рассказывая, старушка перескакивала с одной темы на другую, надолго задержавшись лишь на квартплате – видимо, самом больном вопросе. Уже минут через десять в беседу самовольно вступила другая старушка, потом дедушка с вязанкой ведер громко крикнул, что Россию продали Америке, и вагон загудел словно улей. Каждый стремился высказать свое мнение, невзирая на то, что все мнения были совершенно одинаковы – раньше было хорошо, а сейчас – плохо.

Странное дело, но Глебов во многом был со стариками согласен. Его собственная жизнь в СССР осталась в памяти ровной, оптимистичной и полной мелких радостей, из которых и складывается обычное человеческое счастье…

– …а на днях они три машины угля завезли, – донеслось до него сквозь воспоминания, – не иначе зимовать собрались!

– Да они и летом печку топили, – возразил дедушка, – как ни глянешь – дым из трубы!

– Точно говорю, – авторитетно сказали с задней скамейки, – подпольный цех у них там.

– Ой, и чего ж они выпускают, если одни легковые машины ездят?

– Никакое это не производство, – внезапно сказал старичок в бейсболке, казалось, спавший с момента отправления, – это тайная база КГБ. Или как он сейчас называется…

Вагон онемел.

Конечно, улей пожужжал еще немного, но уже как-то по инерции, вяло. Глебов вновь уткнулся в кроссворд и выглядело это совершенно естественно – тем более, что, несмотря на молодость, был принят за своего, то есть, понимающего, что вести разговоры о КГБ, мягко говоря, нехорошо. А грубо говоря – опасно. Даже в эпоху повальной демократии и свободы слова.

А он сидел, уставившись в клеточки кроссворда невидящим взглядом, и мысленно костерил самыми грубыми словами старика в бейсболке. Потому что почти поверил, что обсуждали только что именно ту – ему нужную дачу! А теперь – после гипотезы об ее принадлежности к столь авторитетной государственной структуре – как спросить у словоохотливой старушки дорогу к этой самой даче?! Это все равно, что встать и сказать на весь вагон: граждане, я американский шпион, как доехать до вашего ближайшего космодрома? Очень нужно его взорвать…. Ведрами закидают!