Андерсен-Кафе - Дина Бакулина

Я угрюмо молчала, с вызовом разглядывая вспыхнувшую словно спичка начальницу.

— Это чём же? — с нажимом повторила директор. Я упорно молчала и продолжала пристально и тупо смотреть на свою начальницу.

Немного помолчав, она разразилась новой речью.

— Ах да! Я же совсем забыла, что вам наплевать на всю эту — очень непыльную, кстати! — работу. И вовсе не в счёт ни двойной оклад, ни премия, которую я вам исправно плачу в летний период.

Она снова подождала моих возражений, но я упорно и зловеще молчала. Это её очень злило.

— Значит, вам и в самом деле наплевать и на моё хорошее отношение, и на посетителей, и на доброе имя компании, и на…

«Ну всё, понеслось!.. — думала я. — Теперь её ничем не остановишь. Разве что табуреткой по голове ударить…» Но табуретки под рукой не было, да и не мой это стиль общения с людьми, — даже если они очень раздражают. Поэтому, желая остановить её и повинуясь охватившим меня тупому бесчувствию и апатии, в самый разгар её обиженной высокопарной речи я громко сказала:

— Да!

Ольга Васильевна даже поперхнулась.

— Да? — переспросила она.

— Да! — подтвердила я. Надо сказать, что до этого я никогда так со своим начальством не разговаривала. Как-то в голову не приходило.

Ольга Васильевна, привставшая было с места, повинуясь пафосу собственной обличительной речи, от неожиданности снова плюхнулась на стул.

Она явно собиралась с силами. Я же по-прежнему, словно истукан, сидела за письменным столом, спокойно взирая на свою рассерженную начальницу. Я уж не знаю, что там выражал мой взгляд в тот момент, но думаю, что вообще ничего не выражал. В голове у меня сидело одно: через два с половиной часа придёт доктор Петров, что деньги на инъекции у меня почти закончились и что Андерсену за это время едва ли стало лучше, и я совсем ничего не могу для него сделать. И что в то время, как я непонятно о чём разговариваю с этой женщиной, он лежит в кладовке и еле дышит.

А у Ольги Васильевны тем временем открылось второе дыхание.

— Я знаю Люба, почему вы сейчас так нагло себя ведёте, — подозрительно спокойным тоном, в котором, однако, чувствовалось напряжение, сказала она. — Знаю! Вместо того, чтобы, время от времени… я повторяю, хотя бы изредка! — тут она резко подняла вверх указательный палец и угрожающе потрясла им в воздухе, — внимательно обслуживать посетителей и вытирать пол в этой… этой… — она явно теряла самообладание, — устроенной вами конюшне, вы… — она сделала невольную, но очень эффектную паузу. — Вы, наплевав на свои обязанности по отношению к коллективу и лично ко мне, видимо не покладая рук, всё пишите и пишите свои басни и сказки.

Она помолчала. Потом, почти совсем успокоясь, произнесла:

— Это, очевидно, очень поднимает вас в собственных глазах. А всё остальное на этом фоне, включая ваши непосредственные обязанности, вам, очевидно, представляется очень незначительным. Мелким, как… пыль.

Высказавшись до конца, Ольга Васильевна совершенно успокоилась. Она даже изобразила улыбку. Но, оказывается, улыбалась она в предвкушении следующей фразы.

— А вы знаете, Люба, одному моему знакомому, — интеллектуалу, между прочим! — ваш рассказ «Третья остановка» не понравился! Так что вам, Люба, давно бы следовало спуститься с небес на землю. Вот так! — победно подытожила Ольга Васильевна и, выпрямившись на стуле, слегка вскинув подбородок, гордо смотрела на меня. Она ждала, когда же я наконец взорвусь. И, наверное, взорваться в моём положении было бы вполне уместно, но я почему-то рассмеялась. Это было ужасно. Меня уносило всё дальше и дальше.

— Не понравился? Неужели!.. — успокоившись, усмехнулась я. — А мне вот, Ольга Васильевна, может быть, «Война и мир» Толстого не нравится.

Я немного помолчала. Ольга Васильевна, выпучив глаза и нервно почесывая за ухом, молча ждала, что я там ещё скажу.

— Мне, Ольга Васильевна, Достоевский намного ближе. Вот его произведениями я, действительно, зачитываюсь.

Ольга Васильевна торопливо поправила высокую прическу, — кажется, она готовилась произнести новую речь. Но я опередила её. Мой крошечный катер без руля и без ветрил, не разбирая пути, нёсся всё дальше.

— А вот Льву Толстому, Ольга Васильевна, как и всем многочисленным поклонникам его таланта, видите ли, ни холодно, ни жарко от того, что я не люблю «Войну и мир». Толстой, Ольга Васильевна, как-нибудь без моего признания обойдётся. В общем-то, уже обошёлся, как вы понимаете.

— Да вы что? Вы кем себя мните, Люба? Лев Толстой ей, видите ли, не слишком нравится! — от души возмутилась директор. — Это надо же такое сказать! И почему вы вообще позволяете себе разговаривать со мной таким тоном?

Она, наконец, начала обретать прежнюю уверенность.

— Может быть, вы… не в себе? — почти участливо предположила Ольга Васильевна.

«Да, я не в себе! Ну, наконец-то она попала в точку». При этих её словах моя разогнавшаяся повозка впервые предупреждающе скрипнула. Внутренне содрогнувшись, я понемногу начала приходить в себя. Я вдруг увидела перед собой не в шутку разгневанную женщину, бывшую к тому же моей начальницей. И я подумала, что, в сущности, Ольга Васильевна до сих пор не сделала мне ничего плохого. До этого жуткого диалога она относилась ко мне вполне терпимо. И ещё я смутно почувствовала, что благодаря своему разгулявшемуся остроумию, возможно, работаю здесь последний день и разговор мой с начальством тоже последний.

— Да не мню я себя никем, Ольга Васильевна, — наконец пошла я на попятную. — Толстого я точно так же, как и все, признаю великим писателем. Только его мысли и идеи мне не всегда созвучны. Ну, а что касается меня, так я сейчас вообще ничего не пишу, Ольга Васильевна, — не до того мне. И я удивлена, что ваш интеллектуальный друг вообще потрудился прочесть мою «Третью остановку». И разве может один и тот же рассказ всем нравиться, Ольга Васильевна? Ну, пожалуйста, подумайте сами. Ведь это было бы ненормально.

Я хотела сказать что-то ещё, но мысль о больном Андерсене, тихонько лежащем сейчас в кладовке, прервала поток ненужных слов. Я замолчала и отвернулась к окну.

Потом я осторожно взглянула на Ольгу Васильевну и подумала: «Зачем было её сердить? Только потому, что мне самой плохо?» А Ольга Васильевна, видимо, почувствовав моё раскаяние, сказала примирительно:

— А мне Люба, честно говоря, ваша «Третья остановка» нравится. Меня привлекает ваш живой язык и искренность. Только напрасно вы в самый накал страстей подробное описание кактуса ввернули, — отвлекает как-то от основного сюжета. Впрочем, мне и с кактусом понравилось. Правда, Люба!..

— Спасибо, — растроганно поблагодарила я. В любое другое время я бы постаралась расспросить о мнении Ольги Васильевны как можно больше, но не сейчас. Сейчас, услышав эти добрые слова, я, конечно же, обрадовалась, но это была радость, укрытая плотным облаком, светящая из-за толстого матового стекла. По-настоящему мне хотелось только одного, — чтобы Андерсен выжил. Но я чувствовала, что, если попытаюсь поделиться с Ольгой Васильевной своей тревогой, она меня не поймет. Вернее, не так поймет. Что ни говори, а для неё Андерсен — всего лишь чужой кот, о котором она совсем ничего не знает.

— Простите меня, пожалуйста, Ольга Васильевна, за моё хамство. У меня Андерсен заболел. Андерсен это мой кот, — начала торопливо объяснять я. — Мне кажется, он может умереть. От переживаний я совсем соображать перестала, всем хамлю и всех ненавижу.

Я больше не могла говорить, слёзы подступили к горлу. Опустив голову, я быстро вышла в другую комнату. Там высморкалась и, наскоро вытерев глаза, поспешно вернулась в главный зал. Ольга Васильевна уже стояла у двери и задумчиво смотрела на грязный пол.

— Мне жаль, что ваш кот болеет, Люба, очень жаль, — сказала она, задумчиво качая головой. — Даже не знаю, что вам и посоветовать… Дело в том, что мне совершенно некем вас сейчас заменить. Все разъехались, все до одного! — Она беспомощно развела руками и, машинально ковыряя фиолетовой туфелькой засохшую на полу грязь, прибавила: — Я, конечно, подумаю…

— Не нужно, — попросила я. — Пожалуйста, Ольга Васильевна. Не нужно меня заменять. Я обещаю, что сегодня же вымою пол, вытру пыль и вообще возьму себя в руки. Чтобы ни случилось.

— Хорошо, — согласилась Ольга Васильевна. — Хорошо Люба, я загляну к вам через неделю.

Подумав, она добавила:

— Надеюсь, ваш кот поправится.

И ушла.

Я выполнила своё обещание: я отмыла пол, хотя напластования грязи поддались не сразу, смахнула кое-где пыль, и при этом изо всех сил старалась взять себя в руки. Но это становилось всё труднее.

Бизнесмен

Ветеринар Петров пришёл, как и обещал, через два с половиной часа. Он сделал уколы Андерсену и, не считая денег за инъекции, взял с меня обычные пятьсот рублей за визит.