Зов крови - Андрей Посняков

Не возьми – что другие, даже сородичи-соплеменники, скажут? Вожаку без справедливости никак нельзя. Про то дело с побегом ведь так и не узнал никто. Спасибо братцу. Вот и взял Гоемысл Борича на праздник, не мог не взять. А уж тут…

Юноша улыбнулся, подвинув к себе плетеный жбан с пивом… и резко обернулся на шум. Подъехали, спешились, местный князек Радомир и с ним женка его, готка. Эх, могли ведь в болотине сгинуть! Вот и отомстилось бы за все… Хотя и так уже… почти. Осталось лишь поскорее отсюда выбраться. Нет, скоро нельзя – подозрительно.

Интересно, знают уже они или нет? Судя по озабоченному виду – знают. Озабоченный – он у князька Радомира вид, а у женки его – самый, что ни на есть, обычный. Готки, они коварные, умеют свои мысли скрывать.

Ну, знают. И что? Всех обыскивать будут? И пусть!

Борич неожиданно развеселился – пожалуйста, обыскивайте, что с него взять-то? Туника рваненькая да порты… из подола готки лыковой дратвой сшитые. Хорошо – иголка нашлась.

Нет, не стали обыскивать. Во главе стола уселись, князек здравицу произнес. Все разом выпили, загалдели. Потом кулачные бои устроили – один на один, стенка на стенку, Борич тоже участвовал, хоть и не был настроен, а куда денешься, когда вожак Гоемысл сам с бревна первым поднялся да махнул «болотным» рукой – пошли. В другое время Борич с удовольствием бы на кулачках помахался, а вот только ныне не об этом душа болела. Даже вот с девкой этой, Оченой. Не об удовольствии думал, не об угождении богам – о деле, ради которого сюда и явился. Не корысти личной ради – братца молодшенького от злой смерти спасти. Ведь обещала дева. А он, Борич, верил. Да и как не поверишь, коли на глазах все – брат-то оправился почти. Главное было дело, чтоб соглядатаи, парни одинаковые, близнята, Радомиром-князьком присланные, не учуяли, не увидали, что Гостой-братец – больной. А они именно-то и вынюхивали, Борич уж давно понял, как только первый раз явились близнята. Везде носы свои совали, один все возле Луговых Кулишей терся, другой – с другими. Выспрашивали, выглядывали… да так пристально… Гостой один раз кашлянул – так на него и вызверились! Словно волки на добычу. Слава богам, обошлось тогда. Сейчас бы еще обошлось. Борич так загадал – ежели обойдется, принести Сварожичам достойную жертву. Именно Сварожичам – Келагастовы испокон веков Сварога больше всего почитали, хотя и других уважали. А вот Доброгастовы больше верили Семарглу – или они просто Сварога так называли? А еще – Перуна-громовержца чтили, а Луговые Кулиши – бога-змея Велеса. Жертву… Вот, хотя б эту разноглазую девку. Очену.

– Очена-краса, а давай с тобой встречаться. Ты как?

Девчонка зарделась:

– Я бы с удовольствием. Вот только разрешит ли князюшко – он ведь в нашем роду старший. Батюшкато мой да матушка в лихоманке сгорели, сгинули.

– Ну вот, – улыбнулся Борич. – Раз батюшки и матушки нет – так некого и спрашивать. – Ага… А князь? Он же старший. К нему – и сватов.

Парень скривился: сватов! Ишь ты! А не рановато ли?

– Мы ж с тобой просто встретимся, посидим, поболтаем. А сватов – уж на следующую осень, лады?

– Лады… – Очена растянула пухлые губы – очень уж ей Борич нравился. Да и замуж выходить пора уже было, деток рожать – пятнадцатая весна, не шутка.

Девки в те времена обычно годом, двумя ранее семью заводили. По родительскому веленью – а как же!

– У березы старой встретимся, – поглядывая на князя, продолжал нашептывать Борич. – Поутру, за поскотиной, знаешь то место?

– Ведаю. Только – не далече ли? – От меня-то куда как дале. Ну, сговорились? – Борич приобнял девчонку, поцеловал в ушко. Та и сомлела – много ли дурехе надо?

– Сговорились, согласна.

Сказала, а сама глазищами разноцветными – зырк. Видят ли подруженьки, с каким парнем она сейчас сидит? С кем на поле была, за кого замуж выйдет… ой, вот оно, счастье-то девичье! И славно как – сама. Сама себе жениха выбрала! Так редко бывало, почти что и никогда, обычно родители, родичи старшие молодых сговаривали, а тут… Так уж вышло, потому что время такое – злое. Вымерли почти все!

А подруженьки-то песню пели, глазами не пилькали:

Ой, соловей мой, соловей, соловушка,Уж ты пой мне песню ласковую,Песню ласковую да протяжнуюу-у-у!

Песня славная была, Очена ее тоже очень любила – подтянула заголосила:

– Соловей, соловушка-а-а-а!

А сама на подруг смотрела внимательно. Ага – вот Зветозара-Заринка взглядом стрельнула… а вот – Гостослава зеленоглазая повернула голову. А за ней и пухленькая Малгона – туда же. Всем интересно, однако ж, виду никто не показывает, мало ли, мол, с кем там эта Оченка шляется? Не шибко-то и охота знать.

Так вот себя девчонки держали, однако думали совершенно иначе. Очена это прекрасно знала – сама такою была. Смотрят, смотрят. Оценивают, кто-то даже завидует. А пусть!

Борич тоже, не будь дурен, заметил пущенные поющими девчонками взгляды. Заметил и встревожился – вот уж излишнее внимание нынче ему ни к чему было. Отсел торопливо… а потом и вовсе поднялся, шепнул Очене:

– Увидимся… И ушел в ближний шалаш, что для гостей болотных тут же, на опушке, устроен был. Там и уснул.

Поутру только и проснулся, когда Гоемысл рыжебородый людей своих в обратный путь собирал. Не одни гости ушли – с близнятами, Радомир-князь их послал – так, сторожи проверить. Якобы! Борич-то хорошо знал, зачем эти парни посланы! И шел себе спокойненько, шагал, прядями золотыми на ветках любуясь. О брате думал – не обманула бы дева, вылечила.

А на следующий день, с дальней сторожи, пустился в обратный путь. Шел ходко, иногда и бежал даже, усталости не чувствуя. Ради брата все. Одни они от всего Келагастова рода остались. Одни… И ближе брата никого у Борича больше не было. Никого.

Пришел тайной тропою – здесь ведь его рода земли были, Келагастовы. Борич тут все стежки-дорожки знал, чужакам неведомые, – невдалеке от той самой опушки, от поля озимого, осмотрелся, нырнул в овражек, там, в кусточках мешочек припрятанный взял. Тяжелый. Не удержался, шагов на сто отойдя, зыркнул взглядом по сторонам, развязал котомку… На золоте, жемчуге, на драгоценных камнях солнце блеснуло. Засверкало эмалями разноцветными – небесно-голубой, густо-синей, красной… Борич невольно залюбовался, даже глаза прищурил от сияния нестерпимого. Так вот он какой, венец Аттилы-князя! Хорош.

Корона бургундов!

Венец горел, сиял тысячью осколками солнца, мириадами колдовских звезд бил по глазам, так, что сидевшая верхом на белом коне дева прищурила и без того узкие степные глаза. Улыбнулась устало, снова повторила приглушенным шепотом:

– Корона бургундов! Повелителя Аттилы венец. Что ж, воин, ты выполнил свое обещание. Не сомневайся, выполню и я свое.

Степная воительница в латах из бычьей кожи, в пурпурном римском плаще, с мечом на усыпанной жемчугом перевязи, она сейчас мысленно любовалась собой, гордая, как триста спартанцев разом. Стройная, смуглая, с длинными иссиня-черными волосами, связанными на макушке в пучок, дева нравилась многим. И была она из славного рода чистых гуннов, тех, кто следом за своим повелителем явились из дальних степей. Явились, чтоб заставить содрогнуться весь мир! И заставили. Мир содрогнулся, застыл в немом ужасе под копытами гуннских коней. И если б не черная смерть, если б не колдовство, если б не гнусная бургундка… Венец! Вот он, здесь, наконец-то в ее руках!

Как говорил херцог… м-м-м… Воительница наморщила лоб, пытаясь вспомнить латинскую поговорку, которыми так любил щеголять ее старый знакомый, некий Варимберт-херцог, да так и не вспомнила, рассмеялась, махнула рукой:

– Ты достоин награды, ант. Твой брат будет жить… Может быть, если будет на то воля богов или демонов.

Вторую часть фразы воительница произнесла погуннски, наверное, надеясь, что Борич ее не поймет. Он и не понял, однако насторожился, увидев, как скривили губы столпившиеся вокруг девы раскосые всадники. Сколько их было? Десяток, два… Или больше? Там, за порогами, тоже ржали кони. Значит – больше.

– Повелительница, – подъехав ближе, почтительно осведомился седоусый воин с изборожденным шрамами лицом. – Ты, в самом деле, собираешься отпустить этих парней живыми?

Дева чуть усмехнулась:

– Сначала не хотела, мой верный Хасдай… Но теперь – решила иначе.

– Позволь спросить – почему?

– Ты не помнишь? Я обещала!

– Но это – чужаки. Им можно обещать все… но ничего не делать. В том нет греха.

– Я знаю, верный Хасдай, – воительница погладила лошадь по гриве. – Только мне вот подумалось вдруг… Если тот парень, младший, излечится, то… Зачем мне терять свою славу?

– А ты собираешься вернуться в эти места?

– О-о-о! Увы, у нас не хватит сил на Константинополь! – весело расхохоталась дева. – И, кто знает, может быть, придется поселиться здесь. Варимберт-херцог как-то говорил… какой-то ромейской пословицей, я ее сейчас не вспомню, но смысл такой – зачем зря выбрасывать то, что, может быть, еще пригодится?