«Волос ангела» - Василий Веденеев

Подскочил матрос и ударом выбил из рук Гирина револьвер. Поручик со стоном согнулся, держась за ушибленное запястье, но тут же, распрямляясь, врезал головой в заросший сивой щетиной подбородок помощника грека. Тот успел смягчить удар, подставив руки, и они, вцепившись друг в друга, покатились по узкой палубе. Ослеплял свет, сипели от натуги душившие друг друга заросший щетиной матрос и Гирин, что-то кричал от руля грек.

Березин растерялся и никак не мог решить, что ему надо делать: помочь Гирину или, подобрав револьвер, снова стрелять по прожектору? От нервного перенапряжения и неожиданности он совсем забыл, что и у него в кармане есть наган.

В ответ на выстрелы с катера полоснули из пулемета — пули защелкали по воде, выщербили щепки из борта, гулко простучали по дощатой надстройке каюты, звонко шлепнули по намокшему, поникшему полотнищу паруса. Березин ничком упал на палубу, как привык это делать на земле под обстрелом противника. В стороне, сипя и матерясь, продолжали душить друг друга матрос и Гирин.

Грек, бросив руль, подскочил к ним, взмахнул рукой и резко ударил поручика Гирина в спину. Тот странно изогнулся и, дернувшись, отвалился в сторону.

«Это он его ножом… тем, что резал хлеб в каюте», — понял Березин, поймав себя на том, что руки, вроде как независимо от его воли, вытаскивают из кармана наган.

Пограничный катер подходил все ближе. Оттуда дали еще одну очередь из пулемета — она прошла мористее дубка, показывая его команде и пассажирам, что путь отступления отрезан и находится под огнем пулеметов пограничников.

Грек-контрабандист с наганом Гирина в руке повернулся к Березину:

— Прыгай! — он взмахом руки показал за борт, на темную, как тяжелый асфальт, волнующуюся воду. — Прыгай, берег там. Плыви!

Берег! Сколько до него — верста, две? Легко потерять ориентировку в темноте, можно не доплыть, а тут убили Гирина…

— Прыгай вода! — снова заорал грек. — Я не хочу тюрьма!

Березин отступил за надстройку — дощатая стенка каюты ненадежная защита, но все же. Матрос, заросший щетиной, приподнял тело Гирина, намереваясь перевалить его за борт.

— На судне! — крикнули в рупор с пограничного катера. — Приказываю всем оставаться на местах!

Березин выстрелил. Грек, уронив наган, ткнулся лицом в палубу. Заросший щетиной матрос взревел, оставил тело Гирина и, подхватив весло, метнулся к Березину. Второй раз выстрелить тот не успел. С пограничного катера снова сыпанули из пулемета. Опять полетела щепа, выбитая пулями.

Больше не раздумывая, Березин перемахнул за борт. Вода показалась обжигающе холодной. Одежда сразу же намокла и, как многопудовые вериги, потянула ко дну. Черт с ним, с наганом, — разжав пальцы, Березин выпустил его и, погружаясь глубже, попытался стянуть с себя сапоги. Хлебнул воды, вынырнул и снова ушел под воду. Один сапог удалось снять, но воздуха казалось так мало, а вода так сжимала легкие — все отдашь за глоток воздуха! Неужели он утонет?

Мелькнула мысль, что его наган уже, наверное, на дне и скоро он сам тоже будет там. Березин рванулся в последнем отчаянном напряжении сил наверх, туда, где воздух, небо, на свет призрачно мерцающего по воде блика прожектора пограничного катера. Лишь бы не захлебнуться, не дать проклятой воде заполнить легкие, остановить сердце…

Когда он пришел в себя, то первым ощущением было, что он весь горит. Открыв глаза, Березин увидел над своей головой матовый плафон лампочки в металлической сетке и у самого лица — большие волосатые руки, старательно растиравшие его голую грудь пахнувшей чем-то острым шерстяной тряпкой. Он застонал.

Прямо над ним появилось потное лицо, обрамленное мокрыми, слипшимися волосами, потом оно исчезло, и его сменило другое — чисто выбритое, молодое.

— Оклемался утопленничек… — весело сказал чей-то голос.

Лицо качнулось и исчезло. Березин провалился в забытье…

Отпираться было бессмысленно — Березин на допросе признал, что вместе с греком-контрабандистом, его матросом и еще одним, неизвестным ему человеком — он не хотел называть фамилию погибшего Гирина — пошел на дубке за контрабандным товаром: денег не было, а жить на что-то надо, вот и стал искать себе промысел на море. В пути они, выпив вина, переругались, началась драка, а тут как раз подошел катер пограничников. Да, когда грек ударил ножом его попутчика, он понял, что могут прибить и его, потому выстрелил.

Грек был убит — это Березин знал точно: он не мог промахнуться, — и потому вел себя спокойно, как ни пытался прижать его каверзными вопросами допрашивавший чекист, а в том, что это был чекист, он нисколько не сомневался. Гирин тоже убит, поэтому опровергнуть показания мог только помощник грека, если красным удалось взять его живым. Березин полагал, что матросу с дубка, если даже его сумели захватить, нет смысла рассказывать правду, и потому в первые дни после задержания еще надеялся как-то выкрутиться. Не расстреляют же его в самом деле? За что, за попытку заняться контрабандой? Ну, посадят в тюрьму — и там люди живут. Назвался он вымышленным именем, наплел о себе небылиц, и дня на три его действительно оставили в покое. Приносили еду, дали махорки, бумаги и карандаш, чтобы написал о себе подробные показания…

Березин курил жгучую махру и писал, придумывая несуществующие подробности, когда за ним пришли. Привели опять к тому же чекисту, с которым он говорил в первый раз. Тот взял исписанные Березиным листы, не читая, отложил их на край стола и как-то очень буднично поинтересовался:

— Жалоб у вас нет?

Березин, не отвечая, пожал плечами и улыбнулся — какие могут быть в его положении жалобы? Впрочем…

— Если можно, распорядитесь, чтобы мне дали газеты или книги. Скучно сидеть так, ничего не делая. Тем более в камере я один.

— Газеты? Это, наверное, можно, — согласно кивнул седеющей головой чекист. Березин ожидал, что он будет одет в кожаную тужурку, как ему представлялось, а чекистский следователь был в гимнастерке и штатских шевиотовых брюках, заправленных в сапоги. — А какие книги вы хотите получить?

— Не знаю, — честно признался Березин. — Романы у вас издают? Майн Рида, например, или Луи Буссенара.

— С романами сложнее, — вздохнул следователь. — Вы сами, как я вижу, целый роман накатали, — он кивнул на листы с показаниями Березина, лежавшие на краю стола. — Майн Рида хотите читать для большего вдохновения?

— Не понимаю.

— На судне вас было четверо, так? Хозяин-грек, застреленный вами из нагана во время драки, его матрос и еще один пассажир, тоже, кстати, вооруженный. Двое погибли, но двое остались. И вот какая получается картина: каждый из вас говорит разное об этом рейсе. Как понимать?

— О чем вы? — Березин постарался произнести эти слова как можно безразличней, но внутри уже образовался ледяной комок предчувствия надвигающейся беды.

— Матрос, который много лет плавал вместе с убитым греком, показал, что они за деньги, полученные от контрразведки Врангеля, подрядились доставить к нашим берегам двух людей, тайно высадить их в пустынном месте, обеспечив скрытность этой операции. На причале вас и вашего попутчика, а теперь у нас нет сомнений, что пассажирами были именно вы и убитый греком мужчина, провожал подполковник Чернов из контрразведки генерала Врангеля. Так?

— Помилуйте… Какой-то Чернов, тайные высадки… — невольно заерзал на стуле Березин. — Откуда вы все это взяли?

— У нас есть фотографии некоторых чинов белогвардейской контрразведки и разведки, активно действующих против советской власти и в эмиграции, — спокойно пояснил следователь. — Среди предъявленных ему фотографий матрос, его зовут Али, безошибочно указал на фото Чернова. Вот так! Мы внимательно осмотрели судно, нашли ваши вещи и вещи вашего попутчика, костюмы, в которые вы собирались переодеться, фальшивые документы, деньги… Нас интересует, с какой целью вас направили сюда, адреса явок, пароли, способы связи с вашим центром.

— Глупость какая! Я денег хотел заработать, понимаете, денег! Потому и пошел в море с этим проклятым греком. Наган у меня остался со времен Гражданской войны, так, кажется, вы ее называете? И только… А вы мне приплетаете контрразведку барона Врангеля, какого-то Чернова, явки, пароли… Глупость!

— Не кричите… — опять вздохнул следователь, словно сожалея, что Березин такой несговорчивый, непонятливый и не хочет никак взять в толк, что дело пошло серьезное и надо относиться к нему соответственно, без истерик. — Криком ничего доказать невозможно, факты нужны. У вас их нет, а у нас есть.

— Какие факты? — иронически скривился поручик. — Мало ли чего мог таскать с собой контрабандист. И деньги, что вы нашли, может, тоже его? Верите этому Али, так извольте верить и мне. Пока все, что вы говорите, — это так, слова, и не более того.