Конвеер - Федор Московцев

Высказавшись, Штрум стал ждать ответ на свою тираду. Блайвас готов был молчать до ослиной пасхи, и Радько, чтобы заполнить неловкую паузу, сказал:

– Ну а что с Разгоном не так?

– Ну… он талантливый, весь такой на воздусях, у него огромный потенциал, но он, к сожалению, совсем не русский!

Радько удивлённо уставился на Штрума, в чертах лица которого просматривались удмуртско-бурятские мотивы, а высокие скулы четко указывали на восточное происхождение.

– В смысле «не русский»? Как можно быть более русским, чем Андрей Разгон – объясни!

– Да я не в плане внешности… – пробормотал Штрум и осекся. И тут же стал мысленно ругать себя за то, что унизился до оправданий.

Блайвас хранил невозмутимое молчание. Но увидев в окно Андрея Разгона, припарковавшего свой джип на площади напротив Мариинского дворца, оживился. Потянулся за трубкой, набрал номер и дождавшись ответа, сказал:

– Здрасьте вам, как дела, чем порадуешь?

Проговорив обычную сумму своих приветствий-прибауток, попросил зайти.

Андрей появился через десять минут. Штрум приветствовал его стальным рукопожатием, посмотрел в глаза немигающим льдистым взглядом и упал на диван возле стены. Поздоровавшись со всеми за руку, Андрей устроился напротив Блайваса, рядом с Радько.

Блайвас задал уже ставший дежурным вопрос:

– Ну что с деньгами, 280 тысяч для Лечи Вайнаха?

– А что с деньгами… работаем. Ты же знаешь, как сложно распродать товар. К тому же срок еще не подошёл.

Всё тем же взглядом голодного удава, каким только что душил Штрума, Блайвас стал рассматривать Андрея. Но тому было абсолютно параллельно.

«Кто первый заговорит, тот уже проиграл», – оба знали эту истину.

Андрей почти демонстративно отвернулся от Блайваса и устремил свой взгляд мимо Штрума на улицу.

«Да, – думал Андрей, – много денег не заработаешь, сидя в офисе, пялясь друг на друга и сетуя о необходимости сходить в баню с девочками, поэтому эти бездельники тянут свои липкие ручонки ко всем денежным потокам, какие только могут увидеть. В этом платеже в сторону Лечи Вайнаха алчный Блайвас наверняка забил свою дельту».

Со скрытой неприязнью поглядывая на Андрея, Штрум потёр свою шею в том месте, где были вытатуированы эсэсовские молнии:

– Блять, Винц, давно пора ёбнуть этих чехов.

– Лечи настроен весьма решительно, – вмешался Радько. – Я бы не стал так шутить, Андрей. Мы навели рамсы и выяснили весь хуй до копейки: надо внести хотя бы половину.

Андрей вскипел:

– Половину?! Это сто сорок тысяч долларов! Ты знаешь, сколько надо бегать по городу, чтобы продать хотя бы на десятку!

Штрум выхватил из берца свой любимый немецкий кинжал, SS Himmler Honour Dagger и полоснул им в воздухе.

– Сто сорок тысяч долларов! Да я за эти деньги не только Лечи… я всю чеченскую диаспору ёбну!

– Ладно, он сам разберётся, – хрюкнул Блайвас. – Медицина своё дело знает. Да, Андрюх! Расслабь булки. Занимайся своими делами спокойно, ладненько?

Штрум неохотно засунул кинжал обратно. Высиживать тут было бессмысленно, и Андрей откланялся.

Глава 31

Выйдя из арки, Штрум двинулся через Исаакиевскую площадь, мимо Мариинского дворца. Ему нужно было попасть на Сенную площадь, чтобы встретиться с Марианной. Он набрал ей – оказалось, что она уже добралась на метро. Договорившись о маршруте движения, они пошли навстречу друг другу.

Встреча произошла на канале Грибоедова.

– Я зашла в музыкальный магазин и купила компакт-диск, поэтому так медленно, – виновато сказала Марианна.

Ярко-голубое небо сияло над городом, казалось, что у всех людей вокруг сверкают глаза и все распускают перья.

На обложке компакт-диска был изображен исполнитель с микрофоном в руках. Штрум сказал:

– Хочу такие руки, как у него – с длинными и тонкими пальцами.

Марианна выросла в окружении двоюродных братьев с такими вот аристократическими руками. Она любила чистые, сильные руки Вити, руки рабочего, которые сгребали её в охапку каждый раз, когда выпадал шанс.

Он смотрел на неё. Она смотрела на него. У него был напряженный взгляд, как у человека, который собирается произнести нечто важное. «Да, Вить?» – спросила она. И он сказал ей самые прекрасные вещи глубоким, мягким голосом, как будто пытаясь прочно закрепить свои слова в её сознании. «Ох», – произнесла она спустя минуту и отвернулась, чувствуя смущение.

Она не переставала удивляться, как же ей повезло, что встретила такого мужчину. Ей было невдомёк, почему именно в этот момент он решил сказать это, как будто хотел, чтобы она помнила об этом вечно. Имеет ли значение, скольким людям он причинил зло и сколько он внушает ненависти, если он способен дать столько любви своей избраннице?! Теперь ей казалось, что его любовь к ней растёт с каждой новой жертвой. Какая разница, если вместе с ним она должна жить в аду? Некоторым парам повезло, и они живут в раю. Витя и её рай были в аду. И им это нравилось. Они бы не хотели променять это ни на что другое.

Они долго молчали, стоя обнявшись возле перил, за которыми поблескивали воды канала. Им не надо было ничего говорить друг другу. Просто смотря друг на друга, они понимали, что каждый из них думает.

Они шли по переулку Гривцова, чувствуя себя как двое детей, которые прогуливают школу. Очутившись на набережной Мойки, они увидели, что солнце садится за тяжелые тучи, похожие на горы добела раскаленной лавы; крыши купались в золотом свете; оконные стекла ослепительно сверкали.

Марианна вспомнила поездку в Великие Луки – в деревню к её дедушке. Это было словно погружение в тихое озеро. По мере того, как поезд удалялся от Петербурга, они забывали о своих заботах; при виде полей, деревьев, неба мысли их становились радостными и приятными. Марианна тогда подумала, что могла бы всю жизнь прожить с Виктором на лоне природы, на берегу реки, близ лесной опушки, у них была бы ферма, они бы занимались мирным трудом, и всё было бы замечательно. Во время поездки она собирала колокольчики, бузину, мяту, тысячелистник – словом, всю полевую флору, делала букеты, по книге она узнала название и любовное значение каждого цветка.

Всегда, когда на душе было тревожно, она вспоминала тот очаровательный уголок, в котором всё вокруг – река, поля, лес – всё так тихо и прекрасно, что кажется, в мире не может быть ни вражды, ни измены, ни бедности, ни старости, а одна лишь счастливая любовь.

Небо начало сереть.

Они дошли до Синего моста. Как по команде, посмотрели в сторону Исаакиевского собора, гда был зарезан тот азер. Было очень тихо. Небо затянуло облаками. На площади было пусто. Казалось, что город заснул. Они не говорили о смерти, но она была вокруг них, как густой туман. Они наслаждались обыденностью, но что-то казалось необычным. Что-то зарождалось, вокруг них была смертельная тишина, как перед цунами. Воздух становился всё плотнее и плотнее, напряжение росло. Затем Марианна четко увидела радиоволны. Это были прихотливые изгибы, как на кардиомониторе рядом с постелью в больнице, перед тем, как там появляется прямая линия. Марианна спросила сквозь эту густую завесу: «Вить, всё хорошо?» Он кивнул.

«Витенька, всё точно хорошо?» – она слышала, что её голос дрожит.

Её голубые глаза потемнели, как темнеет море в час сумерек. Она поняла, что они оба попали в странное измерение, в странную временную зону, как будто были во сне. Затем всё прекратилось. Когда приехали домой, она сразу пошла в спальню. Легла и долго-долго спала, время от времени просыпаясь. Витя сидел, склонившись над ней, и нежно её целовал.

– Витя, мне снился плохой сон, давай уедем! – сказала она, проснувшись на рассвете.

– Чем жестче жизнь, тем красивее песня, – откликнулся он бодро.

Глава 32

Штрум много думал над тем, куда приведёт выбранный им путь. С одной стороны он страшно бил по диаспорам, поскольку создавал атмосферу коллективного страха и ужаса. Компактно и серийно происходящие убийства по замыслу Штрума должны были держать в страхе целые гетто. С другой – арийские воины сделали все, чтобы преступность стала подражательной. Страшное имя «Фольксштурм» вдохнуло жизнь в «народное ополчение» – показав загниваюшим бригадам путь к победе. «Убивать чурок весело и модно! – дословно это декларировали видеоматериалы. Этот концепт по сути представлял собой синтез методов терроризма с довольно изощренной селекционной работой. Из этих цветов должны были получиться обильные плоды, которые должны были дать обильные всходы ненависти. Командир Фольксштурма осознал иное своё предназначение, нежели жизнь в формате наехал-убил-ограбил-деньги просадил. Надо проскочить этот отрезок пути и идти дальше, брать новые высоты. С некоторых пор он стал считать себя тем, кому вверено расовое единство России; первым обязанным перед Родиной.

Его злило то, что кто-то умудряется пристраиваться в жизни таким образом, что, прилагая минимум усилий, отгребает максимум денег. Эти люди становятся богаче с каждым днём, и чем богаче становятся, тем меньше прилагают усилий на каждый следующий заработанный доллар. А простым людям с каждым днём приходится всё труднее и труднее зарабатывать свои гроши. В результате желания самых богатых и корпораций постоянно имеют приоритет над желаниями простых граждан.