Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Я жду, что он сотрет и эти слова, но он кидает свой мелок в сторону и начинает отряхивать ладони от пыли, вытирает их о джинсы. Он улыбается и смотрит на мои губы. Я жду, что он первый сделает шаг. «Дай ему шанс», – говорю я сама себе. И при этом я думаю: «Пусть будет так». При одной мысли мое тело наполняется электричеством, и разряды отзываются в разных частях тела. Мне становится интересно – как это будет? Отличается ли поцелуй Финча от поцелуя Райана? Я целовалась с несколькими парнями за свою жизнь, но все поцелуи показались мне одинаковыми.

Но он только отрицательно качает головой.

– Нет, не здесь. И не сейчас.

С этими словами он убегает к машине. Когда мы забираемся внутрь и Финч включает двигатель и музыку одновременно, он добавляет:

– Если ты что-то сама и решила, то это еще не значит, что ты мне нравишься.

– Почему ты считаешь, что должен постоянно повторять нечто подобное?

– Я же вижу, как ты на меня смотришь.

– Боже мой! Ты просто неповторим!

Он начинает хохотать.

Мысли мелькают одна за другой. То, что мне захотелось ощутить его поцелуй, вовсе не означает, будто мне действительно нравится Теодор Финч. Это был всего лишь миг. Тем более что я уже давно ни с кем не целовалась, кроме Райана.

Я пишу в нашей тетради: «Перед смертью я хочу…», но дальше этого дело не идет, потому что все, что я вижу – это расплывающаяся перед глазами строчка, на которой Финч вывел: «И поцеловать Вайолет Марки».

Перед тем как проводить меня домой, Финч заезжает в «Карьер», который расположен в центре Бартлетта. Здесь никто и не собирается проверять наши удостоверения личности, и мы запросто проходим внутрь. Здесь накурено и тесно, и еще очень громко играет музыка. Похоже, что тут его все знают, но он не собирается присоединяться к группе на сцене, а вместо этого хватает меня за руку и уводит танцевать. Несколько мгновений он ведет себя так, будто мы оказались на мош-пит[3], а в следующее мгновение мы с ним уже исполняем самое настоящее танго.

– Ты мне тоже не нравишься! – стараюсь я перекричать шум.

Но он опять отвечает мне громким смехом.

Финч

15-й день (все еще)

На обратном пути к дому Вайолет я придумываю разные эпитафии для некоторых наших общих знакомых.

Для Аманды Монк: «Я была такой же неглубокой, как пересыхающее русло ручья, вытекающего из речки Уайтуотер».

Для Роумера: «Моей целью было стать величайшим болваном, каким только можно стать – и я достиг ее».

Для мистера Блэка: «В следующей жизни я хочу отдохнуть, избегать общества детей и еще очень хочется, чтобы мне много платили».

Она молчит, но при этом внимательно слушает. В основном из-за того, что кроме меня рядом никого больше нет.

– Что было бы сказано в твоей, Ультрафиолет?

– Точно не знаю. – Она чуть наклоняет голову набок и смотрит вдаль, как будто надеется прочитать ответ там. – А в твоей? – Голос ее звучит несколько отстраненно, как будто ее мысли витают совсем в другом месте.

А мне даже задумываться не надо.

– Теодор Финч в поисках великого манифеста.

Она резко переводит взгляд на меня, и я вижу, что она вернулась и теперь полностью находится здесь и сейчас.

– Я не понимаю, что это значит.

– Это означает вот что. Любовь – поистине великий манифест. Она вызывает желание быть, представлять собой нечто достойное, а если придет смерть, то погибнуть доблестно, как настоящий герой.

Она молчит, как будто обдумывает эти слова.

– Так что ты делал в пятницу? Почему тебя не было в школе?

– Меня иногда мучают головные боли. Но это не важно, это проходит.

И это не абсолютная ложь, потому что головные боли тоже являются в каком-то смысле частичной причиной моего прогула. Словно мой мозг начинает так быстро реагировать на происходящее вокруг, что мне с ним просто не справиться. Я не успеваю уследить за сменой слов. Цветов. Звуков. Иногда бывает и так, что остается только звук, а все остальное уходит на задний план. Я слышу буквально все, и не только слышу – я чувствую звук. Потом на меня может навалиться сразу все вместе – тогда звуки превращаются в свет, причем этот свет становится слишком ярким, и я даже чувствую, как он режет меня пополам. И после этого возникает головная боль. Но это не та головная боль, которую можно только чувствовать, я вижу ее в самом прямом смысле. Она как будто состоит из миллиона цветов и оттенков, и каждый из них – ослепляющий. Когда я как-то раз попытался все это объяснить Кейт, она сказала: «За это можешь сказать спасибо своему папочке. Может быть, если бы он не использовал твою голову в качестве боксерской груши, все сейчас было бы по-другому».

Но это не совсем так. Мне хочется думать, что ни слова, ни звуки, ни цвета не имеют к нему никакого отношения. Все это принадлежит моему собственному исключительному, бесподобному, жужжащему и гудящему, рычащему, парящему и пикирующему богоподобному мозгу.

– Сейчас с тобой все в порядке? – интересуется Вайолет.

Ее волосы растрепал ветер, щеки раскраснелись. Нравится ли ей это или нет, но в данный момент она выглядит абсолютно счастливой.

Я долго смотрю на нее. Я знаю жизнь достаточно хорошо и понимаю, что нельзя рассчитывать на что-то и при этом стоять рядом и ничего не делать, как бы тебе того ни хотелось. Кроме того, многое мы вообще не в силах изменить. Люди так и будут продолжать умирать. И уходить от вас. И вы сами когда-нибудь уйдете. Насчет себя могу сказать, что никто не в силах заставить меня спать или, наоборот, бодрствовать. Все это воспринимается достаточно тяжело. Но вот что мне хочется выделить особо. Ребята, послушайте, эта девушка мне действительно нравится.

– Да, – отзываюсь я. – Кажется, да.

Очутившись дома, я проверяю голосовую почту городского телефона, о которой каждый из нас изредка все же вспоминает, и обнаруживаю послание от Эмбриона. Черт! Черт, черт, черт! Он звонил в пятницу, потому что я пропустил очередную консультацию, и потому интересовался, куда я, черт побери, запропастился. Особенно мое отсутствие взволновало его из-за той самой статьи в «Бартлетт дерт», которую он успел прочитать, насколько я понял. Теперь ему известно (как он считает), почему я оказался на колокольне. Хорошая новость – я благополучно прошел тест на употребление наркотиков. Я удаляю сообщение, но приказываю себе прийти в школу в понедельник пораньше, чтобы успеть заскочить к нему.

Потом я поднимаюсь в свою комнату, забираюсь на стул и начинаю рассуждать о технике повешения. Проблема заключается в том, что я очень высокий, а потолок здесь достаточно низкий. У нас, конечно, есть и подвал, но мы туда ходим крайне редко, и пройдут недели, а может, и месяцы, прежде чем меня обнаружат мать или сестры.

Интересный факт. Повешение – наиболее распространенный метод, используемый самоубийцами в Великобритании, потому что, как доказали исследователи, он считается самым быстрым и легким. Длину веревки следует подбирать относительно веса человека, иначе повешение окажется совсем не быстрым и не легким. Еще один занятный факт: в современном мире смертная казнь через повешение называется геологическим термином лонг дроп, обозначающим большую высоту падения.

Ощущения при этом такие же, как будто ты засыпаешь. Это падение с большой высоты, из состояния бодрствования, и оно может произойти мгновенно. И тогда все просто… останавливается.

Но иногда появляются некие предупредительные знаки. Это, разумеется, звуки, а также головные боли. Кроме того, я научился распознавать и другие детали, как, например, изменения в пространственном восприятии, насколько ясно ты воспринимаешь все то, что видишь, и какие при этом испытываешь ощущения. Особую проблему в этом смысле представляют собой школьные коридоры – слишком уж много людей перемещается по ним в разных направлениях. Это как перегруженный транспортом перекресток. Но еще хуже коридоров школьный спортзал, потому что там не только присутствует толпа, эта толпа еще и орет так, что ты помимо воли можешь оказаться в своеобразной ловушке.

Как-то раз я совершил непростительную ошибку, рассказав о своих ощущениях. Года два тому назад я спросил тогда еще своего близкого друга Гейба Ромеро, приходилось ли ему когда-нибудь ощущать звуки или видеть головную боль, растягивалось ли или, скажем, сжималось вокруг него пространство, и было ли ему интересно узнать, что произойдет, если резко прыгнуть так, чтобы очутиться очень близко от поезда, автобуса или автомобиля? Будет ли твое появление достаточным, чтобы остановить их? Я даже предложил ему попробовать вместе. Лично мне где-то глубоко внутри казалось, что я непобедимый, и со мной, следовательно, после таких экспериментов ничего не случится. Он пошел домой и сразу же рассказал обо всем своим родителям. Они передали это моему учителю, тот, в свою очередь, счел нужным поставить в известность директора. Ну а он, разумеется, сразу же проинформировал моих родителей. Они спросили тогда меня: «Теодор, это правда? Ты сочиняешь небылицы и рассказываешь их своим товарищам?» На другой день весть разнеслась по всей школе, и с тех пор я превратился в Теодора Фрика. Буквально через год я вытянулся сразу на тридцать пять сантиметров. Оказалось, что вырасти из старой одежды достаточно просто. Другое дело – перерасти приклеенный к тебе ярлык…