Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Дженнифер Нивен

Ты не виноват

Мы все сломаны. И именно в местах надломов мы часто сильнее всего.

Jennifer Niven

ALL THE BRIGHT PLACES

Печатается с разрешения Random House Children’s Books, a division of Random House LLC.

© Jennifer Niven, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Финч и Вайолет

Финч

Я снова в сознании. 6-й день

Интересно, сегодня подходящий день, чтобы умереть?

Именно этот вопрос я задал себе в утро того дня, когда очнулся. Во время третьего урока, пока мистер Шредер что-то монотонно бубнил себе под нос, а я отчаянно старался снова не уснуть. Потом еще раз, когда передавал кому-то зеленую фасоль за столом во время ужина. И еще раз уже ночью, когда лежал с открытыми глазами и не мог заснуть из-за огромного количества мыслей в голове.

Может быть, сегодня – тот самый день?

А если не сегодня, то когда?

Я задаю этот вопрос себе и сейчас, стоя на небольшом выступе на высоте шестого этажа. Я нахожусь так высоко, что мне кажется, будто я сам стал частичкой неба. Я смотрю вниз, на асфальт, и весь мир плывет. Тогда я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, что все вокруг меня медленно раскачивается. Может быть, на этот раз я все-таки совершу прыжок – и пусть воздушные потоки унесут меня прочь. Я буду плавать в невидимом бассейне, нестись вместе с течением до тех пор, пока от мира и меня больше ничего не останется.

Я уже и не помню, как забрался сюда. И вообще я мало помню из того, что было до субботы, по крайней мере из того, что относится к нынешней зиме. Это происходит постоянно, я то отключаюсь, то снова прихожу в сознание. Я похож на того старика, Рип ван Винкля[1]. Вы то видите меня, то не видите. Только не подумайте, что я привык к такой жизни, нет. Причем последний раз оказался худшим из всех. Я проспал не день или два и даже не неделю, я проспал все праздники: День благодарения, Рождество и Новый год. Не могу точно сказать, почему на этот раз все оказалось по-другому, но, проснувшись, я чувствовал себя мертвецом. Да, я очнулся, но совершенно опустошенным, как будто кто-то за это время высосал из меня всю кровь. Сегодня шестой день моего бодрствования и первая неделя после четырнадцатого ноября, как я снова хожу в школу.

Я открываю глаза. Земля на прежнем месте, такая же твердая, как и всегда. Я нахожусь на школьной колокольне. На крохотном выступе сантиметров в десять. Сама колокольня невелика. Здесь всего лишь пара метров бетонной площадки да невысокая каменная стена, служащая оградой, через которую мне пришлось перелезть, чтобы попасть сюда. Время от времени я стучу по ней ногой, дабы убедиться, что она по-прежнему здесь.

Мои руки направлены чуть в стороны и вверх, как будто я намерен прочитать проповедь, а весь этот не слишком большой и скучный городок и есть моя паства.

– Дамы и господа! – кричу я. – Добро пожаловать на мою смерть.

Вы, наверное, ожидали услышать от меня слово «жизнь», потому что я лишь недавно очнулся, но ведь я могу думать о смерти только тогда, когда не сплю. Я вещаю так же, как это обычно делает наш школьный проповедник, выкрикивая слова и выбрасывая руки вверх, отчего кажется, что и слова вылетают изо рта, дергаясь и извиваясь. Я почти теряю равновесие. Теперь я держусь за край ограды за спиной, но этого, к моему удовольствию, никто, похоже, не замечает. Поймите меня правильно: трудно сохранять полное хладнокровие, когда в это же время приходится судорожно цепляться за каменную ограду, как птенец, боящийся выпасть из гнезда.

– Я, Теодор Финч, будучи в нездравом уме, завещаю все свое имущество Чарли Донахью, Бренде Шенк-Кравиц, а также своим сестрам. Все остальные могут отправляться на… к чертовой матери.

Мама довольно рано научила нас этому слову, предупредив, что лучше его не использовать, но оно, к сожалению, прочно засело в моей голове. И хотя звонок на урок уже прозвенел, кое-кто из моих одноклассников все еще оставался на своих местах. Идет первая неделя второго полугодия последнего года в школе, но они ведут себя так, будто обучение уже закончено, и они свободны от занятий. Один из них даже смотрит вверх, как будто слышит мои слова. Другие даже не поворачивают головы. Они или вообще не замечают меня, или решили: «Подумаешь, какое дело! Это же всего-навсего наш Теодор Фрик». Потом мой одноклассник отворачивается и указывает всем остальным куда-то в небо. Поначалу мне все же кажется, что он указывает на меня, но почти в ту же секунду я замечаю ее, ту самую девушку.

Она стоит в нескольких метрах от меня, но с другой стороны колокольни, на таком же крохотном выступе, для чего ей тоже пришлось преодолеть каменную ограду. Ее светло-русые волосы развеваются на ветру, а юбка раздувается, как парашют. И хотя у нас, в Индиане, январь, она почему-то стоит без обуви, в одних колготках, а свои сапожки держит в руке, смотря то ли себе под ноги, то ли на землю. Мне трудно сказать, куда именно направлен ее взгляд. Она замерла на месте и не шевелится.

Я как можно спокойнее говорю, забыв об интонации проповедника:

– Поверь мне на слово, худшее, что ты можешь делать сейчас, – это смотреть вниз.

Она очень медленно поворачивает ко мне голову, и я узнаю эту девчонку. Я определенно встречал ее в школьных коридорах. Увидев меня, незваная гостья округляет глаза, и мне хочется думать, будто это происходит лишь потому, что я прекрасно выгляжу. Хотя, конечно, это совсем не так.

Не удержавшись, я продолжаю:

– Ты сюда часто заглядываешь? Это, можно сказать, мое место, и раньше я тебя тут не видел.

Девушка не смеется. Она даже глазом не моргнула. Просто внимательно смотрит на меня из-за стекол своих дурацких огромных очков, которые закрывают ей пол-лица. Она пытается сделать шаг назад, но тут же упирается в стену и на мгновение теряет равновесие, но не успевает впасть в панику, потому что я тут же выдаю:

– Не знаю, что привело тебя именно сюда, но лично мне кажется, что вид на город отсюда лучше, да и люди кажутся добрее, даже самые неприятные их представители. Кроме, разумеется, Гейба Ромеро и Аманды Монк, да еще разве что той компании, в которой ты сама вращаешься.

Девушку зовут Вайолет, фамилию не помню. Она чирлидер – одна из тех популярных девчонок, кого вы никогда бы не подумали встретить на крошечном выступе на уровне шестого этажа над землей. Если бы не эти уродские очки, то она бы была прекрасна, как фарфоровая куколка. Огромные глаза, милое лицо в форме сердечка, а губы, кажется, сами собой готовы растянуться в искренней улыбке. Такие девчонки, конечно же, встречаются с парнями вроде нашего Райана Кросса, известного бейсболиста, а в столовой садятся за один столик с такой же известной красоткой, как Аманда Монк.

– А теперь давай поговорим серьезно. Мы же оказались здесь совсем не потому, что отсюда открывается великолепный вид, да? Если не ошибаюсь, тебя зовут Вайолет.

Она моргает, что я расцениваю как подтверждение.

– А я Теодор Финч. Кажется, в прошлом году у нас была одна группа по математике.

Она еще раз моргает.

– Терпеть не могу алгебру, но сюда я забрался, конечно же, не из-за нее. А если ты только из-за математики, то без обид, как говорится. К тому же ты наверняка лучше меня в ней разбираешься. Это потому, что почти все в ней разбираются лучше меня. Но я не расстраиваюсь, не обижаюсь, поскольку я гораздо лучше многих разбираюсь в других вещах, куда более важных – игра на гитаре, секс, что, правда, уже долгое время огорчает моего отца. Вряд ли тебе придется когда-нибудь в реальной жизни использовать свои знания. Это касается математики, конечно же.

Я продолжаю болтать без умолку, хотя начинаю понимать, что запал у меня скоро закончится. Внезапно я осознаю, что мне очень хочется в туалет, и от этого моя речь становится еще более бессвязной. (Стоит запомнить: прежде чем решиться отдать Богу душу, надо непременно отлить.) К тому же начинает противно моросить. Учитывая сегодняшнюю температуру, будет дождь со снегом.

– Дождь начинается, – заявляю я, как будто она сама этого не замечает. – Наверное, в этом есть и свой плюс, поскольку он смоет кровь, и мы будем представлять собой не такие уж отвратительные лепешки, когда нас начнут отскабливать от асфальта. Но именно эта неприятная картина заставляет меня хорошенько задуматься. Я, конечно, не слишком тщеславен, но я все же человек. Не знаю, как тебе, но мне не хочется выглядеть на собственных похоронах так, будто меня пропустили через мясорубку.

Она дрожит или ее уже серьезно лихорадит – этого разобрать я не в состоянии. Так или иначе, я медленно начинаю свой путь к ней. Надеюсь, я успешно его преодолею, потому что очень не хочется упасть вниз и, таким образом, опозориться перед девчонкой.

– Лично я все решил и готов на кремацию, хотя моя мама об этом ничего и слышать не желает.

Что касается отца, то он сделает все именно так, как того потребует мама, чтобы не расстраивать ее еще больше. Вдобавок ко всему он говорил мне так: «Ты еще слишком молод для того, чтобы рассуждать на данную тему. Разве ты не знаешь, что твоя бабушка по линии Финч дожила до девяноста восьми лет? Давай больше не начинать подобных разговоров, Теодор, чтобы не волновать нашу маму».