Иерусалимские гарики - Игорь Губерман

4 (фрагмент)

Слишком я люблю друзей моих,чтобы слишком часто видеть их

Течёт беспечно, как вода,среди полей и косогоров,живительная ерундавечерних наших разговоров.

Тяжки для живого организматрели жизнерадостного свиста,нету лучшей школы пессимизма,чем подолгу видеть оптимиста.

Не могут ничем насладиться вполнеи маются с юмором люди,и видят ночами все время во снеони горбуна на верблюде.

Мы одиноки, как собаки,но нас уже ничем не купишь,а бравши силой, понял всякий,что только хер зазря затупишь.

По собственному вкусу я сужу,чего от собеседника нам нужно,и вздор напропалую горожуохотнее, чем умствую натужно.

Ты в азарте бесподобенярой одурью своей,так мой пес весной способенпылко трахать кобелей.

Я вижу объяснение простоетого, что ты настолько лучезарен:тебя, наверно, мать рожала стояи был немного пол тобой ударен.

Хоть я свои недуги не лечу,однако, зная многих докторов,я изредка к приятелю-врачу хожу,когда бедняга нездоров.

То истомясь печалью личной,то от погибели в вершке,весь век по жизни горемычноймечусь, как мышь в ночном горшке.

Я курю возле рюмки моей,а по миру сочится с экрановсоловьиное пение змейи тигриные рыки баранов.

Мй восторг от жизни обоснован,Бог весьма украсил жизнь мою:я, по счастью, так необразован,что все время что-то узнаю.

В эпоху той поры волшебной,когда дышал еще легко,для всех в моей груди душевнойимелось птичье молоко.

Сбыл гостя. Жизнь опять моя.Слегка душа очнулась в теле.Но чувство странное, что я -башмак, который не надели.

Поскольку я большой философ,то жизнь открыла мне сама,что глупость - самый лучший способупотребления ума.

С утра неуютно живется сове,прохожие злят и проезжие,а затхлость такая в ее голове,что мысли ужасно несвежие.

С утра суется в мысли дребеденьо жизни, озаренной невезением,с утра мы друг на друга - я и день -взираем со взаимным омерзением.

Несчастным не был я нисколько,легко сказать могу теперь уж я,что если я страдал, то толькоот оптимизма и безденежья.

На убогом и ветхом диванчикея валяюсь, бездумен и тих,в голове у меня одуванчики,но эпоха не дует на них.

Я часто спорю, ярый нрави вздорность не тая,и часто в споре я не прав,а чаще - прав не я.

Поскольку я жил не эпическии брюки недаром носил,всегда не хватало хроническимне времени, денег и сил.

Поскольку я себя естественновезде веду, то я в наградуи получаю соответственнопо носу, черепу и заду.

Свои серебряные латыношу я только оттого,что лень поставить мне заплатына дыры платья моего.

Чтобы вынести личность мою,нужно больше, чем просто терпение,ибо я даже в хоре поюисключительно личное пение.

Врут обо мне в порыве злобы,что все со смехом гнусно хаю,а я, бля, трагик чистой пробы,я плачу, бля, и воздыхаю.

Не в том беда, что одинок,а в ощущеньях убедительных,что одинок ты - как челнокмежду фрегатов победительных.

Настолько не знает пределалюбовь наша к нам дорогим,что в зеркале вялое теломы видим литым и тугим.

Живя не грустя и не ноя,и радость и горечь ценя,порой наступал на гавно я,но чаще - оно на меня.

Застолья благочинны и богатыв домах, где мы чужие, но желанны,мужчины безупречны и рогаты,а женщины рогаты и жеманны.

Напрасно я нырнул под одеяло,где выключил и зрение и слух,во сне меня камнями побивалатолпа из целомудренных старух.

Порой издашь дурацкий зык,когда устал или задерган,и вырвать хочется язык,но жаль непарный этот орган.

У многих авторов с тех пор,как возраст им понурил нос,при сочинительстве - запор,а с мемуарами - понос.

Верчусь я не ради забавы,я теплю тупое стремлениес сияющей лысины славыпостричь волоски на кормление.

Незря мы, друг о славе грезили,нам не простят в родном краю,что влили мы в поток поэзиисвою упругую струю.

Когда насильно свой прибортерзает творческая личность,то струны с некоторых порутрачивают эластичность.

Я боюсь в человеках напевности,под которую ищут взаимности,обнажая свои задушевностии укромности личной интимности.

Когда с тобой беседует дурак,то кажется, что день уже потух,и свистнул на горе вареный рак,и в жопу клюнул жареный петух.

Он не таит ни от когосвоей открытости излишек,но в откровенности егоесть легкий запах от подмышек.

Не лез я с моськами в разбор,молчал в ответ на выпад резкий,чем сухо клал на них прибор,не столь увесистый, как веский.

На вид неловкий и унылый,по жизни юрок ты, как мышь;тебя послал я в жопу, милый, -ты не оттуда ли звонишь?

Такой терзал беднягу страхзабытым быть молвой и сплетней,что на любых похоронахон был покойника заметней.

Хвалишься ты зря, что оставалсячестным, неподкупным и в опале;многие, кто впрямь не продавался -это те, кого не покупали.

Покуда крепок мой табаки выпивка крепка,мне то смешон мой бедный враг,то жалко дурака.

Нет беды, что юные проделкивыглядят нахально или вздорно;радуюсь, когда барашек мелкийпортит воздух шумно и задорно.

Да, друзья-художники, вы правы,что несправедлив жестокий срок,ибо на лучах посмертной славыхочется при жизни спечь пирог.

Пишу печальные стишкипро то, как больно наблюдатьнепроходимость той кишки,откуда каплет благодать.

Забавно желтеть, увядая,смотря без обиды пустойна то, как трава молодаясмеется над палой листвой.

5 (фрагмент)

В нас очень остро чувство долга,мы просто чувствуем недолго

По счёту света и тепла,по мере, как судьба согнула,жизнь у кого-то протекла,а у другого - прошмыгнула.

Все растяпы, кулемы, разини -лучше нас разбираются в истине:в их дырявой житейской корзинеспит густой аромат бескорыстия.

Душе уютны, как пальто,иллюзии и сантименты,однако жизнь - совсем не то,что думают о ней студенты.

Бродяги, странники, скитальцы,попав из холода в уют,сначала робко греют пальцы,а после к бабе пристают.

Наш разум налегке и на скакувторгается в округу тайных сфер,поскольку ненадолго дуракустеклянный хер.

Однажды человека приведетрастущее техническое знаниек тому, что абсолютный идиотсумеет повлиять на мироздание.

Да, Господь, лежит на мне вина:глух я и не внемлю зову долга,ибо сокрушители гавнатоже плохо пахнут очень долго.

Мерзавцу я желаю, чтобы онв награду за подлянку и коварствооднажды заработал миллиони весь его потратил на лекарство.

Увы, при царственной фигуре(и дивно морда хороша)плюгавость может быть в натуреи косоглазой быть душа.

Покрытость лаками и глянцеми запах кремов дорогихзаметно свойственней поганцам,чем людям, терпящим от них.

Поскольку нету худа без добра,утешить мы всегда себя умеем,что если не имеем ни хера,то право на сочувствие имеем.

Где сегодня было пустона полях моих житейских,завтра выросла капустаиз билетов казначейских.

Я спорю искренно и честно,я чистой истины посредник,и мне совсем не интересно,что говорит мой собеседник.

Бегу, куда азарт посвищет,тайком от совести моей,поскольку совесть много чище,если не пользоваться ей.

Я б устроил в окрестностях местных,если б силами ведал природными,чтобы несколько тварей известныхбыли тварями, только подводными.

Наука зря в себе уверена,ведь как науку ни верти,а у коня есть путь до мерина,но нет обратного пути.

Весь день сегодня ради прессыпустив на чтение запойное,вдруг ощутил я с интересом,что проглотил ведро помойное.

Как, Боже, мы похожи на блядейжеланием, вертясь то здесь, то там,погладить выдающихся людейпо разным выдающимся местам.

Ценю читательские чувства я,себя всего им подчиняю:где мысли собственные - грустные,там я чужие сочиняю.

Не в муках некой мысли неотложнойон вял и еле двигает руками -скорее в голове его несложнойвоюют тараканы с пауками.

А кто орлом себя считает,презревши мышью суету,он так заоблачно летает,что даже гадит на лету.

Я не уверен в божьем чудеи вижу внуков без прикрас,поскольку будущие людипроизойдут, увы, от нас.

С народной мудростью в ладуи мой уверен грустный разум,что, как ни мой дыру в заду,она никак не станет глазом.

6 (фрагмент)