Мадонна миндаля - Марина Фьорато

Бернардино смотрел на Симонетту и понимал, что родился на свет только для того, чтобы писать эту женщину. Едва он приступил к работе, у него больше не возникало ни первоначальных ошибок, ни колебаний, ни подчисток. Он просто глаз от нее отвести не мог. Все ее тело, разворот плеч, мягкая округлость мышц, безупречные черты лица, длинные стройные ноги, высокий подъем и изящный изгиб стопы, плавно вздымавшаяся под голубой тканью плаща грудь — все очаровывало его. Даже ее волосы, ставшие теперь короткими, были по-прежнему прекрасны. Эти золотистые локоны так чудесно обрамляли ее лицо, что он ничуть не жалел об утраченных ею длинных косах. Она была само совершенство. Но все же был и у нее один маленький недостаток — особая форма рук, которой одарил ее Создатель и которую можно было бы счесть недостатком. Ее руки были настолько странной, неправильной формы, что кому-то могли показаться уродливыми, а кому-то — прекрасными. Бернардино, во всяком случае, казалось, что красивее рук нет ни у одной женщины. Для художника подобная шутка Создателя, этакий намек на пикантную небезупречность, особенно ценен. Бернардино часто представлял себе, что если три средних пальца Симонетты раздвинуть, точно ножки кронциркуля картографа, склоняющегося над очередной картой, то все эти пальцы будут одной длины. Подобные недостатки искусники арабы частенько изображали, вплетая их в ткань ковров и орнаменты. Причина этого была проста: как верно сказал Ансельмо, идеальную красоту способен создать только Бог, но если Бог, или Аллах, и способен был создать идеальную красоту, то Симонетте Он явно решил оставить и кое-какие недостатки, за что неверующий Бернардино от всей души благодарил Всевышнего. Он не мог и не хотел воспринимать эту женщину как Царицу Небесную. Она была живой, из плоти и крови, несмотря на всю ее неземную внешность и сдержанные манеры. Впервые в жизни Бернардино, рисуя женщину, воспринимал ее не как эмпирический канон красоты, а как истинную женщину, печальную, дышащую, прекрасную. Да, ее муж погиб, но она-то осталась жива! И, глядя на нее, Бернардино чувствовал, что тоже полон жизни, как никогда прежде.

— Что значит: «сколько я готов заплатить»? — Услышав ее вопрос, Бернардино мгновенно перешел в наступление, хотя прекрасно понимал причину прихода Симонетты и давно его ожидал.

— Я хотела сказать, что согласилась позировать вам, синьор. За это мне была обещана плата. Деньги мне сейчас очень нужны, вот я и хочу знать, сколько смогу получить.

Бернардино обошел вокруг Симонетты, глаза его смотрели весело. Эта женщина его возбуждала, и он решил заставить ее проглотить наживку: ему хотелось увидеть, как и в ее глазах вспыхнет огонь.

— Ну, теперь я цену, вероятно, несколько снижу. Да и костюм на вас, драгоценная синьора — как бы это помягче сказать? — несколько поношенный и к тому же мужской. И к сожалению, довольно грязный. Но что, скажите, ради бога, вы сделали с вашими волосами?

Симонетта даже губу закусила, так сильно ей хотелось крикнуть, что она его ненавидит, этого наглеца. Тут на помощь ей пришел отец Ансельмо, который наконец обрел способность нормально выражать свои мысли. Все это время с уст его в лучшем случае срывалось изумленное «О!»

— Синьора ди Саронно! Я несказанно рад снова видеть тебя в церкви, госпожа моя! Надо сказать, меня очень встревожило твое долгое отсутствие. Но все ли у тебя хорошо, дорогая синьора? Это что же, траурные одежды? И где же твои чудесные косы? Но возможно, это… некий личный обет во искупление…

Симонетта так решительно помотала головой, что ее короткие волосы золотистым веером разлетелись вокруг лица: она еще не успела привыкнуть к новой прическе.

— Никакого обета я не давала, отец Ансельмо, да и что мне искупать, какую вину? — Про себя она решительно отмела всякие мысли о Бернардино. — Мой новый облик вызван всего лишь насущной необходимостью. Той самой, что и сюда меня привела. Впрочем, я ищу не сочувствия, а всего лишь работы, за которую мне могли бы заплатить.

Бернардино задумчиво погладил подбородок. Затем, словно приняв некое решение, посмотрел на Симонетту и быстро проговорил:

— Четыре месяца, три часа в неделю, два франка в час.

— Что? — Симонетта привыкла тратить по три франка на ленты для каждой из своих туфелек.

— Ну, как угодно. Кардинал мне на это денег дополнительно не дает, даже если я пишу фрески с самых благородных дам на свете, так что каждой, кто мне позирует, приходится платить из собственного кармана.

— Синьор Луини… — вмешался Ансельмо, — от этой знатной синьоры нельзя требовать невозможного. С ней следует обращаться в соответствии с ее положением…

— Падре, падре! — уже развлекался вовсю Бернардино. — Уж позволь мне самому разобраться со своими делами. Поверь, у меня в этом большой опыт. Для меня, художника, это не знатная синьора, а просто натурщица, раз она выразила готовность мне позировать. Я нанимаю ее на службу, ясно? И в данном случае решать мне. А поскольку я ее наниматель, то имею право сам назначать цену, тем более что названная мною плата более чем справедлива. К слову, я отнюдь не чудовище, и уважаемая синьора может увеличить свой доход, если согласится… оказывать мне некие услуги помимо упомянутой работы натурщицей.

Симонетта даже глаза закрыла.

— Синьор Луини! — снова вмешался добросердечный Ансельмо. — Тебе все же придется оказывать этой даме то уважение, которого она достойна, или немедленно покинуть эту церковь! Синьора ди Саронно — дама в высшей степени благородная, к тому же она вдова, а здесь, если ты, Бернардино, случайно забыл, все-таки Храм Божий!

— О! Ну хорошо. В таком случае три франка в час.

— Дело вовсе не в этом! Синьора Симонетта, тебе совсем не обязательно подчиняться этим требованиям… — Возмущенный до глубины души, Ансельмо подошел к Симонетте и неловко предложил: — Времена нынче тяжелые, но, возможно, тебя, госпожа моя, удовлетворит и та скромная сумма, которую я могу ссудить из пожертвований прихожан…

— Нет, святой отец, — решительно покачала головой Симонетта. — У меня все-таки есть дом, я одета и вовсе не голодаю. Есть люди, которые нуждаются куда больше меня, сохрани эти деньги для них. Ничего страшного, я вполне способна выполнить ту работу, которую предлагает мне синьор художник. И как бы этот невоспитанный человек со мной ни обращался, мне придется терпеть. Господь, как известно, посылает нам всякие испытания. Похоже, моим испытанием и станет то, что я должна буду вытерпеть в ближайшие несколько месяцев.

Бернардино поскреб в затылке. Так она еще и истинно верующая! Что ж, решить эту задачку будет несколько сложнее, чем ему сперва показалось. Он повернулся и быстрым шагом двинулся куда-то, жестом пригласив Симонетту следовать за ним. Ансельмо, чувствуя, что молодой женщине необходима поддержка, тоже потащился за ними. У ступеней алтаря Бернардино кинул Симонетте легкий голубой плащ из блестящего шелка и весьма бесцеремонно приказал: