Стальная маска (СИ) - Борик Пан

Ужасы бойни проносились перед его глазами, он абстрагировался от мира, предавшись рассуждению. Думал мужчина о Витусе и том пути, который он избрал для себя. Путешествия в Демасию — Демасию, с которой они закончили войну всего несколько лет тому назад! — было самым ужасным решением его ученика. С одной стороны он радовался любознательности Витуса, его нескончаемому энтузиазму рвущего поводок в сторону неизведанного, но с другой наставника беспокоила стезя, в которую медленно входил лесной мальчик; впервые за время знакомства он узнал в нём себя.

Когда-то давно, придя на службу в ноксианскую армию, Патриций был таким же любознательным, желающим изучить весь мир, захватить его в свои объятья и шаг за шагом придавать обсуждению. Но вместо света он принёс тьму, вместо лекарства — болезни, вместо жизни — смерть. Повторит ли Витус его путь? — оставалось загадкой.

Однажды мы услышали следующее изречение: Кого помянешь — того приманишь; пожалуй ещё никогда пожилая старушка сидящая на базаре, не была так права. Патриций думал о своём ученике, и вот он, явился будто по сигналу.

Послышались громкие стуки в дверь. В них читалась серьёзность, с которой палач берётся за работу; уверенность первооткрывателя, твердящего, что люди вскоре смогут покорить небеса. Мужчина слегка опешил, ведь привык к лёгкой робкости Витуса, особенно сильно проявляющейся в мелочах. Ответил, сев за кресло, надев улыбку:

— Да, войдите.

И он вошёл, быстро закрыв дверь и садясь в кресло напротив. Патриций глядел на своего ученика и не понимал, что же изменилось в Витусе? Понимание пришло с первыми словами:

— Я отправляюсь в Демасию.

Гнев крыльями стрекозы настигал Патриция, казалось, ещё секунда, и он перевернёт стол с грозными криками. Но вместо этого мужчина лишь откинулся назад и, взяв в руки перо, всячески старался не встречаться взглядами с Витусом. Подобное сейчас было крайне неуместно. Глаза человека, чьими предостережениями пренебрегли; советы отправили в отходную яму и, наплевательски отнеслись к доброй воле, не могли выражать ничего хорошего. В глазах Патриция читалась обида, злость, откровенная ярость; он ощущал предательство, будто бы застал любовника супруги на своём ложе. Прозвучали слова:

— Если на то воля твоя, езжай. Коль желаешь отправиться на виселицу…

— О чём ты говоришь, Патриций, к чему злословишь?

— О, как. Злословью значит… Ну-ну, поглядим, что ты скажешь, увидев шибеницы с висельниками, аккуратненько, вдоль дорог расставленные, — мужчина отложил перо, потянулся вперёд. — Знаешь, кто там висит, Витус? Понимаешь, кого там вешают?

— Очевидно… Злоумышленников и…

— Таких, как ты, Витус. Демасия — это не страна возможностей, это точное противопоставление Ионии, куда я тебе советовал отправляться. Подумать только! Вместо изучения флоры и фауны Ионских лесов, ты выбираешь вонючие города Демасии, где правит закон силы.

— В Ноксусе тот же закон, — легко парировал Витус.

— Вот именно, и ему всё равно, хвост у тебя аль уши, жабры на пятках или две гуськи. Пойми, Витус, в Демасии тебя повесят при первой же возможности! Им даже не нужно будет предъявлять тебе что либо. Ступишь на их границы — уже преступник!

— Ты пытаешься держать меня на поводке! — взревел Витус, подрываясь с места, возвышаясь над Патрицием, что даже при своём высоком росте был на голову ниже юноши, — Как мой "любимый" папаша! Не позволю!

Ох, Витус, сколько же в тебе огня. Способен ли этот факел дать свет тёмным душам? Возможно ли, что это пламя согреет нуждающихся, но не спалит их шаткую веру в светлое будущее? Чем заняты твои ладони, Витус, что ты сжимаешь: меч или свечу?

Эти вопросы следовало задать Патрицию, но он чувствовал себя последним идиотом, спорящим со слепым до правды, с глухим до истины. Возможно, если бы наставник проявил немного тактичности, ссоры удалось бы избежать, но как мы видим…

— Я не зверёк, которого можно держать у ног! Не псина, делающая, что ей велено. Я — Витус Гальего, я…

— Ещё одна жертва на Демасийской шибенице! Расскажешь это своему палачу!

Грозно взревев, Витус, пустился прочь, громко хлопнув дверью. Патриций в эту секунду упал в кресло, гнев заполонил его сердце: он будто бы разговаривал с ребёнком, стараясь спасти его от собственной глупости. Но, как сказал Инокентий Пшик в своём мемуаре, два раза прочитанном лесным мальчиком: Нет страшнее врага, чем глупец, ибо ему не нужно ничем руководствоваться: он наедине со своим безумием, и ему хорошо. Так, кто же мы такие, чтобы запрещать безумцам быть собой, отнимать у них то немногое счастье, что позволяет им глядеть в завтрашний день с надеждой?

Пока Патриций остужает пыл, нам следует пояснить всю дрянность ситуации и разъяснить детали минувшего диалога. В Ноксусе к вастаи и иным расам относятся терпимо, чаще всего используя, как рабов. Можно увидеть множество поро в клетках на Хворецком рынке, не составит труда приобрести привезённого из Ионии вастаи, за полтысячи ноксианских динаров. В Демасии же всё более жоще, там действует закон позволяющий всем и каждому истреблять тех, кто хоть немного отличается от человека. Витус намеревался отправится туда, где любой кмет с удовольствием отрубит ему голову, а после пойдёт получать вознаграждение и пристанет перед семьёй, как защитник!

— Вот дурак…

И историю этого дурака нам велено передать.

***

Каждый, кто был вхож в усадьбу Гальего, приглашался в гостиную, имеющую камин. Сейчас там горит огонь, а замест углей используются старые полотна с изображением главы семейства, почившего несколько дней тому назад. Гэвиус держал картину, изображающую его отца. Что же он чувствовал, глядя в глаза покойного Олуса? Судя по самодовольной улыбке — победу, замечая лёгкую печаль в глазах — сожаление. Вы никогда не узнаете, каково бывает без того или иного человека, пока он не покинет вас. Сейчас Гэвиус понял это как никогда: ему не хватало старого бурчание отца, его криков, адресованных прислуге, и пьяных выходок.

— И всё-таки, ты всё сделал верно…

Слова, брошенные в пустоту, словил Витус, появившись неждано-негаданно, точно призрак. Он зашёл в гостиную, удивившись множественным ящикам, нескольким сундукам…

— О, это вещи нашего отца. Я решил избавится от них: одежда — бедным, полотна и награды — в огонь.

Витус до сих пор хранил некую обиду по покойному барону, а потому ликовал в душе, наблюдая, как Гэвиус отправляет очередное полотно, изображающее отца в полном обмундировании, в камин. Возможно, через несколько лет он скажет, что это неправильно: нельзя предавать огню память о почивших близких, ведь это единственное, что осталось от их жизни. Но сейчас он смотрит с довольной улыбкой; огонь приковывает взгляд, и перед глазами всплывает кончина отца. Истошные вопли, удары, кровавое месиво…

— Ты, кажется, всё больше времени проводишь вне дома. Что-то изменилось? — задал вопрос Гэвиус, тоном предрекающим светские разговоры.

— Многое изменилось…

По опущенным глазам брата Гальего-старший понял, что сейчас станет счастливым обладателем новостей; хороших или плохих? — гадал мужчина. Витус топтался на месте, он желал кричать о своей поездке; сердце его ликовало открывающимся перспективам. Ведь, вот и он — билет в счастливое будущее, нужно только успеть, не упустить возможность.

— Я еду в Демасию, — выпалил Витус, будто это было нечто непристойное.

— Ну-у, раз такова твоя воля… Думаю нет ничего страшного в том, чтобы изучать окружающий мир. Ведь именно этого ты хотел, ради этого… — Гэвиус чуть было не сказал ради этого убил отца, но вовремя опомнился, — столько обучался. Знания не должны прозябать. Кто знает, возможно, ты — новый мастер кисти или гений пера. Путешествия всегда помогают…найти…себя. Да, именно так.

Витус слушал брата и в очередной раз убеждался: да, это тот именно тот человек, которому я могу доверять; он — тот, кто не предаст мои взгляды, не осудит за них и на поводок садить не станет. Забавно, но в этот момент Гэвиус размышлял именно об этом, он, как и Патриций, волновался за лесного мальчика, вот только волнения его были эгоистичны. Молодой человек думал: не решит ли Витус остаться в Демасии? Ведь, в таком случае, придётся отказаться от планов на брата, а они были прямо-таки гигантские. Тут же прозвучал вопрос: