Delirium/Делириум - Лорен Оливер

— Грейси как-то вылезла из своего манежа, когда была маленькой, и чуть не выбралась на крышу. Просто подняла окно и начала карабкаться...

— Лина.

Ханна хватает меня за плечо. Не знаю, лихорадка у меня или что — бросает то в жар, то в озноб — но от её прикосновения холод бежит по телу, и я отшатываюсь.

— Ты сердишься на меня, Лина.

— Я не сержусь. Я беспокоюсь за тебя!

Но это только полуправда. Я не просто сержусь — я, фактически, в бешенстве. Всё это время я резвилась, кретинка несчастная, воображала себе наше последнее лето вместе, переживала по поводу того, кого получу себе в спутники жизни, как сдам экзамены, как пройдёт Аттестация и прочее в том же духе, а Ханна лишь кивала, и улыбалась, и твердила: «Угу, да, я тоже» и «Говорю тебе, всё будет нормально», а сама за моей спиной превратилась в человека, которого я не знаю — в человека, имеющего от меня секреты, скрывающего свои странные пристрастия и не менее странные мнения о вещах, о которых даже думать не положено! Теперь мне ясно, почему я так испугалась, когда перед Аттестацией Ханна повернулась ко мне и зашептала, а глаза у неё горели, как у сумасшедшей. Словно она, моя лучшая подруга, моя единственная настоящая подруга, на минуту исчезла, и освободившееся место занял кто-то совсем-совсем чужой.

Да, вот что происходило всё это время: Ханна превращалась в чужака.

Я отворачиваюсь к окну.

Печаль, будто острый нож, пронзает мне душу. Хотя, конечно, так ведь и должно было в конце концов случиться. Я всегда это знала. Все, кому ты доверяешь, все, на кого, как тебе кажется, можешь рассчитывать, рано или поздно предадут тебя. Предоставленные самим себе, люди начинают лгать, изворачиваться, заводят какие-то секреты, и меняются, и исчезают — одни за равнодушным лицом или незнакомой личностью, другие — за густым утренним туманом, окутывающим прибрежный обрыв...

Вот почему Исцеление так необходимо. Вот почему все мы остро нуждаемся в нём.

— Слушай, Лина, ну не арестуют же меня за то, что я одним глазком взглянула на какие-то вебсайты! Или музыку послушала, если уж на то пошло.

— Могут и арестовать! Бывало, и не за то ещё попадали в тюрьму.

Она это знает. Знает — и ей всё равно!

— Да мне это уже просто осточертело! — Однако голос Ханны слегка дрожит, отчего я пугаюсь ещё больше. Никогда не слышала, чтобы моя подруга была в чём-то не уверена.

— Нам не стоило бы даже говорить об этом, Ханна! Ведь кто-нибудь может...

— Может что? Подслушать? — обрывает она меня. — Боже, Лина! Мне и это тоже осточертело! А тебе? Не обрыдло постоянно озираться — а ну как там кто заглядывает тебе через плечо или слушает каждое твоё слово? Вынюхивает не только, чем ты занимаешься, но и о чём думаешь? Я не могу! Не могу дышать, не могу спать спокойно, двигаться не могу! Словно повсюду одни стены, куда ни пойдёшь — бум! Стена. Захочешь чего-нибудь — бум! Другая.

Она зарывается рукой в волосы. Наверно, единственный раз в жизни Ханна не выглядит, как королева красоты. Самоконтроль тоже на нуле. Вид у неё какой-то блеклый и несчастный, на лице выражение, которое мне о чём-то напоминает, но о чём — сама не пойму.

— Но ведь это всё для нашего же блага! — говорю я, изо всех сил стараясь придать своему голосу побольше убеждённости. В спорах я, как правило, проигрываю. — Всё сразу изменится к лучшему, как только мы...

И снова она прерывает меня:

— Как только мы исцелимся, да? — Она испускает смешок, вернее, короткий лающий звук без малейшего признака веселья. И то хорошо, что хотя бы не пускается сходу в пререкания. — Ну да, ещё бы. Уже все уши прожужжали этим Исцелением.

Внезапно я осознаю, кого она мне напоминает. Однажды мы были с классом на экскурсии на бойне. Все коровы стояли рядком тихо-мирно в своих стойлах и смотрели на нас, проходящих мимо, вот точно такими глазами — полными страха и покорности судьбе. И было в этих глазах ещё кое-что. Безнадёжность. Точно такое же выражение я вижу сейчас на лице своей подруги. Вот теперь я по-настоящему за неё боюсь.

Но когда Ханна опять начинает говорить, её голос звучит немного спокойнее:

— Хотя кто знает, может, так и будет. Я имею в виду — станет лучше, когда пройдём Исцеление. Но до той поры... Лина, это же наша последняя возможность! Последняя возможность сделать что-то по собственному выбору!

Вот опять это слово, прозвучавшее тогда, в День Аттестации — «выбор». Но я киваю — не хочется снова заедаться с Ханной.

— И... что же ты намерена... сделать?

Она отводит взгляд, кусает губу... Вижу — она спорит сама с собой, стоит ли мне довериться.

— Сегодня ночью будет вечеринка...

«Что?!» Дзин-н-нь! Страх возвращается с новой силой.

Ханна тараторит:

— Да понимаешь, я нашла это на одном «утопленнике»... ничего такого, только музыка. Там несколько групп... они будут играть недалеко от границы, в Страудуотере, на одной из ферм.

— С ума сошла?! Ты не... ты же не собираешься туда идти, ведь так? Конечно, ты шутишь! Ты даже не допускаешь мысли об этом! Ведь так?

— Но это же совсем безопасно! Гарантирую! Эти вебсайты... Лина, они просто засасывают, ты бы тоже не удержалась, если бы хоть одним глазком взглянула на них. Но их не так-то просто найти. Ссылки обычно помещаются на самых обычных, совершенно законных официальных страницах, но... не знаю, вот только глянешь на такую ссылку, и становится ясно — что-то в ней не так. Ну вот нутром чуешь и всё!

— «Безопасно»? — цепляюсь я за соломинку. — Да как там может быть безопасно? Этот тип, с которым ты познакомилась, цензор, — да вся его работа в том, чтобы вынюхивать тех, у кого хватает глупости помещать такие вещи на...

— Не смей называть их глупыми! Они, вообще-то, очень даже умн...

— Уже не говоря о регуляторах и патрулях, и надзирателях за несовершеннолетними, и комендантском часе, и сегрегации, и обо всём таком прочем, чтобы понять — хуже этой затеи...

— Ну и отлично! — Ханна поднимает обе руки и с силой ударяет ими себя по бёдрам. Хлопок звучит так оглушительно, что я подпрыгиваю. — Отлично! Плохая затея. Рискованная. Да! И знаешь что? Мне до лампочки!

На секунду воцаряется тишина. Мы испепеляем друг друга взглядами — кажется, будто сам воздух между нами насыщен электричеством, того и гляди искры полетят.

— И какое отношение это всё имеет ко мне? — наконец произношу я, стараясь, чтобы голос не задрожал.

— Приходи! В десять тридцать, ферма «Поющий ручей» в Страудуотере. Музыка, танцы... Словом, будет весело! Ведь надо же успеть испытать всё, понимаешь, всё! — прежде чем нам отчекрыжат половину мозга!

Пропускаю мимо ушей последнюю часть её реплики.