Delirium/Делириум - Лорен Оливер

— Музыка, — говорю я, но она по-прежнему смотрит на меня ничего не выражающими глазами. — Тут такой ор стоял, когда я вошла — чуть барабанные перепонки не полопались.

— Ах это... — Ханна смахивает с лица прядку — ага, ещё один признак! Когда, например, она блефует в покере, то вечно теребит свои волосы. — Да так... Одна новая группа. Нашла в Сети.

— На БРМФ? — допытываюсь я. Ханна обожает музыку, и в последние годы перед старшей школой часами сёрфила по БРМФ — Библиотеке Разрешённой Музыки и Фильмов.

Ханна смотрит в сторону.

— Н-не совсем...

— Что значит «не совсем»?

Интранет, как и всё остальное в Соединённых Штатах, контролируется и мониторится ради нашего блага. Все вебсайты, всё их содержимое пишется специальными правительственными агентствами, включая Перечень Дозволенных Развлечений, который пересматривается раз в два года. Электронные книги идут в БРК — Библиотеку Разрешённых Книг, а фильмы и музыка — в БРМФ, и за маленькую плату можно скачать их на свой компьютер. Если он у тебя есть. У меня нет.

Ханна вздыхает, по-прежнему не глядя мне в лицо. Наконец, она вскидывает на меня глаза:

— Ты обещаешь, что никому не скажешь?

Вот теперь я съезжаю на краешек кровати и сажусь, выпрямив спину. Ой, что-то мне этот взгляд не нравится! Не доверяю я ему.

— Ханна, в чём дело?

— Ты никому не скажешь? — настаивает она.

В голове всплывает воспоминание: мы стоим в ярком солнечном свете на пороге лаборатории в День Аттестации, и Ханна шепчет мне на ухо странные слова о счастье и несчастье. Внезапно я пугаюсь. Не знаю, чего боюсь больше — её или за неё. Но киваю:

— Конечно, не скажу.

— О-кей. — Она опускает глаза и пару секунд теребит край своих шорт, потом набирает полную грудь воздуха. — Понимаешь, я тут на прошлой неделе познакомилась с одним парнем...

— Что?! — Я чуть не сваливаюсь с кровати.

— Остынь, — говорит она и поднимает ладонь вверх. — Он Исцелённый, сечёшь? Работает на муниципальное правительство. Вообще-то, он цензор.

Моё сердце успокаивается, и я снова опускаюсь на подушки.

— О-кей. Ну и?

— Ну и... — тянет Ханна. — Мы с ним вместе сидели в очереди к врачу. Ну, ты знаешь, к физиотерапевту. — Ханна как-то подвернула лодыжку и теперь раз в неделю должна ходить на физиотерапию, чтобы поддерживать тонус. — Мы разговорились.

Она замолкает. Что-то я не могу сообразить, к чему она клонит, и каким боком эта история касается музыки, которую она слушала. Поэтому сижу, не вякаю и жду продолжения.

— Ну вот, — вновь заговаривает Ханна, — я рассказываю ему про экзамены, про то, что собираюсь в университет, а он мне про свою работу — чем занимается, ну, знаешь, каждый день. Он кодирует доступ в онлайн, то есть делает так, чтобы народ не смог писать, что вздумается, или помещать в Сети, что хочется, всякую там лживую информацию или «особые мнения», — она показывает пальцами «воздушные кавычки» и закатывает глаза, — и прочее в том же духе. Он что-то вроде охранника, только в Интранете.

— О-кей, — снова говорю я. Хорошо бы, чтобы Ханна перешла к сути, ведь про строгости в Интранете я хорошо наслышана, и не я одна — о них все в курсе; но если её торопить, она, пожалуй, совсем заткнётся.

Она снова глубоко вздыхает.

— Но он не только кодирует доступы — он ещё и проверяет бреши, то есть, прорывы в защите. Хакеры, например, — те умудряются обмануть все охранные меры и таки загружают в Сеть всякое... ну там... сама понимаешь. Правительство называет такие сайты «утопленниками», потому что они всплывают тут и там, словно утопленники, поплавают в Сети часок, или день, или неделю — пока их не обнаружат. Так вот, на этих сайтах полно всякой недозволенной всячины: тут тебе и «особые мнения», и чаты, и видеоклипы, и музыка.

— И тебя угораздило найти такой сайт.

У меня засосало под ложечкой. В мозгу, словно неоновые вывески, замелькали слова: «незаконные», «допросы», «наблюдение». Ханна!

А она, кажется, даже не замечает, что я притихла. Её лицо вспыхивает воодушевлением, моя подруга так и излучает энергию, словом, она такая, как всегда. Наклоняется, упираясь локтями в колени, и говорит быстро-быстро, так и сыплет словами:

— Да не один! Их сотни, тысячи — только надо знать, как их найти. И где. Лина, это просто невероятно! Все эти люди — их должно быть множество по всей стране — проникают через щели и дырочки. Видела бы ты, что они пишут!.. И о чём! Об Исцелении, например. Оказывается, не только Изгои не верят в него. Знаешь, сколько людей там, в большом мире, которые... — Я смотрю на неё так пристально, что она опускает глаза и меняет тему: — А послушала бы ты музыку! Бесподобная, чудесная, ты никогда ничего подобного не слышала. От неё просто крышу срывает, понимаешь? От неё хочется орать, прыгать, куда-то двигаться, что-нибудь сломать, плакать хочется...

У Ханны большая спальня — вдвое больше, чем моя, и, тем не менее, мне становится тесно, кажется, будто стены вот-вот раздавят меня. Такое чувство, будто кондиционер перестал работать — до того воздух плотен и горяч, словно влажное дыхание. Не выдерживаю, вскакиваю и бегу к окну. Ханна, наконец, смолкает. Пытаюсь открыть окно, но оно как влитое. А я всё толкаю, толкаю его, упершись локтями в подоконник...

— Лина, — робко говорит Ханна примерно через минуту.

— Не открывается!

Свежий воздух — вот всё, о чём я могу сейчас думать. Прочие мысли превратились в мельтешение звуков и размытых картинок: треск радиопомех, подмигивание газоразрядных ламп, белые лабораторные халаты, стальные столы и блеск хирургических инструментов, а поверх всего — образ кричащей и плачущей Ивы Маркс, которую силой волокут в лаборатории, а за её спиной — её дом, обезображенный позорными надписями...

— Лина, — повторяет Ханна, на этот раз громче. — Ты что?!

— Застряло! Наверно, дерево повело от жары. Да открывайся же ты! — Ещё один решительный толчок — и рама взлетает вверх[12]. Слышится треск — и шпингалет, удерживавший раму на месте, выскакивает из своего гнезда и прокатившись по полу, замирает на середине комнаты. Одно мгновение мы обе стоим и пялимся на проклятый шпингалет. Воздух, ворвавшийся в спальню через открытое окно, облегчения не приносит.

— Снаружи ещё жарче, чем внутри.

— Ой, — мямлю я. От стыда не могу поднять на подругу глаз. — Я не хотела... Я не знала, что оно заперто. У нас дома окна не запираются...

— Да чёрт с ним, наплевать на это идиотское окно.

— Грейси как-то вылезла из своего манежа, когда была маленькой, и чуть не выбралась на крышу. Просто подняла окно и начала карабкаться...