Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Саша потряс головой. И сразу родные, милые сердцу места исчезли, и перед глазами – нынешняя жизнь. Налево – штаб, прямо – казарма, за ней столовая. Потом баня, потом склады. За складами автопарк и мастерские, радиостанция накрыта маскировочной сетью. За каменным забором видны дувалы, огороды, уходящая в горы дорога. После ангаров – длинное здание узла связи. Одна стена выкрашена в белый цвет – это экран. Фильмы проектировали из «клуба» – двухэтажного вагончика. За клубом – плац для построений и строевой подготовки.
Союз где-то далеко, за горами. Как тяжело быть вдали от родных мест! Как там мама? Последнее письмо от нее было так давно. Она ложилась на операцию. Саша написал несколько писем, но сестры не ответили. Неужели что-то случилось? Как плохо без весточки из дома! Он посмотрел на высокое небо и бережно приложил ладонь к нательному крестику, подаренному мамой.
Роман вбежал в мастерские, словно за ним кто-то гнался.
– Ты чего, Рома?
– Саша, уходим в рейд.
– Когда?
– Через два дня.
– Далеко?
– Ну, кто мне маршрут скажет.
– У меня все в порядке, последний танк одеваю.
– Слушай, давай попросим ротного, чтобы ты с нами сходил.
– Не пустят.
– А вдруг?
– Давай попробуем.
Они пошли в штаб. Ротный посмотрел на ребят с недоумением.
– Да что в рейдах хорошего, сами подумайте. – Потом, взглянув на Сашу и что-то прикинув в уме, позвонил командиру полка.
О чем они говорили, Саша не понял. Положив трубку, ротный буркнул:
– Собирайся.
Саша и Рома вышли из штаба, на крыльце столкнулись со старшиной из роты связи.
– Петров, – окликнул старшина. – Тебе письмо, вертолетчики привезли.
– Ну, наконец-то, – с облегчением вздохнул Саша. – Второй месяц ни слуху, ни духу…
– Возьми в узле связи.
Письмо было от сестры. Он распечатал его и сразу начал читать, глотая строчки. И вдруг остановился. Перечитал трижды несколько трагических слов: «Саша, мама умерла, сердце не выдержало операции…». Как это умерла?! Он зажал листок бумаги в руках, медленно ступая, ища опору, словно слепой, пошел в мастерские.
Роман, увидев приятеля, сразу понял – у друга горе.
– Саша, я тебе нужен?
– Нет, Роман, спасибо. Я побуду один.
Роман молча и вопросительно смотрел на Сашу.
– У меня мама умерла.
Саша зашел в каптерку, закрыл на крючок дверь. Прочитал еще раз письмо. Он ни о чем не думал, ничего не хотел, кроме тишины и уединения. Он расстегнул гимнастерку, нащупал на груди маленький железный крестик, который дала ему мама. О его-то спасении она позаботилась, а сама не сумела уберечься.
Почему-то он вспомнил, как мама учила косить траву. На заливном лугу – трава по пояс. Делая первый прокос, она пропускала Сашу вперед:
– Смотри, Саша, – приговаривала она, – чуть поднимешь косу, и срез будет высокий, сена мало. По земле косой начнешь водить, всю траву землей перепачкаешь. Вот как надо, – показывала она. – Ровнее держи косу, вот так, хорошо…
Солнце палит нещадно, от скошенной травы идет острый свежий запах. Прошли по прокосам, разбросали траву, чтобы сохла лучше.
– Устал, родной? – слышит он голос мамы, – Присядь вот здесь, – она расстилает у куста черемухи большой холщовый мешок.
– Нет, я не устал, – пытается он сопротивляться.
– Отдохни чуть. Перетрудишься, будет хуже.
Сын прилег, закрыл глаза и провалился в забытье. Сколько он спал, неизвестно, но мама за это время скосила больше половины поляны.
И снова визжат косы, и снова падает трава. Саша торопится, он слышит голос мамы:
– Не спеши, сынок, всё успеем.
Но он торопится, хотя коса в руках становится тяжелой, словно чугунной. А потом опять отдыхает, а мама легко машет и машет своей литовкой, словно усталость ее не берет. Вечернее солнце вот-вот закатится за Качинскую сопку, и Саша с мамой идут домой. Мама впереди, с двумя косами в руках, он еле плетется сзади. Все болит, и руки, и ноги, и спина. Мама заботливо замедляет шаг.
– Потерпи, осталось немного.
У него нет сил даже ответить. У самой деревни он просит мать отдать ему косу.
– Зачем?
– Неудобно как-то, иду налегке.
Мать смеется.
– Давай пойдем огородами!
Сын соглашается.
Дома нет сил, чтобы поесть, мальчик забирается на сеновал и мгновенно засыпает.
Мама научила Сашу доить корову. Пока он мыл руки с мылом, мама подвязывала Зорьке хвост, осматривала вымя, соски, тщательно промывала их теплой водой, затем белой тряпочкой насухо вытирала. Показав, как это делается, она посадила Сашу на скамеечку справа от коровы. Та, почувствовав, что к ней прикасается не хозяйка, забеспокоилась, стала недовольно переступать ногами. Мама гладила Зорьку по холке, приговаривая:
– Зоренька, успокойся, это ведь Сашенька наш. Будь умницей.
А Саше говорила:
– Бери сосок в кулачек, только не щипай его, перехватывай у основания, и прижимай большим пальцем к верхнему краю ладони. Дои обеими руками, поочередно сжимая и разжимая пальцы, вот так…
Несколько дней Саша учился вроде бы простому делу. Зорька уже не боялась его, а мама только хвалила сына, приговаривая:
– Ты молодец. Запомни одно правило: хорошо доить корову умеет не каждый, да и руки не у всех подходящие. Медлительные люди – плохие доильщики. А еще надо любить животное, обращаться с ним ласково.
Многому учила мама. А теперь ее нет, и никогда не будет.
Саша просидел в каптерке до вечера. Сидел, поджав ноги, обхватив колени руками. В душе он чувствовал какую-то странную пустоту и отрешенность. С улицы доносились голоса людей и звуки машин, но они были какие-то приглушенные, словно доносились из динамика старенького радиоприемника.
В дверь постучал Роман.
– Саша, открой! Уже отбой был, ротный тебя разыскивает…
Он покорно встал, подошел к двери, открыл ее.
– Ну, ты чего, в порядке?
– Я в порядке, Роман.
Нужно было продолжать службу, нужно было жить и служить Отечеству, к чему призывали их слова военной Присяги. Саша пережил свое горе в одиночку, сам, и теперь ему уже не понадобятся ни сочувствие, ни посторонняя помощь. Это был второй жизненный удар. Первый остался где-то далеко на гражданке, когда многотысячный кран раздавил, словно букашку, живого человека…
Война была совсем не такой, какую он видел в кино, о которой читал в книгах. Не было противника, что стоял напротив, не надо было рыть окопы, ходы сообщения. Все оказалось проще и оттого опаснее во много раз. Моджахеды были в одеждах простых крестьян-афганцев, они с радостью встречали любого, входившего в селение, но провожали смертоносным огнем в спину.
Основными армейскими операциями были рейды. Разведка засекала скопление вооруженных людей,
