Алхимики - Наталья Дмитриева

XIX

Довольно скоро они потеряли друг друга из виду.

Ранним утром в городе царило оживление, хотя людей на улицах было меньше чем накануне. После праздничного богослужения добрые жители Ланде разошлись по домам: там их поджидали крутые яйца и сдобный хлеб, после долгого поста на сковородках вновь скворчало сало, брызгали жиром колбасы, на вертелах исходили соком румяные бараньи окорока. Молодые парни и девушки в праздничной одежде шумными ватагами ходили от дома к дому, пели песни и получали в награду крашеные мареной яйца и мелкие монетки. Дети в ярких курточках с визгом носились друг за другом, кидаясь яичной скорлупой.

Ренье быстрыми шагами шел впереди, а девушка, как ни старалась, не успевала за ним. Монашеская процессия, торжественная и медлительная, окончательно их разделила. За ней с визгом и уханьем промчался потешный хоровод. Среди этой пестрой праздничной суеты Сесса почувствовала себя чужой и потерянной. Как будто она забылась на минуту у жаркого очага и никак не может проснуться, и голова у нее точно налита свинцом. Знакомые окликали девушку и поздравляли с праздником; их лица виделись ей застывшими масками, голоса звучали глухо. Пробежали музыканты с виелами и дудками в руках, пронзительно заревела волынка. Кто-то схватил Сессу за запястье, и, не успев опомниться, она оказалась увлечена пестрой сутолокой. Со всех сторон девушку толкали, тянули за рукава, за юбку, за косынку, кричали и смеялись, брызгая слюной в лицо.

Вдруг точно железное кольцо сомкнулось вокруг ее пояса, а в щеку ткнулась заросшая щетиной щека. Сильные руки подхватили девушку и вынесли из толпы.

Она вскрикнула, но тут же опомнилась и широко раскрыла глаза.

— Йоос! Как ты меня нашел?

Он поставил ее на землю, продолжая обнимать одной рукой, и Сесса ощутила какое-то стеснение. Йоос принарядился: на нем была новая рубашка и синяя куртка, надеваемая лишь в праздничные дни. Он умылся, хотя темные пятна от вайды уже нельзя было вывести с кожи ни мылом, ни золой, ни песком. К его плечу был приколот пучок разноцветных лент. Но вот лицо у красильщика было мрачным, а между бровями залегла глубокая складка — признак гнетущей тревоги. Он крепко держал девушку, и их бедра прижимались друг к другу.

— Я шел за тобой к проклятому дому. Слава Господу, что он вывел тебя оттуда, — сказал Йоос.

— Ты знаешь, мы не можем встречаться там, — ответила Сесса.

— Я собирался тебя увести. Ты не должна туда возвращаться.

Она не ответила, но, высвободившись, быстро пошла по улице. Красильщик догнал ее и зашагал рядом. Он хотел снова обнять ее, но девушка отстранилась.

— Ты намнешь мне бока, — произнесла она.

— Раньше ты не жаловалась.

— И теперь не жалуюсь. Просто не прижимай меня так сильно.

Йоос положил руку ей на плечо.

— Кого ты ищешь? — спросил он через некоторое время.

— Никого, — ответила девушка.

— Тогда почему твои глаза блуждает из стороны в сторону? Почему ты то и дело оборачиваешься? Почему твои щеки вспыхивают, а потом становятся белее моей рубашки? Вот, ты опять покраснела… Лучше скажи правду.

Девушка глянула на него исподлобья. Ее грудь высоко вздымалась, щеки пылали.

— Хорошо, — наконец произнесла она, — вот тебе правда: с хозяевами случилось несчастье. Я ищу их племянника, чтобы сказать ему об этом.

— Их племянник — тот господин, что гулял здесь разряженный, как майское дерево? Не нужно его искать. Поутру общинные стражники оттащили его в тюрьму, я сам видел.

— Ты не мог ошибиться? — побледнев, спросила девушка.

— Ошибки нет, хотя, по правде сказать, я едва узнал его — он был похож на нищего в своем старом рваном плаще. Должно быть, этого господина приняли за бродягу; если так, его скоро отпустят. Но нам-то что за дело? Пойдем, я отведу тебя к твоим родственникам.

Сесса остановилась, словно запнувшись, и медленно покачала головой.

— Нет, мне нужно вернуться.

— Да что с тобой? — воскликнул красильщик. — Говорю же, нельзя возвращаться! Черный дом проклят, и пусть черт заберет его вместе с Звартами. Сегодня утром дознаватель из Брюсселя потребовал взять арестовать Хендрика Зварта и его сестру. И совет ему подчинился.

— Откуда ты знаешь?

— Ян Прот, обойщик, сказал мне об этом. Он мой хороший приятель. Еще засветло он был в зале городского совета, украшая его к празднику, и слышал все своими ушами. Пока мы здесь разговариваем, судья со стражей идет выполнять приказ.

— И ты молчал?! — в отчаянии крикнула Сесса. — Господь Всемогущий! Идем же, идем скорей! Надо успеть!

Она со всех ног бросилась к улице Суконщиков, а Йоос за ней. И ему с трудом удалось поймать ее за юбку, но девушка не остановилась, даже когда на ней начало трещать платье. Тогда красильщик схватил ее и прижал к стене дома, а поскольку она продолжала вырываться и кричать, зажал ей рот и держал так, пока девушка совсем не задохнулась. Потом он убрал руку и сказал:

— Да ты ума лишилась, что ли? В тюрьму хочешь? Ну, так я сам тебя отведу. Говорю тебе, в Черный дом ты не вернешься! И не вырывайся, я сильнее тебя.

Сесса обмякла и всхлипнула.

— Тише, тише, — прошептал Йоос, прижимая ее голову к своему плечу. — Не надо плакать, милая. Твои хозяева — плохие люди. Об этом и раньше говорили, да все тишком; не трогали их, потому что они — дети эшевена и богачи. А теперь видишь, все от них отвернулись. И правильно, потому что через Звартов дьявол творит зло всем нам.

Несколько мгновений девушка пристально смотрела в глаза красильщику, потом оттолкнула его.

— А какое зло они причинили тебе?

— Такое, что ты совсем меня разлюбила, — ответил Йоос. — У меня душа болит с тех пор, как ты пошла в тот дом. Раньше бывало, стоит тебе улыбнуться, и я сам не свой от радости; а нынче все грустишь, и я места себе не нахожу. А ты еще спрашиваешь, что за зло… Хуже этого зла быть не может. И пусть Хендрик Зварт отправляется в ад, где ему самое место, а ты со мной пойдешь!

Прижав к себе девушку, Йоос поцеловал ее в лоб и повел за собой, крепко держа за руку. Сесса больше не вырывалась. Сил у нее совсем не осталось, и она едва переставляла ноги. Проходя мимо площади, они увидели эшевена Николаса ван Эйде в черном с головы до ног с серебряным жезлом в руках. Высоко держа голову, он шествовал к городской тюрьме, а за ним шли комендант и четверо стражников, ведущих Грит и госпожу Мину; еще двое несли закрытые холстиной носилки. Старуха ковыляла, угрюмо свесив голову, а госпожа Мина все кивала и бормотала. И руки у обеих были связаны. В пяти шагах за ними двигалась толпа зевак, которых все прибывало. Дети указывали на женщин пальцами и кидали в них яичную скорлупу, а горожане переглядывались и говорили, что омрачать Пасху — дурной знак. И многие разбегались по домам и запирали за собой двери.