Лучшее за год 2006: Научная фантастика, космический боевик, киберпанк - Гарднер Дозуа

Вот они оказались в самом центре рынка; шум толпы заглушил все остальное, и ответ Сомы так никто и не расслышал.

Джафет крепко держал Сому за руку и одновременно разговаривал со старой седой обезьяной:

— Десять фунтов, так?

Обезьяна взвешивала на весах пучок моркови.

— О'кей, — проворчала она в ответ. — О'кей. Десять фунтов… я дам четыре голубых желе.

Сома не мог поверить своим ушам. Сам он так и не сумел привыкнуть к моркови, но знал, что она пользуется большим спросом. Дать в обмен четыре голубых желе означало не дать ничего. Но Джафет кивнул:

— Вполне справедливо, — и запихал в карман протянутые обезьяной пластиковые тюбики.

— Какой из тебя торговец, — начал было Сома, но осекся — вместо слов получилось какое-то нечленораздельное мычание. Один весенний семестр, когда он уже целый год ходил в технических помощниках, его уговорили поработать над интерфейсом. Стипендия больше была не нужна.

— Художник! — выкрикнул Джафет.

Сома поднял взгляд. Перед ним стоял кроу в наряде модника из Аллеи. Он попытался открыть голову, чтобы вызвать Дорожный Патруль Теннесси, но так и не смог ее найти.

— Дайте ему одно желтое желе, — посоветовала обезьяна. — Очень помогает.

— Художник! — снова закричал Джафет и, словно тисками, сжал плечо Сомы.

Сома попытался сам встать на ноги.

— Я теряю память.

— Ха! — выкрикнул Джафет. — Ты, наоборот, все вспоминаешь. Хотя, на мой взгляд, слишком быстро. Послушай. Горные обезьяны являются полноправными добровольными гражданами Теннесси?

Сома был потрясен — только чужестранец мог сказать такое! Продавец-обезьяна тоже замер на месте.

— Черт бы тебя побрал, человек! — вскрикнула обезьяна.

— Нет, нет, — тут же ответил Сома. — Теннесси представляет собой полностью реализованное постколониальное государство. Земли горных обезьян являются автономным княжеством-партнером, хоть и расположены в пределах границ нашего государства. Обезьяны наши верные союзники, но присягу они приносят не нашей Губернаторше, а собственному королю.

— Именно так, — поддакнула обезьяна. — У нас все в порядке с лицензиями и с уплатой налогов; да к тому же кто еще умеет делать такие желе, они слушаются только короля обезьян, так ведь?

Сома провел Джафета к следующему лотку. Джафет заметил:

— Как много еще предстоит вымывать из тебя.

— Я моюсь каждый день, — ответил Сома, но споткнулся о контейнер с соками. Первые результаты были ошеломляющими.

К ним подошел коренастый мужчина, весь в черных драгоценных камнях. Тот, что мог обидеть обезьяну, сказал:

— Кажется, вы слишком многое убрали из него; он как-то нетвердо стоит на ногах.

Коренастый мужчина заглянул Соме прямо в глаза и сказал:

— Мы можем легко стабилизировать его состояние. В кафе много телевизоров.

Потом Сома с Джафетом пили горячий ромовый пунш и смотрели новости. Где-то в Заливе кто-то с кем-то сражался, по небу носились Командоры верхом на медведях и пробивали копьями цеппелины кубинцев.

— Кубинцам никогда не достичь превосходства в воздухе, — сказал Сома и почувствовал, что сказал то, что надо.

Джафет устало посмотрел на него.

— Мне нужно, чтобы пока ты думал именно так, Сома-Художник, — спокойно заметил он. — Но надеюсь, что скоро, очень скоро ты узнаешь, что кубинцы не живут в районе Аппалачского архипелага, а вон тот соленый простор — вовсе не Мексиканский залив.

В этот момент по телевизору уже показывали результаты велосипедных гонок. Сома внимательно просмотрел имена спортсменов в надежде увидеть среди победителей своих любимцев.

— Это река Теннесси, черт бы побрал спесь и высокомерие вашей Губернаторши.

Сома заметил, что стакан у него почти пуст, но его друг Джафет все еще продолжал говорить. Он улыбнулся и спросил:

— А?

— Я спросил, готов ли ты идти домой, — повторил Джафет.

— Да, да, — ответил Сома.

Состав пробирался по маленьким улочкам, скачивал информацию из вторичных и третичных портов, как вдруг почувствовал ее. Он сразу проанализировал десять тысяч путей отступления, но тут же отверг их все, потому что понял, что она победила, она разрушила его, он стал ее частью; материалы примитивные, но какая хитрая, какая продуманная архитектура, временами просто ослепляет, ничего не видно, положить конец, положить конец, проверить, проверить и перепроверить еще тысячу раз, говорили, надо все съесть, маленький математический состав Голуботравья поглощен.

— Аллея ночью! — воскликнул Сома. — У вас ведь там такого нет, правда?

Мимо промелькнули длинные ноги уличного фонаря. Сома видел, как его товарищи уставились на защитную маску гражданского работника; когда же тот повернул пробку на верхушке дерева и выдул изо рта струю газового пламени, они и вовсе оторопели.

— Пойдемте ко мне! — позвал их Сома. — Когда настанет время петь гимн, мы сможем посмотреть на парад прямо с моего балкона. Я живу на чердаке, что находится над «Тиранией анекдотов».

— Над чем? — переспросил Джафет.

— Это таверна. Я снимаю комнату у хозяев таверны, — пояснил Сома. — Добровольцы просто долбаные идиоты.

Нет, что-то он сказал не так.

Сова, друг Джафета, опустился на колени. Его вырвало прямо на улице. Сома смотрел на покачивающиеся в канаве сферы, а Сова с трудом выдавил несколько слов:

— Она взяла перья. Теперь ищет нас.

«Перебрал ромового пунша», — решил Сома; причем не только Сова, но и он сам, и все остальные сумасшедшие товарищи Джафета.

— Сома, далеко еще? — спросил Джафет.

Сома вспомнил, что нужно быть вежливым, и ответил:

— Не очень.

Сущая правда: до его дома оставалось всего несколько ярдов. Первым шел Сома, товарищи Джафета полунесли-полутащили своего упившегося друга по Аллее. Ничего странного. На Аллее каждую ночь Карнавал.

Вот и вышибала у входа в таверну, вот они поднялись по ступенькам, вот пропели двери «Впусти меня! Впусти меня!», и наконец все втиснулись в его маленькую квартирку.

— Ну вот, — произнес Сова, указав на огромную раковину, которую установил сам Сома, чтобы легче было мыть кисточки. Кисти… где же его кисти, карандаши, где его записи к семинару по комплексности?

— А где полотенца, Сома?

— Что? А, сейчас достану.

Сома засуетился, вытащил полотенца, расставил стулья и табуреты. Все остальные молчали. Он протянул полотенца Джафету и спросил:

— Он что-то не то съел?

Джафет пожал плечами:

— Можно сказать и так, съел и давным-давно. Совы не просто числа, они еще состоят из костей, кожи и мяса. Он сам себя уничтожает. В твою раковину сейчас смываются нули и единицы.

Крупный воин — а разве он был крупным? — тщедушный мужчина, с которого сейчас падали опалы, произнес:

— У нас осталось несколько минут. Весь город заполонили Сыщики. Я оставил в себе только то, что слишком глубоко для их маленьких умишек, но уже задействована вся сфера, а дальше будет еще хуже. Дайте мне… — Он повернул голову, и его снова вырвало, прямо в большую раковину. — До гимна осталось всего несколько минут.

Джафет встал так, чтобы Сома не видел Сову, и кивнул на рисунки, висящие на стене.

— Твои?

Голубоглазый юноша подошел к раковине и помог Сове опуститься на пол. Сома посмотрел на картины.

— Да, в основном мои. Некоторые я выменял.

Джафет внимательно изучал один набросок углем, портрет.

— А это что такое?

На рисунке был изображен высокий худощавый молодой человек, старомодно одетый; он опирался на какую-то машину или что-то вроде того и пристально смотрел на зрителя. Сома не помнил, кто автор портрета, но догадывался, что это такое.

— Это карикатура. Я иногда рисую такие вот, во время Выборных Кампаний. Для провинциалов, которые приезжают в город, чтобы голосовать. Наверное, кто-то заказал свой портрет, а потом так и не пришел за ним.

И он вспомнил, как пытался вспомнить. Вспомнил, как просил руку помнить, когда голова уже забудет.

— Я… что такое вы со мной сделали? — спросил Сома.

Щеки у него были мокрыми, он хотел верить, что это слезы.

Сова с трудом пробовал подняться на ноги. С неба раздался звон колокола, Сова сказал:

— Пора, Джафет. Времени больше нет.

— Еще одну минуту, — бросил кроу. — Что мы с тобой сделали, говоришь? Ты… А раз уж начал вспоминать, попробуй вспомни еще одну вещь. Ты сам все это выбрал! Вы все сами все это выбрали!

Джафет был вне себя. Даже если бы Сома решил ему что-нибудь ответить, он все равно ничего не услышал бы, потому что в этот самый момент все кентуккийцы надели свои потешные наушники. К большому удивлению Сомы они натянули точно такие же наушники и на него.

Когда они въехали в лабиринт улиц, ведущих к Аллее Печатников, Дженни наконец-то удалось уговорить машину успокоиться и прекратить заунывный плач. Добирались они до города очень долго, потому что машина пыталась свернуть на все попадающиеся им небольшие дороги, которые вели на север, ездила кругами, один раз даже собралась было заехать на свалку, но их прогнали оттуда жуки-мусорщики. Во время гимна Дженни отстукивала такт пальцами и с большим усилием выдавливала из себя слова, а машина продолжала поиски — она даже не делала вид, что танцует.