Ангел с железными крыльями - Виктор Тюрин

— Не грустите. Все образуется.

— Я всячески надеюсь, что мир сойдет в мою душу, — она помолчала. — Знаете,… после тех событий… в доме…. Тогда в моем сознании вы словно слились с моим покойным мужем. В свое время его холодная жестокость сводила меня с ума. И мне показалось, что вы чем‑то схожи. Но это не так! Вы не такой! Тогда я проявила черную неблагодарность по отношению к вам! И я хочу извиниться за свое….

— Не надо лишних слов. Я все понял.

Какое‑то время она смотрела на меня, а глаза были грустные — грустные.

— Еще я хотела сказать…. Нет. Это все. Прощайте, Сергей Александрович.

— Неправильно вы говорите, Мария Владимировна. Лучше — до свидания.

— До свидания.

После того, как поезд отошел от перрона, Иконников, обратившись ко мне, попросил приехать к нему вечером.

— Что‑то срочное?

— Не очень, но мне хотелось бы закончить с этим делом как можно скорее.

Я бросил на него вопросительный взгляд, но тот отвел глаза и продолжил: — Так я могу вас ждать сегодня вечером?

— Хорошо. В семь — половину восьмого вас устроит?

— Буду ждать вас, Сергей Александрович.

За те несколько дней, пока Мария Владимировна готовилась к отъезду, я внимательно отслеживал все, что печаталось в газетах по поводу происшествия в заброшенном доме на окраине Петербурга. Как оказалось, полицию кто‑то опередил. Она прибыла туда уже после приезда пожарных, которых вызвали местные жители, под самое утро, когда огонь уже охватил весь дом. После тщательных поисков на пепелище были обнаружены восемь обгорелых трупов, причем большая часть из них, как определили эксперты, умерли давно. Золотые часы, которые я обнаружил на главаре, были опознаны и как, оказалось, принадлежали купцу Кукушкину, зарезанному в собственном доме два с половиной года тому назад. Судя по всему в этом доме свила логово банда убийц, что подтверждали опознанные трупы Степана Докукина по кличке Душегуб и Пантелеймона Мухина по кличке Живодер. По одной из версий, бандиты чего‑то не поделили между собой, после чего началась драка, во время которой и была опрокинута керосиновая лампа.

"Дурацкая версия, но даже если полиция думает иначе, им все равно не докопаться до истины".

Теперь, когда Маша уехала, я мог съездить по адресу, найденному мною в жилетном кармане главаря. Выйдя из вокзала, я обернулся и посмотрел на большие часы, висящие на здании станции. Было тридцать пять минут второго. Пошарив в кармане, достал ключ. Минуту смотрел на него, потом сунул обратно в карман и направился к стоянке извозчиков, а спустя двадцать минут уже стоял напротив нужного мне дома. Каменное пятиэтажное здание знавало когда‑то лучшие времена. Сейчас часть фигурной лепнины, некогда украшавшей дом, была разрушена, а железная ограда с завитушками местами начала ржаветь. Пройдя через распахнутую настежь калитку, вделанную в ворота, огляделся. Двор был небольшой. В глубине был навес, под которым лежала в два ряда поленница, в половину человеческого роста. Парадный вход находился между двумя колоннами, поддерживающими козырек над входом. В подъезде было чисто, но и ничего лишнего: ни лепнины, ни медных блях на перилах, на потолке не люстра — обычная лампочка. Поднялся на второй этаж. Подойдя к двери, остановился и прислушался. Кругом ни звука. Впрочем, это было и не удивительно. Двери были толстые, дубовые, хорошо пригнанные. Мне почему‑то подумалось, что в таких домах как этот, доживают свой век, вышедшие на пенсию чиновники и служащие. По утрам пьют кофе, днем перебирают кости соседям, а по вечерам выгуливают болонок. Достал ключ и попробовал открыть замок, и… вдруг понял, что дверь незакрыта. Осторожно потянул на себя, затем несколько мгновений прислушивался, вглядываясь в полумрак прихожей, и только потом вошел, прикрыв за собой дверь. Сделав несколько шагов вглубь квартиры, и затем ощутил, какой‑то странный запах. Он был слабый и плохо различимый, но при этом не имел никакого отношения к обычным бытовым ароматам. Что он собой представляет, стало понятно, когда я открыл дверь в гостиную. Он шел от трупа "студента", лежавшего в проеме двери, ведущей в спальню. Судя по всему, он лежал здесь не менее суток. Хмыкнув, огляделся. Несмотря на то, что тяжелые плюшевые шторы на окне были раздвинуты только на треть, света хватало, чтобы увидеть: в гостиной явно что‑то искали. Мебель была сдвинута с места, ящики комода были выдвинуты, а вещи выброшены на пол. Осторожно обойдя тело, вошел в спальню и увидел второй труп, лежащий у распахнутого настежь одежного шкафа. Это был Сашка Артист.

"Интересно, кто их так уделал?".

— Что за…!

Мое восклицание было чисто непроизвольной реакцией на внезапно оживший труп Артиста. Впрочем, он не совсем ожил, а только открыл глаза. Какое‑то время мы смотрели друг на друга, потом Артист тихо и не совсем внятно произнес: — Ничего… не… чувствую. Руки… не… поднять.

— Позвоночник перебит.

— Я… умру?

Я пожал плечами. В одной руке Артиста была зажата залитая кровью пачка денег, во второй он держал окровавленный нож. Рядом валялась еще одна пачка денег, а вместе с ней — полотняный мешочек. У его развязанной горловины лежало несколько высыпавшихся золотых монет. Снова посмотрел на Артиста:

— Что, твари, добычу не смогли поделить?

— Врача….

— Кто такой Хозяин?

— Нож… знал.

"Значит, Нож. Круг замкнулся. Может, оно и лучше. Хм. А может,… и нет".

Наклонившись, взял лежащую на полу пачку денег и сунул ее в карман, затем собрал золото в мешочек и пощупал монеты через материал.

"Где‑то под двадцать кругляшей будет. Неплохо".

Несколько секунд, раздумывая, смотрел на залитую кровью пачку денег, зажатую в руке Артиста, но затем решил не брать, после чего приступил к обыску квартиры в поисках бумаг, способных вывести на след Хозяина. Мне удалось обнаружить тайник, но увидев, что в нем, с легким чувством брезгливости, вернул сверток на место. Это были бывшие женские золотые украшения, из которых вытащили камни, а затем молотком превратили в лом.

Спустя час я вернулся в гостиницу. Сосчитал добычу. В пачке оказалось три тысячи пятьсот рублей, а в мешочке — двадцать четыре золотые монеты.

"Продолжать искать Хозяина? А смысл? Артист умер или умрет, а Хозяину я без надобности. Все же, что это за карта такая таинственная? Может клад?".

Через два дня прочел в газетах статью о таинственной квартире и двух трупах. Как оказалось, в квартире был еще один тайник, в котором нашли мешочек с тремя десятками драгоценных камней.

"Логично. Золотой лом был, теперь нашли камни".

ГЛАВА 7

— По рюмочке коньяка, Сергей Александрович?

— Спасибо, Антон Павлович, но я лучше попью чая.

— Вот чайничек с заваркой, вот — сахар. Угощайтесь, а я, с вашего разрешения, коньячку выпью.

Профессор взял графинчик, аккуратно налил в рюмку, затем выпил. Спустя пару секунд, на его лице появилась радостная, даже какая‑то блаженная улыбка, а затем залихватски воскликнул: — Эх! Хорошо!

Судя по всему, это было давно сложившейся традицией для профессора. Даже то, как он взял с блюдечка ломтик лимона, покрутил его и положил его обратно со словами: — Настоящие мужчины после первой не закусывают! — говорило о том, что проделывал он это не один раз. Мне оставалось только улыбаться, глядя на своеобразное представление.

— Зря вы, батенька, отказываетесь вкусить амброзии! Зря! Хороший коньяк не только снимает хандру и тяжесть с души, он помимо этого встряхивает человека, заставляя его жить и радоваться жизни! Поверьте мне!

— Верю вам, но только на слово. К тому же у меня завтра, прямо с утра, тренировка.

— Спорт! Это правильно! Наверно, боксом увлекаетесь?

Бросил мельком взгляд на свои кулаки и не стал его разубеждать: — Вы правы, Антон Павлович. Немножко боксирую.

— Знаете, мне это как‑то странно. Вы, молодой человек, воспитанный, увлекаетесь таким, извините меня за прямоту, грязным видом спорта. Для меня это, как в Древнем Риме, когда гладиаторы выходили на арену. Ведь чтобы бить человека по лицу, не только сила и ловкость нужна, а особого рода жестокость требуется. Ведь так?

— И это тоже, Антон Павлович. К этому можно прибавить волю, решительность, хитрость.

— Даже так?! Ну — ну! А вот у народа есть такая поговорка: "набить морду дело нехитрое". Ладно. Тут как говориться: на вкус и цвет товарища нет, — он замолчал, некоторое время смотрел на янтарную жидкость в графинчике, потом сказал. — С вашего разрешения, еще рюмочку выпью.

Маленький спектакль снова повторился, правда, с небольшим изменением в конце. Профессор съел, присыпанный сахаром, ломтик лимона, затем выдвинул ящик письменного стола, достал из него конверт, после чего положил его на стол, рядом со мной. Я сначала посмотрел на конверт, затем на Антона Павловича: