ПереКРЕСТок одиночества 4 - Руслан Алексеевич Михайлов

чей-то приглушенный голос и… в пещеру проник ровный свет какой-то лампы, пробившийся через широкую щель между приоткрывшейся дверью и стеной. Я сжался в комок и понял, что не дышу от напряжения. Заставив себя сделать пару долгих вдохов, я закрыл глаза и частично отвернулся. Не знаю, почему я вспомнил это сейчас. Но во многих книгах писали и пишут, что живое существо способно буквально ощутить чужой взгляд. Не знаю насколько это правда, но рисковать я не собирался. Для меня стало настоящим испытанием не смотреть, а лежать и просто слушать, оценивая каждый новый услышанный звук — шорохи, бормотание, лязганье, скрип.

Но я выдержал еще долгие двадцать минут. Дождался, когда голоса осмелеют и зазвучат на всю пещеру:

— Никак все же помер несчастный, кумушка Лизаветта? — с боязливой странной тревогой вопрошал дрожащий мужской голос.

— Ох не иначе скончалась бедняжка, кум Евгенюшка — ответил ему женский хрипловатый голосок — Не дождались помощи нашей… не дотерпели…

В ее голосе звучала не радость, а резко контрастирующая с печальными словами хищная и жадная радость. Они не знали кто пожаловал к их запертым дверям, и он говорил обо мне как о мужчине, а она как о женщине. Но оба говорили обо мне как об очередном мертвеце.

— В энтот разок я уж первая вещички осмотрю, кум Евгений.

— Ну так и быть, кумушка… так уж и быть. Разве ж я не человек и не понимаю?

Они очень неспешно прошли мимо, замирая на каждом шагу. Остановились в шаге от меня, и она недовольно забрюзжала:

— Стеночку уронил! Ну что за люди, а? Вот чему ему стеночка мешала, кум Евгенюшка?

— Потому смертушка его и прибрала, кума. За такими она сразу поспешает. И правильно! Разве ж можно чужое ломать аль брать? Мы вот себе не позволяем такого! Только у почивших малую долю берем. Так им уж и не надо ничего!

— Ой верно говоришь, кум Евгенюшка. Ой верно… Ой! Гляди-ка! А вон и лежит! И сумка рядом… — в ее словах полыхнула жаркая жадность.

Они говорили о лежащем в ледяной гробнице снежном болване накрытом одним из наших старых одеял. Рядом лежала набитая снегом красная спортивная сумка Сергея Блата, на время пожертвовавшего ее для общего дела. Я намеренно выбрал ее за яркий притягательный снег и постарался набить ее поплотнее, равно как и не забыл вытащить из-под одеяла подошвы сапог.

Фокус сработал. Открыв глаза, я увидел как они в мечущемся свете фонаря бросились сквозь пролом внутрь гробницы, опять споря о том, кто первый должен «жикнуть молнией». Выбравшись, я бросился к двери и за пару секунд оказался рядом, тут же распахнув ее и наставив ствол дробовика внутрь. Я увидел только пустой и темный коридор со снежными языками на стенах и сосульками под потолком. Там не было никого и ничего живого. Только уходящий в темноту пустой коридор. На внутренней стороне двери два засова и несколько мощных задвижек.

За моей спиной раздался дружный перепуганный крик — они откинули одеяло и увидели лишь снег. Или «жикнули молнией» и увидели то же самое содержимое. Они поняли, что их заманили в ловушки и значит вот прямо сейчас… Я шагнул за дверь, прикрылся ею, наставил оружие на пещеру и как только там показались две раскачивающиеся несуразные фигуры, рявкнул:

— А ну замерли, твари! Замерли я сказал!

Ответом был крик и выстрел. С потолка полетела снежная пыль, по качнувшейся двери чем-то хлестнуло. Завыл на всю пещеру истошный бабий вопль:

— Покинь обитель нашу-у-у-у!

— Не дождетесь! — крикнул я и повторил — Твари!

Последовал еще выстрел, затем щелканье, лязг и еще два грохочущих в замкнутом пространстве выстрела. Я вовремя ушел глубже за дверь и на инстинктах прикрыл ее плотнее. В результате в щель влетело что-то, ударив по стене, но не задев меня.

— Твари — тихо повторив, вжимаясь в угол и стиснув пальцы на мощной дверной скобе изнутри — Какие же твари…

— Уйди-и-и-и! — заходилась с той стороны женщина — Уйди-и-и-и-и-и-и-и!

Ее крик перешел в невероятно эмоциональный визг, чуть ли не в вой циркулярной пилы. Сколько всего звучало в этом визге — страх, ненависть, ярость. Но страха все же было больше. Когда она замолкла, чтобы набрать воздуха в грудь, я снова услышал металлический щелчок. Два выстрела — лязг металла — и снова два выстрела. Похоже у него там что-то двуствольное знаменитое. Я особо не боялся — подставляться под выстрелы не собирался, я все же человек сугубо гражданский и пока нужного опыта не набрался. Поэтому я предпочту переждать и воспользоваться бесчеловечным оружием этих тварей — морозом. Я утеплен, сыт, куда моложе них — если я правильно угадал примерный возраст по их дребезжащим голосам — и мне не занимать выносливости и стойкости. Я пережду. За стариков в вездеходе я не переживал — они получили от меня максимально четкие указания и не сунутся сюда ни при каком раскладе. Так что…

— Слышали?! Давайте все сюда! Поймаем! — далекий крик оказался сюрпризом для нас всех.

Голос я узнал — кричал Сергей Блат и кричал какую-то околесицу:

— Сержант! Заходи справа! Стрелять на поражении!

— Евгенюшка! Давай! — ответно заголосила перепуганная кума Лизаветта — Их много! Окаянных много!

Тот промолчал. И еще через мгновение она снова подала голос — уже куда более злой, жесткий и даже властный:

— А ну дай сюда! Дай!

Старик охнул, послышался шум падения. Заскрипел под торопливыми шагами снег, воздух опять пронзил истошный визг, нарастающий по мере приближения. Я ничего не видел, но тут можно было и не гадать — перепуганная крыса пытается вернуться в захваченную врагом нору и ради этого готова на что угодно.

— Не лезь! — крикнул я — Брось оружие!

Куда там… меня даже не услышали. Шум шагов участился, визг перешел в хриплый стон, а затем в щель между косяком и дверь впихнули ствол ружья. Я успел отскочить, прежде чем она выстрелила. Основной удар пришел в стену, но и меня что-то ударило в капюшон и шапку, ужалило в левое ухо. Дверь распахнулась под торжествующий крик, ружье рыскающе пошло из стороны в сторону и вверх, прежде чем не уперлось в меня. Я выстрелил… и невысокая фигура отлетела назад, выронив оружие и упав.

— Лизаветушка-а-а-а-а! — стоящий на коленях посреди пещеры старик с лежащей под ногами лампой завыл, стаскивая с головы ушанку — Лизаветушка-а-а-а!

Я сделал шаг вперед, оглянулся, вдруг испугавшись, что из глубины чужого убежища кто-то выскочит. Там по-прежнему было темно и пусто.