Дрессированные сучки - Виржини Депант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она громогласно поздоровалась со мной — мне ведь открыли тайну, сделали частью внутреннего мира, я одна знала о Викторе. Мы перекинулись несколькими словами о том о сем — но не о главном, не о Викторе, хотя все мысли были только о нем. Я смотрела на ее губы, пока она говорила, а думала о том, как он обследовал ее рот языком. Интересно, она тоже любит, когда он берет ее сзади? А пальцы лижет? Жадно, как я?
Как они это делают, как Мирей выгибается, когда он ее обрабатывает?
Выпито было уже достаточно, и кое-кто решил даже потанцевать.
Алкоголь разогрел кровь, вечеринка оживилась.
Но не я, хоть и пыталась. Все зря. Я не знала ни как себя вести, ни что говорить, ни даже над чем и в какой момент смеяться. Не говоря уж о том, чтобы блеснуть остроумием в ответ…
Дождавшись, пока Мирей отвянет наконец от меня, я закрылась в ванной с телефоном. Я не раз видела, как другие бабы закипают потихоньку, а потом, не вытерпев, забиваются в уголок, прижимают трубку к уху и звонят любовнику. И я каждый раз находила это чудовищно идиотским.
— Ты спал?
— Нет… Придешь?
— Сейчас?
— Раз звонишь, значит, хочешь, иначе хихикала бы сейчас с друзьями. Так мне ждать тебя?
— Да, но, если Мирей…
— Кончай, Луиза. Я почти рехнулся, сидя взаперти. Давай приходи, оттянемся, мне это помогает.
Он всегда находил нужные слова…
Я убедилась в том, что Мирей выступает по полной программе, как клоун на арене, она любила посплетничать.
И вышла, никому ничего не сказав.
Я спускалась по лестницам, шум затихал. Эта вечеринка испортила мне всю малину. Ничего не случилось, вот только я летела в пропасть.
23.55
Мне было тоскливо. Такое чувство будто на грудь вывалили ведро тяжелых острых камней и топчутся сверху.
Напрасно я вообразила, что занятия любовью с Виктором освободили меня раз и навсегда, что я защищена.
Теперь, когда Королева-Мать предупредила, что велела следить за мной, я не могла успокоиться. Я их чувствовала, эти глаза, мне в затылок упирались осуждающие взгляды — угрожающие, колкие, они следовали за мной неотступно. Мне желали зла освещенные окна и темные аллеи в парках, они надвигались на меня, пиявили мозг. Вокруг меня сжималось их зловещее объятие, я все время слышала глухо-враждебный шипящий шепот, меня подстерегали в темноте. Все старые добрые страхи вернулись, став только сильнее, они торжествовали победу, перекрывали мне кислород, плели паутину внизу живота, отравляли воздух — тихо-тихо, незаметно, и во рту у меня был мерзкий вкус.
Я не только не набралась сил за несколько предыдущих дней затишья, но чувствовала себя еще более жалким ничтожеством, я больше не могла этого выносить, глупый дикий страх набирал силу, рвался вперед, как машина, врезавшаяся на полной скорости в стоящий впереди автомобиль и намертво с ним сцепившаяся.
От квартиры Матье до дома Мирей идти было не больше пяти минут. Я прибавила шагу, неотступно чувствуя за собой и над собой злобный глаз. Что бы я ни делала, безжалостное око наблюдало, в ожидании, что бы я ни делала, оно в конце концов сожрет меня с потрохами.
Я то совала руки в карманы, то судорожно вынимала их, испытывая панический страх, с которым никак нельзя было справиться, разве что посматривать вправо-влево да бежать из последних сил.
Виктор поднял жалюзи, и я проскользнула внутрь.
Ужас стал запредельным, когда я поняла: он тоже не поможет, как и все остальные, и я не хочу заниматься этим с ним, он ничего для меня не сможет сделать, и все бессмысленно.
Его руки пробежались по моему телу: он чувствовал мое беспокойство, понимал, что я где-то далеко, — и не стал ждать, пока я раскочегарюсь и захочу, а вошел сразу, даже платье с меня не снял. Сначала я отсутствовала, потому что не верила. Нет, он не поможет, а эта чертова дрянь внутри мечется все быстрее и грубее, она растет и в покое меня не оставит.
А потом все вдруг кончилось.
В какой-то момент — я его не ухватила — он прогнал моего врага: уходя и возвращаясь, с яростной силой, как волшебник, добирался до самого дна, пробивал себе проход, заставляя заткнуться вопящий в душе ужас, он брал меня, присваивая, и я слышала только собственное дыхание, и растущее наслаждение, и освобождение, я сбежала от взглядов преследователей, сбросила с груди камни, и мое тело принадлежало ему одному. Не знаю как, но он снова оказался победителем, он добился, чего хотел. Я прижималась к нему, чувствуя единственное желание — спать, мне было спокойно, плевать, что придется вставать и тащиться домой пешком, на все плевать… Ужас прошел, внутренности перестали трепыхаться. Я чувствовала себя совершенно отдохнувшей, расслабившейся, утешенной. И бесконечно благодарной.
Он спросил:
— Мирей сказала, что твой брат уезжает завтра… Почему ты не говорила?
— В голову не пришло…
— Я смогу к тебе переехать?
— А здесь тебе плохо?
— А то! Да я скоро законченным психом стану, если не вырвусь отсюда! Сижу взаперти… Мне никакого резона нет оставаться с Мирей, хочу быть с тобой, все время, когда мы занимаемся любовью, я оживаю.
— Ты не можешь ко мне переселиться, подумай сам… Если ты отвалишь, Мирей первым делом примчится ко мне, и я не смогу не пустить ее. А если она что-то заподозрит, устроит такой тарарам, что мало никому не покажется. И будет, кстати, права.
— Ты должна найти ее, Луиза, иначе я съеду с катушек.
Я даже не стала спрашивать, о ком он говорит. Забавно, что он решил впервые заговорить о деле именно сегодня вечером. Чертов знаменитый инстинкт снова дал ему хороший совет.
Он опять оказался на мне, подложил ладони под мой затылок, двигался тихо-тихо и очень нежно, а я раскачивалась в такт, он смотрел прямо мне в глаза, я откидывалась назад, и дышала им, и чувствовала, как он растет внутри меня, а ко мне приходит умиротворение.
Как только он кончил, я вылезла из-под него, протянула руку к сумке, достала дискету и отдала ему — тянуть кота за хвост было бессмысленно, да я просто не имела на это права.
Я ответила на все его вопросы о Королеве-Матери, передала все, о чем мы говорили. Он спросил:
— Почему не рассказала сразу?
— Да потому, что Королева-Мать всегда меня опекала, теперь она впервые о чем-то меня просит, а я плюю ей в рожу. А еще потому, что боюсь, ты ведь можешь меня бросить, уедешь один, а я останусь, ну, и все, что из этого следует…
Одним движением подбородка он отмел все мои подозрения и страхи.
— Прекрати нести этот бред! Я тебя не брошу, увидишь, как это будет здорово, когда мы наконец свалим отсюда, да еще с деньгами, конечно, потребуется время…
— Кому ты ее продашь?
— Не задавай мне этих гребаных вопросов, не забивай себе голову. Эта дискета — настоящая бомба, ты и вообразить не можешь… Старуха и знать не знала, каким сокровищем владела… Не грызи ты себя из-за нее, с ней все кончено, точно тебе говорю, главное, не переживай, если что случится…
Он меня рассмешил. Я видела, как все гнусно, знала, что мы сейчас делаем, но обо всем забывала, стоило мне дотронуться до него, положить руку на его зверушку.
И все-таки рефлексы сработали: когда он спросил о Соне и третьей дискете, я ответила:
— Не знаю, где ее искать, она живет то там, то тут, двух ночей не спит в одной кровати.
— Думаешь, у тебя получится отыскать ее?
— Сделаю, что смогу, вот только Соня меня не слишком жалует, не знаю почему. Но в любом случае — постараюсь.
Виктор был разочарован и раздражен этой задержкой, хоть и ликовал, потому что снова правильно угадал, вцепившись в меня мертвой хваткой. И потому что был близок к цели.
Пока он скручивал последний косячок, я шарила в вещах Мирей в поисках куртки — на улице зверски похолодало. Потом пошла в ванную, причесалась, не забыв вычистить из щетки свои волосы. Я не торопилась — в конце концов, мы оба уже оделись и вид был вполне пристойный. Я улыбнулась своему отражению в зеркале: надо же, глаза блестят, как у нее, стали такими большими, светлыми, блестящими… На раковине валялись шпильки Мирей, я машинально взяла несколько, закрутила волосы в пучок, нашла, что мне идет — вид такой благородный и шея длинная и тонкая.
Мы покурили. Виктор был чертовски доволен. Я тоже, потому что рассуждал он об одном: как все будет шоколадно, когда мы достанем третью дискету. Миленькие истории, бодрые обещания… Мне трудно было поверить, что вся эта куча счастья достанется мне задарма плюс к той радости, которой он меня научил. Но я потихоньку привыкала, природная недоверчивость таяла.
2.00
Черная ночь, лестницы на улице Дидро, Саид и Масео спускаются, я поднимаюсь. На середине мы встречаемся, и я спрашиваю, улыбаясь:
— Полюбил гулять по ночам?
— Перестал спать…