Черное озеро (СИ) - К. Разумовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каждая секунда промедлений может стоить нам жизни — эти слова принадлежат Амуру. Он сказал их в далеком прошлом, когда мы вместе грабили телеги с налоговыми сборами, что должны были прибыть в столицу. Быть приближенным к царю не значило, что Разумовского подпускали к казне, святыням или Совету. Никто не позволял ему вникать во внутреннюю политику или развлекать княжеских вдов, когда их супружеское ещё не успело остыть. Но Волган сам во всём виноват. Амур веселил его бесконечными историями. В них он был то отважным героем, то величайшим злодеем, но объединяло все эти приключения одно — он никогда не выставлял себя лучше или умнее Волгана Воронцова. Каждое невероятное действо он сопровождал дежурными фразами: вы бы сделали также, я сделал это, думая, как поступил бы самый мудрый из всех правителей, ориентируясь на ваш ум и сноровку я предпринял…
Этих рассказов не хватило бы и на три жизни, но царю было всё равно. Амур тешил его эго, пока подглядывал в документы, отслеживал караулы, узнавал всё обо всех. Зерном правды в бескрайнем океане лжи были три вещи: он действительно умён, он величайший злодей и у него попросту нет совести. И во всём этом он был лучше Волгана. Я чертовски скучаю по тем временам.
Коридор петляет. Клятва верности княжне не даёт мне упасть.
Из-за угла показывается пара алых плащей, держащих фонари в руках. Амур дергается вперед, загораживая нас собой. Ни с чем не спутаю звучание рвущейся под заточенным лезвием плоти. Кто-то узнаёт мелодии композиторов по первым нотам, что-то по мазкам определяет художников, а на мою долю выпал талант различать звуки смерти. Хрипы, когда глотка наполняется вязкой кровью, стук рук и ступней об пол, во время предсмертной агонии.
Может, талант, но я больше склоняюсь к опыту.
Дружинники не успевают связать ни слова. Два тела оказываются на полу, не привлекая к нам лишнего внимания. Катунь тушит фитили на масляных фонарях пальцами. Огонь шипит, прежде чем исчезнуть.
— Ты убил их? — девушка нервно обращается к Амуру, обходя тела стороной. Старый друг небрежно бросает через плечо:
— Ранил. Веришь мне?
— У меня нет выбора.
Он солгал. Не знаю почему. Дружинники точно мертвы. Амур не оставляет свидетелей. Я решаю промолчать, борясь с навязчивым желанием умереть прямо там вместе с охраной.
Я так устал. Мы давно так много не двигались и силы, которые должны были поднакопиться, сразу же иссякли.
Мы выходим в небольшой зал. Факелы на подставках коптят потолок. Земляной пол сменил грубый серый камень, тот же из которого выполнены внешние стены в клетках. Земляные очень скоро научились раскапывать. Под одним из затухающим факелов прислоненным к стене стоит обломанный черенок. Рядом размеренно сопит дружинник. Черноволосая девчонка тут же кидается к палке, бесшумно шагая прямо в ловушку. Хастах хотел проследовать за ней вперед, но Амур опережает его. Нагнав умалишенную, остановившуюся в паре шагов от охранника, он с размаху ударяет дружинника ногой в лицо. Мерзкий хруст оглушающе разносится по пустому залу. Солдат разваливается на полу. Грудь, облачённая в алую одежду, перестаёт вздыматься. Его голова превратилась в кровавое месиво, под стать форме, что так гордо носят дружинники. Старый друг хватает девушку за шиворот и прижимает к стене. Она беспомощно мотает ногами в воздухе, цепляясь длинными пальцами за влажные каменные стены, поросшие мхом. Девчонка пытается дотянуться до факела, но не может. Ногти царапают воздух.
Не уж то она бы подожгла Амура, если бы могла?
— Еще раз сделаешь что-то, чего я не приказывал, и я оторву твою пустую голову за ненадобностью.
— Приказы раздавай своим шавкам. — рычит она, ударяя кулаками ему в грудь. Амур стоит неподвижно, игнорируя ее нападки.
— Пока действует клятва — ты моя шавка и должна подчиняться.
Девчонка округляет глаза и, не растерявшись, гавкает в ответ. Нева ахает.
Амур совсем тронулся умом в Лощине, раз отправился спасать меня вместе с полоумной. Хотя, это в его стиле.
— Могу нагадить в твои ботинки. — рычит сумасшедшая, пиная Разумовского. Он перехватывает её ногу, и девка едва не падает на спину. Шагаю вперед, чувствуя, как старые раны начали затягиваться, а обиды на друзей и вовсе угасли в преддверии свободы.
Свобода. Какое прекрасное слово, значение которого угасло в моей памяти спустя столько лет заточения.
— Куда мы пойдем?
Вмешиваюсь, надеясь предотвратить убийство девочки.
— В Черноград, на земли в подчинении Графа Крупского. — Шепчет где-то сверху Катунь, опираясь на украденное у покойных солдат ружье. Хастах обзавелся таким же. Длинные стволы блестят, отражая рыжие разводы языков пламени. На прикладе каждого вырезан медведь, раскрывший клыкастую пасть в смертоносном рёве.
— Мы ограбим графа? — Не веря своим ушам переспрашиваю я. Катунь кивает и позади меня раздаётся шум. Оборачиваюсь.
— Именно. — хрипит Амур, сворачивая шею прибывшему охраннику. Солдат обмякает, как тряпичная кукла. Незнакомка раскрывает рот, отступая назад. Она явно не была к такому готова. В убитом я узнаю мужчину, что так хотел допросить сумасшедшую девку. Животное на страже порядка, как любой их тех, кто измывался над Невой изо дня в день в соседней камере так, чтобы я их видел. Меня передёргивает от отвращения, пока на лице расползается улыбка.
Смертники пришли за мной, чтобы забрать на верную погибель.
Глава 8. Сломанные игрушки. Идэр.
Хастах мерит кухню тихими шагами, но из-за старого перелома он заваливался на правую ногу. На первый взгляд я бы никогда не сказала, что он хромает. Амур учил меня прислушиваться к миру вокруг, а не к молитвам. Это было так давно, что кажется издёвкой собственного воображения.
Из присутствовавших я оказалась единственной женщиной и лишь меня обделили правом голоса. Немым наблюдателем, как прокаженная, сижу в углу на табуретке в отдалении от четырех мужчин, делящих меж собой стол.
— Я могу понять зачем ты утянул её вместе с нами в темницу, но прямо сейчас в нашей единственной пригодной для сна комнате три бабы. — Хастах бесцеремонно тыкает в меня пальцем. — Идэр, как старая мельница, — отслужила своё. Малолетняя нахлебница и сумасшедшая карлица вообще бестолковые создания.
— Ты предлагаешь избавиться от них? — серьезность никогда не была сильной чертой Катуня, но сейчас его вопрос звучит властно и с вызовом. Хастах расправляет плечи, демонстрируя готовность вступить в перепалку не только словесно. Амур потирает лоб. Разглядывая столешницу, он бубнит под нос:
— Катунь, выведи Малена и его подружку, подготовь девчонку к разговору.
— Как же Мален? Почему ты позвал церковную подстилку, а не его? — Хастах награждает меня взглядом, полным отвращения. Нахимов