Флаг миноносца - Юлий Анненков

Девятка самолетов, появившись, как обычно, с солнечной стороны, начала перестраиваться в цепочку, не доходя до рощицы, где расположился дивизион. Писарчук сказал:

- Наши!

- Бомбы будут наши, - хмуро ответил Белкин.

В ярчайшем солнечном сиянии Земсков первым различил поджарые фюзеляжи и угловатые крылья "Юнкерсов-87". Он закричал "К бою!" и бросился к ближайшему орудию.

Ведущий бомбардировщик уже нырнул в пике, когда Сомин заметил, что на лейтенанте нет каски. Быстро сорвав свою, он надел ее на Земскова, а сам вскочил на платформу орудия. По команде Земскова пушка уже открыла огонь. Вслед за ней застучали другие зенитные установки, но самолет успел сбросить бомбы. Одна из них разорвалась неподалеку от орудия Сомина. Взрывной волной сержанта сбросило на землю. Он тут же вскочил и только тогда заметил, что правая рука у него в крови. Весь кустарник заволокло дымом. В грохоте разрывов потонули выстрелы орудий. Сомин хотел снова взобраться на орудие, но у него закружилась голова, перед глазами поплыли красные полосы. Рука от кисти до плеча горела огнем.

Белкин соскочил с платформы и обхватил Сомина за плечи.

- Остаешься за меня, - сказал ему Сомин.

- Не бойся, все нормально! - ответил наводчик и, усадив своего командира под кустом, снова полез на платформу. Приближалась новая группа самолетов.

В то время когда "юнкерсы" бомбили дивизион, Арсеньев получил приказ немедленно вывести свою часть на западную окраину Ростова, в район каменоломен. Капитан-лейтенант пошел по подразделениям, чтобы посмотреть, велики ли потери. В первой батарее был убит один из командиров орудий.

- Кого назначите? - спросил Арсеньев.

- Думаю перевести Дручкова с первого орудия, - ответил Николаев, - а Шацкого назначить на прежнюю должность.

- Добро! Выводите батарею на шоссе.

Арсеньев пошел дальше. Фельдшер Горич с помощью санинструкторов быстро перевязал четверых раненых и побежал к автоматическому орудию. Здесь уже был Яновский.

- Сомин, в санитарную машину! - приказал комиссар. Сержант поддерживал здоровой рукой раненую кисть, наскоро обмотанную бинтом.

- А вы гарантируете, что меня вернут в нашу часть? - спросил он.

"Вот народ! - подумал Яновский. - Как я могу ему дать гарантию?" Ничего я вам не гарантирую. Марш в санитарную машину!

Горич уже размотал руку Сомина:

- Пальчик у тебя оторвало! - он полил раненую руку иодом прямо из флакона.

- Только один палец? - от резкой боли у Сомина снова все завертелось в глазах. - Разрешите остаться на орудии, товарищ комиссар!

Долго разговаривать было некогда. Комиссар махнул рукой и пошел к другим раненым. Их было человек десять. Трое уже не нуждались в госпитале. Матросы рыли под деревьями братскую могилу.

2. В КРАСНОМ КРЫМУ - ТАНКИ!

До огневой позиции было не более получаса хорошего хода. Но минут десять потеряли из-за бомбежки. Арсеньев вел дивизион с наибольшей скоростью, которую позволяла изрытая дорога. По обочинам валялись разбитые машины, брошенное военное снаряжение и трупы лошадей.

Сомин, стоя на платформе своей машины, держался здоровой рукой за ствол орудия. За поворотом показалась поляна. Все здесь было черным от гари и развороченной бомбами земли. У самой дороги одинокая зенитная пушка задрала в небо обгоревший ствол. Несколько трупов лежало в разных позах среди множества стреляных гильз, которые устилали все пространство вокруг орудия. У штурвала сидел присыпанный землей наводчик. Руки его, казалось, прикипели к штурвалу.

"Чего он сидит здесь?" - подумал Сомин и тут же понял, что перед ним мертвец.

- Гаджиев! - воскликнул Белкин.

На темной гимнастерке блестел орден Красного Знамени. Черное лицо с горбатым носом прижималось к коллиматору. Очевидно, весь расчет был уничтожен прямым попаданием.

Страшное видение осталось уже позади, когда Лавриненко решился сказать то, что пришло в голову всем:

- Вот и нам так будет!

Ему никто не ответил. Машины подходили к огневой позиции.

Сомин поставил свое орудие неподалеку от первой батареи. Подошел Земсков. Он протянул Сомину каску и молча показал вмятину от осколка.

- Вот судьба! - меланхолически заметил Лавриненко. - Как раз угодил бы в висок, товарищ лейтенант.

- Не судьба, а человек, - ответил Земсков. - Жаль не могу тебе пожать руку, Сомин. Как самочувствие?

Рука у Сомина, конечно, болела, но не сильно. Он наклонился к лейтенанту:

- А тот зенитчик... Помните Гаджиева?

- Видел, - кивнул Земсков. - Ничего не поделаешь, Володя, война.

К орудию подбежал Косотруб:

- Товарищ лейтенант, вас вызывает командир дивизиона.

Командный пункт Арсеньева находился на холмике, где уже был вырыт небольшой окоп. Отсюда открывался необозримый степной простор. Пыльные дороги убегали вдаль. Одна из них вела к поселку Красный Крым, куда должна была выйти первая батарея. Полчаса назад в Красный Крым уехал Рощин. Арсеньев дожидался его возвращения, нетерпеливо поглядывая на часы. Впереди дивизиона уже не оставалось никаких других частей. Морякам предстояло одним задержать на этом участке немецкие танки. Они могли появиться в любой момент.

Николаев в пехотной гимнастерке и мичманке, с биноклем на шее ждал тут же на КП. Когда Арсеньев в третий раз посмотрел на часы, он сказал:

- А что, если мне сразу двинуться в Красный Крым? Немцев там нет. У Рощина что-нибудь случилось с машиной.

Арсеньев нахмурился:

- Без разведки выходить нельзя.

Отделения разведки всех трех батарей были уже разосланы по разным направлениям. На командном пункте оставались только двое дивизионных разведчиков - Косотруб и Журавлев.

- Пошлем Земскова, - предложил Яновский. Арсеньев согласился:

- Пусть берет Косотруба и Журавлева и едет на своей пулеметной машине.

Отъехав полкилометра от дивизиона, Земсков услыхал длинные очереди зенитных автоматов и остановил машину.

- Наши стреляют! - сказал Косотруб, перегнувшись через борт и заглядывая в кабину.

"Эх, черт, - подумал Земсков. - Как они там без меня?"

Полуторка снова помчалась по шоссе, а там, позади, три зенитных орудия молотили изо всех сил по самолетам, появившимся над дивизионом.

Сомин, стоя рядом со своей пушкой, до хрипоты выкрикивал команды. Ему не пришлось воспользоваться уроком Гаджиева. Раненая рука мешала самому сесть за штурвал, но Белкин справлялся превосходно. Когда ствол орудия уже раскалился от непрерывной стрельбы, один из самолетов спикировал прямо на пушку.

- Нулевые установки! - закричал Сомин. Белкин понял его. Он прекратил стрельбу, вцепился изо всех сил в штурвал. Его круглое, чуть рябоватое лицо с хитрыми крестьянскими глазами преобразилось. Ничего он не видел в этот момент, кроме самолета в перекрестии коллиматора. Вероятно, он не слышал даже угрожающего воя пикировщика.

Эти секунды показались Сомину вечностью. Уже готов был Лавриненко с перекошенным от ужаса лицом спрыгнуть с машины, уже задрожали руки у невозмутимого Писарчука, уже срывался с запекшихся губ Сомина крик "Огонь!", когда Белкин рывком ноги нажал педаль. Если бы жив был старший сержант Гаджиев, он наверняка сказал бы: "Сбивал его к чертовой матери, матрос!", потому что самолет был сбит. Он взорвался в воздухе на собственных бомбах, которые не успел сбросить, и далеко разлетелись горящие обломки.

Время приближалось к полудню, когда появился Рощин. Он сидел в кузове своей полуторки. Кабина была занята Людмилой. Оставив девушку в машине, Рощин поднялся на КП.

- Земскова встретили? - первым делом спросил Яновский.

Рощин от изумления потерял дар речи.

- Ну, что вы молчите? - лицо Яновского не предвещало ничего доброго. - Видели немцев?

- В Красном Крыму их нет, - сказал Рощин, - а Земскова я не видел.

Рощин действительно не мог видеть Земскова потому, что в Красном Крыму он не был. Утром он договорился с Людмилой, что заедет за ней в Ростов на улицу Буденного No 18. Девушка решила перехитрить командира дивизиона. Когда ей вручили направление в штаб тыла армии, уже перебравшийся за Дон, она сказала Рощину:

- Я туда не поеду. Охота была! У меня в Ростове есть знакомые. Когда дивизион выйдет на передовую, любыми средствами постарайся за мной заехать. Ты привезешь меня в часть, а там уже будет не до меня. Понял?

Согласиться на этот план мог только такой легкомысленный человек, как Рощин. Вначале он возражал, но Людмила начала ему нашептывать такие убедительные доводы, что лейтенант в конце концов сдался. Получив приказание выехать в Красный Крым, Рощин погнал машину в Ростов. "Успею, думал он, - до Ростова десять минут езды по шоссе. Захвачу Люду и кратчайшим путем махну в Красный Крым. Немцев там нет все разно. За сорок минут я обернусь".

Все вышло иначе. До центра Ростова он добирался долго, потому что дорога была заполнена отступающими частями. Квартира по улице Буденного восемнадцать оказалась запертой. На двери белела записка, приколотая булавкой: "Геня, жди меня тут. Я скоро буду. Целую, Люда".