Золото муравьев - Мишель Пессель

Так кто же они, люди племени минаро? Арии, бежавшие из Центральной Азии, или последние представители обосновавшегося в этих краях в давние времена белого гималайского народа, чей изначальный язык впоследствии уступил место одному из индоевропейских наречий?

Вопрос этот представлял для меня чрезвычайный интерес, так как ответ на него позволил бы пролить свет не только на происхождение первых ариев, но и на историю белого населения Азии, жившего в ней до эпохи великих миграций ариев.

Не мы были пионерами исследований, ставивших целью выяснить происхождение древних жителей Центральной Азии. Но мы были единственными обладателями ключа к нашему прошлому, позволяющего раскрыть множество тайн. Теперь мы знали живых людей, память которых, даже отмеченная властью времени, могла открыть для нас секреты доисторического периода, проникнуть в которые не может помочь ни один камень.

И вот настало время собираться в дорогу. Многочисленные сведения о минаро, которые нам удалось собрать, отныне составляли объемистое досье.

Мы уже были готовы к отъезду, когда Мисси, вернувшаяся от своего врача, принесла плохое известие. Вот уже несколько лет она страдала от болей в коленных суставах обеих ног, что во время нашей первой экспедиции от меня тщательно скрывалось. Сейчас же врач запретил ей даже подниматься по лестнице, добавив при этом: «Ни единого этажа пешком — только лифтом. Если выходите из дома — садитесь в автомобиль». Советы эти не очень-то годятся для людей, занимающихся исследованиями в Гималаях. Отбросив все предосторожности и вопреки указаниям врача, Мисси настояла на том, чтобы вновь сопровождать меня. Вооружившись тростью и наколенниками на шарнирах, она объявила, что готова к любым испытаниям.

Радость царила в наших сердцах, когда вместе с Нордрупом, присоединившимся к нам в Сринагаре, мы покинули Кашмирскую долину. Нас толкало вперед страстное желание выяснить наконец с абсолютной достоверностью происхождение народа минаро, а также стремление найти реальные подтверждения легенды о муравьях и их золоте. Для этого был составлен подробный перечень вопросов, все еще остававшихся без ответа. Какое место занимали наскальные изображения горного козла в конкретных обрядах? Сооружали ли минаро менгиры и дольмены? Можно ли говорить о существовании каких-либо иных связей между Центральной Азией и Европой? Имеют ли памятники Стонхенджа и Карнака какое-нибудь отношение к прошлому Центральной Азии? Пусть все это казалось чисто умозрительными допущениями, но ведь в конечном счете минаро говорили на таком языке, которому нельзя отказать в родстве с нашим собственным!

Один из менгиров, превращенный в буддийский чхортен.

В очередной раз мы покинули Кашмирскую долину, преодолевая уже знакомые нам крутые повороты дороги через перевал Зоджи-ла, на которых ветер свистит в ушах. Я любовался видом горных плато, открывшихся нашему взору по другую сторону перевала, когда шофер вдруг нажал на тормоза. Наш вездеход остановился около четырех камней, возвышавшихся на обочине дороги. Мы находились недалеко от Драса, на расстоянии примерно шестидесяти километров от Каргила. Эти глыбы явно несли на себе следы резца. В одной из них я узнал чхортен (буддийский памятник). Его силуэт, продиктованный формой камня, казался таким узким и долговязым, что вызывал невольную улыбку. Вот еще одно доказательство того, что в этом районе буддизм вобрал в себя более древнюю мегалитическую культуру.

День уже клонился к вечеру, когда мы, оставив позади последний поворот, въехали в Каргил. Встретивший нас Какпори тотчас же принялся рассказывать о поездке, которую он совершил прошлой зимой в Гаркунд — одну из деревень минаро на берегах Инда. Какпори отправился туда, чтобы принять участие в празднике Бононо — ритуале благодарения, совершаемом минаро раз в три года. Он показал нам фотографии мужчин с красивыми белыми бородами. Одна из фотографий запечатлела мальчика, который пытался (как впоследствии выяснилось, безуспешно) войти в состояние транса.

— Вам следует поторопиться с посещением этих деревень, — заметил Какпори, как нам показалось, не без иронии, — ведь их обитатели так быстро теряют свои обычаи, а вместе с ними и веру. Многие уже отказались от ношения традиционных одежд.

В правдивости этих слов я не без грусти убедился, рассматривая сделанные Какпори фотографии, на которых большинство мужчин были одеты в широкие шаровары и рубашки западного покроя. Некоторые щеголяли в современных пиджаках.

Из рассказа Какпори мы узнали, что праздник сопровождался массовыми песнопениями. Известно, что Франке удалось сделать перевод некоторых песен. В одной из них речь идет о кочевой жизни народа минаро, направляющегося в верховья Инда, и его расселении по деревням в долинах между Гаркундом и далеким городом Гилгит (откуда, как они утверждали, племя переселилось в эти края). Эта история с переселением долгое время не давала мне покоя. Обычаи минаро служили одним из звеньев цепи, связывающей этих людей с Ладакхом каменного века, а в песне утверждалось, что они прибыли в район Гилгита во времена отнюдь не столь отдаленные. Налицо было явное противоречие. Когда же в таком случае они появились на этой земле? А может быть, в этих местах, до того как сюда переселились минаро, жили другие родственные этому народу племена?

Сказание об этом последнем переселении возбуждало мое любопытство. Ведь для того, чтобы искать здесь «золото муравьев», я должен быть полностью уверен в том, что в V веке до нашей эры, то есть в эпоху, упоминаемую Геродотом, представители народа минаро жили в Ладакхе.

С полным основанием мы могли утверждать лишь одно: жизнь и быт минаро в наши дни проходили под знаком горного козла, ни на йоту не отличаясь в этом плане от уклада обитателей здешних мест, поселившихся тут в более отдаленные времена и покрывших скалы многочисленными рисунками с его изображением. Мы покинули Каргил и по извилистой дороге, вьющейся по берегам Инда вплоть до границы с Китаем, отправились в Лех, главный город Ладакха. В каждой из деревень, в каждом из небольших поселений, попадавшихся нам на пути, Нордруп спрашивал крестьян, не приходилось ли им видеть изображения горного козла или слышать о них. Ответ почти всегда был утвердительным.

Да и сами мы, проезжая по этому району, повсюду находили камни с рисунками. Рисунки эти можно условно подразделить на два вида: на некоторых скальных монолитах «паслись» целые стада нарисованных козлов; были и небольшие обломки, на которых помещалось не более двух животных. Пока нам не удавалось проникнуть в тайный смысл этой символики.