Занавес приподнят - Юрий Колесников

Лулу не думал, конечно, что здесь его примут с распростертыми объятиями, но не ожидал и такой единодушной почти откровенной неприязни к себе. Он счел за благо удалиться, но, как говорится, с гордо поднятой головой.

— Сожалею, — сказал он, взглянув на часы, — но должен покинуть своих старых знакомых… Приглашен на этот вечер в одну очень почтенную семью. А в таких случаях опаздывать неприлично… Не правда ли?

Получив утвердительный ответ мадам Филотти, Лулу важно раскланялся и шагнул за порог.

Выйдя из пансиона, он направился к углу улиц Лабиринт и Вэкэрешть. Однако здесь он остановился в раздумье: «Махнуть в отель «Национал», к Мими, или, может быть, лучше к лимонадчице с Северного вокзала?» Прикинув, что вряд ли Мими осталась без клиента в рождественский вечер, он направился было к лимонадчице, но вспомнил, как в последний раз столкнулся у нее с одноглазым торговцем подтяжками и корсетами с Липскань, и тотчас передумал… Нащупав в боковом кармане деньги, отложенные на случай, если хозяйка пансиона откажется вернуть пальто до уплаты всего долга, он повеселел. В это время к остановке подкатил со стороны центра девятнадцатый трамвай.

Новый план созрел моментально. Лулу поспешил к трамваю, но перед самым носом подножка вагона задралась кверху и дверь с треском захлопнулась. Через окно заднего тамбура вагона разукрашенная девица показала ему язык… По неосознанной ассоциации это напомнило Лулу холодный прием жильцов пансиона мадам Филотти. Он натянул глубже барсолину и громко выругался…

Было относительно тепло, слякотно и безлюдно. Бодеги, рестораны и прочие подобного рода заведения — здесь в этот час обычно кишмя кишел народ — с окнами и дверьми, затянутыми металлическими гофрированными шторами, придавали улице мрачный вид. Лишь витрины магазинов сверкали световыми рекламами и праздничным убранством. Перед ними Лулу останавливался и любовался своим отражением: «Чисто выбрит, элегантен, строен, как манекен из универсального магазина «Сора»… А шляпе и пальто — полмира позавидует!»

Он свернул за угол и стал подниматься по Дудешть. У стадиона «Маккаби» его внимание привлекли ярко освещенные бензиновыми горелками «петромаксов» большие окна спортивного зала. В них он увидел девушек и парней в белых блузках и рубашках с большими голубыми шестиугольными звездами на нагрудных карманах. Они играли в пинг-понг. Лулу замедлил ход, остановился у одного из окон и, вглядываясь, злобно прошипел: «Палестину устроили на румынской земле, жиды гнусные! Но погодите! Дайте срок, вернутся Думитреску и Сима, мы с вами не так поиграем…»

Раздумывая о необходимости и неизбежности, как считал Лулу, установления в стране нового порядка, в чем ему, несомненно, придется принять выдающееся участие, он добрел до угла Кручя де пятрэ и только хотел пересечь ее, как из-за угла его окликнул нежный голосок:

— Хел-ло-у, конфет-и-ик!

Лулу оглянулся: у калитки добротного двухэтажного домика с закрытыми ставнями стояла девица. Лулу подошел к ней.

— Закурить найдется? — мягко, детским голосом спросила невысокая девица с рыжей челкой.

— М-да, найдется… — томно произнес Лулу и, прильнув к ней, вожделенно стал разглядывать ее лицо, приподняв указательным пальцем подбородок.

— Прозябаем сегодня… — тоскливо сказала девица. — Кретины рождество справляют с женами, а девчонки в салоне киснут от скуки… Пойдешь ко мне?

Лулу с важностью извлек пачку сигарет и изысканным жестом протянул девице:

— Силь ву пле…[9]

— Хи-й «регале-ремесе»?![10] — взвизгнула рыжеволосая и, взяв сигарету с позолоченным мундштуком, обернулась ко двору, где за большой стеклянной витриной сидели ее «коллеги». — Девчонки-и! Дед Мороз принес «регале»!

К калитке шумно хлынули девицы. Лулу стоял напыжившись, словно потомок княжеского рода с поместьями, разбросанными по стране, и солидным текущим счетом в «Банка Националэ Ромыне». Полуодетые девицы, ежась от холода облепили, как осы банку с вареньем, и наперебой благодарили за сигареты, приглашая зайти в салон, откуда выбегали все новые «дамы». Стоял веселый гомон, смех…

— Лулу?! — удивленно воскликнула подошедшая высокая, хорошо сложенная девица с крупным вытянутым лицом, прозванная своими коллегами «кобылкой».

— О-о, Сузи? Салют! — несколько смущенно ответил Лулу и виноватым голосом добавил: — Ты здесь? А я, чудак, искал тебя на Габровень!

— Будет врать, плут несчастный, — парировала Сузи охрипшим голосом.

— Сузи, пардон! — пытался сконфуженный Лулу осадить девицу. — Даю слово чести офицера, я много раз заходил на Габровень, искал тебя! Спрашивал у Фифи, у Цуги, Лили… Можешь проверить…

— Будет врать, говорю! Фифи и Цуги знают, где я, а Лили давно уже нет на Габровень…

— Она «бай-байет» в больнице уже больше месяца!.. — рассмеялась тучная дева с обликом цыганки.

— Погодите, девушки, не трещите! — пытался Лулу вывернуться. — Даю слово чести королевского офицера! Я…

— Хватит загибать, говорю, кот драный! Гони долг, не то исцарапаю твою наглую рожу! — угрожающе прохрипела Сузи и схватила рукой ворот пальто Лулу. — Выкладывай хотя бы ту сотнягу, что выманил у меня наличными, слышишь?!

Лулу понял, что ему не отвертеться. Неторопливо засунув руку в карман, он старался нащупать там сотенную монету. Сузи в это время крепко держала его за ворот, а ее подружки безудержно хохотали и, всячески одобряя ее поведение, издевались над Лулу, еще минуту назад корчившим из себя вельможу.

Толпа росла. На шум сбегались девицы из соседних публичных домов, которыми была богата улица Кручя де пятрэ. Но Лулу Митреску бывал и не в таких переплетах. Он все еще важничал, казался снисходительным и спокойным, тогда как все его мысли были подчинены желанию отомстить Сузи, унизить её. Нащупав наконец нужную монету, он тоном, полным благородства, сказал:

— Пардон, Сузи! Вот мой долг. Пожалуйста, и… мерси! Но, пожалуй, уместно напомнить тебе, как нечестно поступила ты с тем брюхастым бакалейщиком, которого я привел к тебе однажды… Это был мой хороший знакомый…

— Я нечестно поступила? — возмутилась Сузи. — Что ты мелешь?

— Ну-ну, Сузи… Вспомни! Под утро ты очистила его карманы, как ветер очищает одуванчик от пушинок с семенами… Если бы ты знала, как он поносил тебя, обшаривая пустые карманы! Срам. Большой срам! Пришлось дать бедняге на дорогу деньжат, и, конечно, больше сотенной, но не подумай, душечка, будто я прошу вернуть мне этот должок… Боже упаси! Просто мне жаль его. И очень кстати напомнить тебе и сообщить твоим коллегам об этом пикантном факте…

Сузи стояла как вкопанная. Девицы из публичных домов, существовавших с соизволения полиции его королевского величества, не без оснований считали себя честными людьми, обреченными на мученичество. В их среде воровство считалось самым омерзительным. Нарушительницу этой неписаной заповеди подвергали суровому бойкоту или просто изгоняли на улицу. Лулу знал это, потому и придумал историю с бакалейщиком, но все время был настороже, ожидая, что Сузи в любой момент может влепить ему крепкую пощечину. Однако этого не случилось. С презрительной улыбкой, глядя на Лулу, она спокойно выслушала его и, не повышая голоса, неторопливо ответила:

— Ты слишком ничтожен, Лулу, чтобы оскорбить меня. Лгать ты мастер, это я давно знаю. Но на этот раз тебе не повезло. Здесь все знают, что бакалейщик, о котором ты плел всякую чушь, мой постоянный гость… А ты напялил на себя эту барсолину и пальто, по которым, наверно, кто-нибудь плачет, и вообразил, что прикрыл ими свою низость?! Думал, поверят тебе, а не мне? Ты ведь даже не сутенер! У них хоть какие-то принципы, постоянство, а ты просто мошенник — без совести, без чести. Мокрица! — И тоном, не предвещавшим Лулу ничего доброго, Сузи заключила: — Катись-ка поживее с нашей улицы, пока морда твоя наглая цела!

Лулу невольно сжал кулаки и готов был ударить Сузи, по вовремя сдержался, сообразив, что в противном случае быть ему распластанным на асфальте. Пятясь и с тоской оглядываясь по сторонам, он ушел, сопровождаемый всеобщим хохотом, каскадом самых нелестных прозвищ и замечаний.

Почувствовав себя в безопасности, он дал волю своей мстительной фантазии.

— Погодите! Будет и у нас «ночь острых топоров», — шептал он, — и будет похлеще, чем у немцев «ночь длинных ножей»!.. Я тебе, гадюка, все припомню! Пусть только вернутся Думитреску и Сима…

Не доходя до Нерва-Траян, Лулу завернул в невзрачное кафе своего давнего знакомого, некогда комиссара полиции, господина Вилли. Здесь он был завсегдатаем, как, впрочем, и вся основная клиентура, состоявшая из картежников-профессионалов и фальшивомонетчиков, мастеров спекулятивных махинаций и сутенеров, исключенных из гимназий и университетов прожигателей «готовых денег» с их очередными возлюбленными, девицами и дамами. Бывали здесь, конечно, и сыщики, и легионеры.