Вольная Русь - Анатолий Спесивцев

— Проснувся, бидненький? — негромкий женский альт с богатыми интонациями прозвучал для казака как гром с ясного неба, вызвав у него сильнейший всплеск головной боли, учащённое сердцебиение и совершенно не характерный для храбреца приступ паники. — Йди сюды, миленькый, я тебе приголублю.

У Юхима пока сил голову поднять не хватало, а уж женские ласки в данный момент его интересовали в последнюю очередь. Но немедленному осуществлению угрозы это никак не помешало. Таинственная незнакомка — он судорожно пытался вспомнить вчерашний вечер и разлепить глаза, чтоб на неё посмотреть — прижала его к своей груди. Роскошной, большой, упругой — об обладании женщиной с подобными богатствами мечтает множество мужчин. Для Срачкороба — по его ощущениям — эти минуты чуть не стали роковыми. Навалившись на него, прижав голову к своему бюсту, дама полностью перекрыла ему доступ к воздуху.

Конечно, лихой казак не сдался, он мужественно боролся за свою жизнь. Только вот скинуть незнакомку с себя или вырвать собственную голову из её цепких ручек он никак не мог, хоть силы возвращались к Юхиму буквально с каждой секундой. Вероятно, именно энергичность дёрганья его и спасла. Вместе с возмущённым мычанием, ну не смог в этой ситуации иначе, членораздельно выразить он свой протест — и глотка пересохшая плохо повиновалась хозяину, и телеса обильные дыхание сбивали. Стыдно признаться, но знаменитейший казак, которого большинство окружающих считали сильным колдуном и, одновременно, претендентом на святость (странное сочетание, но и Сечь была не обычным местом), чуть было не укусил то, что мешало ему дышать. Бабский приём, но другого способа освободиться он в тот момент не нашёл.

К великому его облегчению, почувствовав дёрганье мужчины, женщина немного отстранилась и дала тем самым возможность вздохнуть. Как же порой человеку мало надо… Вот и Срачкороб почувствовал натуральное чувство счастья от простого набора воздуха в лёгкие. Дышать — это такое блаженство! Пусть от веры он отрёкся, но воспитание в исламской семье наложило неизгладимый отпечаток на личность, в том числе и на отношение к смерти от удушья.

— Недобре моему хлопчику? А от выпье вин для опохмелу чарочку наливочки сладкойи — зараз и полегчае.

Для продолжавшего попытки сфокусировать взгляд на собеседнице казака такие слова прозвучали приятней всякой музыки. Даже головная боль резко уменьшилась, и, наконец, удалось её рассмотреть (отметив про себя, что и пахнет женщина очень приятно, восстановившееся после последнего перелома носа обоняние это чётко зафиксировало), весьма красивой оказалась незнакомка. Вот только его попытка положительно отреагировать словесно не увенчалась успехом. Пересохшая глотка выдала только безобразное: — Кар!.. — отчего на глазах лихого и бесстрашного воина даже, сами собой, слёзы выступили.

Слава Богу (или кто там, на небесах), красавица поняла его правильно и немедленно осуществила своё благое намерение — слезла с кровати и налила из большой зеленоватой бутыли в чарку тёмно-красную жидкость, подала страждущему.

Юхим, горя от нетерпения протянул к вместилищу нектара руку и с ужасом обнаружил, что взять-то наполненную чарку не сможет. То есть взять-то возьмёт и, скорее всего, не выронит, но вот сохранить содержимое, донести его до рта не сумеет наверняка. Его верная прежде десница, так уверенно обращавшаяся с пистолем, саблей и поводьями, не знавшая промаху — что не раз спасало хозяину жизнь — не просто дрожала, а ходила ходуном, выписывая странные и не контролируемые им фигуры.

Казак предпринял невероятное усилие по обузданию вдруг проявившей своеволие конечности, но добился этим обратного эффекта — его самого начало пошатывать в такт движениям руки.

— Мму… му!.. — произнёс он, хотя собирался не мычать по-коровьи, а произнести: «Не могу». Однако не только рука, но и горло по-прежнему отказывались ему повиноваться, выставляя перед такой роскошной женщиной в самом неприглядном свете. От расстройства у него опять заболела голова, а из глаз сами собой потекли скупые мужские слёзы. А ведь сколько раз ему в детстве и юношестве говорили, что вино превращает человека в свинью, нечистое животное…

Женщина оказалась очень понятливой и добросердечной, а не только ослепительно красивой — настоящая пери. Она сразу поняла возникшую проблему и удивительно правильно отреагировала на неё.

— Не можешь узяты, тому що расплескаеться? Бидненький, що ж с вами, мужчинами, клята горилка делает… я сама тебе напою.

И рослая, пожалуй, что повыше самого Срачкороба, пышная, но не жирная, светловолосая и на вид совсем ещё не старая (кто их, женщин, разберёт, какой у них возраст) — в общем, настоящая красавица — села рядом с Юхимом, прижала его правой рукой к себе, а левой осторожно, так, что не пролилось ни капли, вылила ему сладкую вишнёвую наливку в рот.

Он уже приготовился к внутренней борьбе за невыплёскивание наливки обратно, по опыту тяжёлого похмелья знал о таком подлом поведении спиртного — вылетать обратно в рвоте, вместо растворения в желудке, приносящего облегчение исстрадавшемуся организму. Однако чудеса продолжались, никаких приступов тошноты не последовало, по жилочкам побежал огонь облегчения. Но одной чарки для ухода от мучений было мало, это Срачкороб помнил прекрасно. Продышавшись, не без опасения — воспоминания о двух предыдущих попытках заговорить были ещё свежи — произнёс, хоть и хрипловато, но вполне внятно:

— Спасыби, прекрасна панночка, вы спасли мени життя.

— Ой, — белые лицо и шея женщины заалели, хотя до этого она не смущалась собственной наготы, для тех времён явление редкое. — Та за що ж?!

— Як за що?! От помирав я у страшных муках и не мог сам спастыся. Но тут до мене спустилась дева немыслимой красы и доброты и вытягнула грешного козака з пучины отчаянья.

Женщина покраснела до уровня варёного рака не только лицом и шеей, но и плечами и грудью выше великолепного бюста, потупила взор, замахала ручкой.

— Ой, не смущайте мене. Якая там дева?! Жона же я ваша, Анна. Да и до свадьбы вже вспила вдовицей побуваты.

— Но выглядаите липше всех дев, виденных мною за усе життя! — вдохновенно продолжил наступление на прекрасную особу Юхим (обходя скользкий вопрос о собственной памяти). И только после произнесения этой галантной фразы до него дошёл смысл сказанного собеседницей.

— Жона?! — неожиданное изменение семейного статуса стало для неунывающего шутника страшным сюрпризом. Можно сказать, что жутким, так как он пока не мог вспомнить даже знакомства с этой панной, не говоря уже о бракосочетании, которое вообще в его планах не числилось. Зачем собаке пятая нога, а сечевику жена?

От откровенного испуга фактом женитьбы на ней, женщина мгновенно расстроилась, лицо её сморщилось и сразу стало выглядеть старше, в уголках глаз блеснули слёзы. Женщина прижала левую руку ко рту и беззвучно зарыдала, по щекам сразу же потекли ручейки.

Весьма спокойно относившийся к бабьим выбрыкам Юхим вдруг почувствовал себя не в своей тарелке.

«Учора… або… не учора? От чортивщина! Помню ж, садились питы утрёх, у сильский хати, а просыпаюсь вже у постили бабы, шайтан знае де и, та й ще, жонатый! Що же це делается? Ой, якбы жинку побыстриш заспокаиты, бо ж хрен що вид нейи взнаешь».

— Кх… Панна, — пересохшая глотка снова подвела бравого казака, выдав поначалу непонятный, кашлеобразный звук вместо слова. Продолжить обращение он не смог. Услышавшая это обращение, красавица разрыдалась уже в голос, будто Срачкороб её ударил, введя, таким образом, его в ступор. Его мозги никак не желали работать в полную силу, а провалы в памяти, после вчерашнего (или, после вчерашнего и позавчерашнего? А может, после вчерашнего, позавчерашнего и позапозавчерашнего?), затягиваться не спешили. Даже во вполне здоровом состоянии способность к соображению у мужчин рядом с плачущей женщиной существенно снижается, а уж в тяжелейшем бодуне, с вернувшейся головной болью, пребывая в крайней растерянности… Наконец, после длительного торможения, Юхим сообразил, что женщину необходимо обнять и успокоить. В самый последний момент его посетило озарение (не иначе, как свыше), что если она действительно его жена, то лучше называть бабу не отстранённо, панной, а по имени.

— Кх-кх! — Уже сознательно прокашлялся казак и осторожненько подвинулся к вроде бы не обращающей на него внимания в приступе страданий-рыданий красавице. Судя по пышным формам, совсем ещё не старой, однако из девчачьего состояния вышедшей не вчера. — Анна, — как можно более проникновенным голосом обратился к супруге Юхим, одновременно придвигаясь к ней вплотную и осторожно обнимая за роскошные плечи и судорожно прикидывая, как бы поделикатнее расспросить о собственной женитьбе.

Вопреки опасениям она этому не воспротивилась, а, немного развернувшись, уткнулась мокрым личиком ему между плечом и шеей. Продолжая обнимать её одной рукой, он другой стал неумело гладить женщину по волосам. Рыдать Анна перестала, однако помочь беспамятному супругу вернуть воспоминания о произошедшем не спешила. Только потеснее прижалась, невольно вынудив напрячь мышцы спины и инстинктивно выпятить грудь.