Рапсодия - Джудит Гулд

Сначала они с Дмитрием считали, что это все дело рук Хаима Вейля — очень состоятельного человека, связанного с процветающим производством бриллиантов. Он действительно во многом им помог. Однако как выяснилось позже от самого Хаима, главным их добрым гением оказалась семья из Нью-Йорка. Семья Буним, совершенно неизвестных им выходцев из России, сделавших целое состояние на удачных банковских вкладах и теперь щедро тративших свои деньги на поддержку людей искусства, в особенности музыкантов. Хаим Вейль действовал как их доверенное лицо в Израиле. Он сообщил Бунимам о прибытии семьи Левиных в Тель-Авив. Вот почему их судьба изменилась, можно сказать, за одну ночь. Они избежали тех трудностей, с которыми сталкиваются практически все иммигранты из России, вынужденные первые несколько лет проводить в тяжелом труде, на поселениях или в кибуцах.

Левины сразу же погрузились в изучение иврита, хотя на первых порах прекрасно обходились английским, французским и русским языками в этом маленьком многонациональном государстве. Однако несмотря на сказочный поворот судьбы, первое время все трое ощущали себя пришельцами на чужой планете. В конце концов, за всю свою жизнь они не бывали нигде, кроме СССР. Какое-то время им казалось, что он проник им в кровь, в самые их души. Здесь им не хватало русских лип и берез, храмов с куполами-луковками и снега. Они тосковали по всему этому среди какого-то потустороннего, лунного пейзажа Израиля — сухого и гористого.

И образ жизни этих людей тоже казался чуждым и непонятным. Ультраортодоксы, ортодоксы, реформисты со своими сектами внутри сект, арабы и христиане со своими религиозными течениями… Левины, традиционно далекие от религии, не интересовались ни верованиями, ни культурой своих предков. В СССР же иудейская вера преследовалась и потому ушла в глубокое подполье. В результате Левины оказались среди народа, к которому — по крайней мере теоретически — принадлежали от рождения, но с которым не могли найти ничего общего.

От ощущения одиночества их спасала любовь друг к другу и еще безграничная вера в Мишу, в его талант. Он должен добиться успеха, невиданного успеха. До сих пор он их еще ничем-не разочаровал. Напротив, в одиннадцать лет он уже играл в самом прославленном концертном зале Израиля с филармоническим оркестром. Он уже гастролировал с оркестром по всему Израилю. Критики — обычно суровые и безжалостные — хором превозносили его до небес. Называли вторым Рубинштейном, вторым Горовицем… кем только не называли.

И тем не менее Соню грызла глухая неудовлетворенность. Она знала, что здесь, на Земле Обетованной, как бы добра она к ним ни была, Мише не реализовать все свои возможности. Вот и сегодняшний концерт… Все это прекрасно, но… Ему бы сегодня играть в «Кар-неги-холл», или в Линкольн-центре. И учиться ему надо у лучших учителей мира — в Нью-Йорке. Да, Миша заслуживает лучшего. И в ней сейчас говорит не просто материнская гордость, в этом она не сомневалась. Будучи музыкантом и преподавателем музыки, она может вполне объективно оценить Мишины способности. Дмитрий с ней в этом полностью согласен. А теперь она знает, что и другие думают так же. Тому подтверждением письмо, полученное Дмитрием, и телефонный звонок. Соня глубоко вздохнула, не в состоянии до конца поверить в эти волшебные повороты судьбы. Взгляд ее упал на часы. Пожалуй, стоит принять душ сейчас.

Она сбросила халат, прошла в ванную, открыла кран, встала под душ. Если бы можно было вот так же смыть с себя нервное возбуждение…

Она вышла из ванны, яростно растерлась полотенцем. Внезапно почувствовала, как волосы на голове буквально встали дыбом. Кто-то за ней наблюдает… Она медленно обернулась.

Дмитрий!

— Ах ты… ах ты… дьявол! Ты меня до смерти напугал. Он схватил ее в объятия, начал осыпать поцелуями.

— Прости. Не мог устоять перед искушением. Ты меня простишь?

— Может быть. Посмотрим на твое поведение. Он откинулся назад.

— У меня очень хорошее поведение. Очень-очень хорошее. Просто прекрасное поведение.

Он загадочно улыбался, пожирая глазами ее обнаженное тело. Соня ответила понимающей улыбкой.

— Мы одни? — спросил он.

— Да. Миша уже уехал в концертный зал.

— Ну, так как насчет этого самого? Соня устремила на него невинный взгляд:

— Насчет чего?

Дмитрий прижал ее к себе, толкнулся напряженным членом.

— Ах, насчет этого! — Она взглянула в его улыбающиеся темные глаза. — Думаю, мы сможем с этим что-нибудь сделать. Он поцеловал ее в губы.

— Жду тебя в спальне.

Игриво шлепнул ее по заду, повернулся и вышел.

Соня закончила вытираться, чуть спрыснула себя духами. Взглянула на свое отражение в зеркале. «Пожалуй, оставлю седину как есть», — решила она. Прошла в спальню.

Дмитрий лежал на кровати обнаженный. Длинное, худощавое, загорелое тело все еще очень привлекательно, подумала Соня. И этот темный загар ему идет.

Он поманил ее рукой. Она подошла к кровати. Он нежно провел руками по ее упругому телу сверху вниз, от груди к бедрам. Соню охватила дрожь. Изнутри горячей волной поднялось желание. Она села на кровать рядом с ним. Он притянул ее к себе, прижался всем телом. Она застонала от наслаждения. Руки сами собой потянулись к его члену, гладили, ласкали. У него перехватило дыхание.

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Господи! — простонал Дмитрий. — Давай отключим его. Соня кивнула, протянула руку к телефону. Остановилась на полпути.

— Может быть, Миша что-то забыл. Нет, я лучше возьму трубку.

— Черт!

Соня подняла трубку. Он наблюдал за ней, продолжая гладить ее грудь. Внезапно на лице ее появилось выражение ужаса. Трубка задрожала в руке. Дмитрий сел на кровати.

— Где? — дрожащим голосом спросила Соня. — Да-да, мы едем.

— В чем дело? Соня, что случилось?

Соня сидела на кровати, раскачиваясь из стороны в сторону. Из глаз ее текли слезы.

Дмитрий встряхнул ее за плечи.

— Соня! Ради Бога…

— Миша… Машина попала в аварию. — Она вскочила. — Скорее! В больницу!

О Господи… А как же концерт? Миша!.. Его руки…

Глава 11

Дмитрий нажал на тормоза. Автомобиль резко остановился у входа в отделение неотложной помощи. Соня открыла дверцу еще прежде, чем он успел заглушить мотор.

— Постой, Соня. Подожди меня.

— Скорее же, скорее!

Раскрасневшееся от жары лицо Сони застыло в маске отчаяния.

Дмитрий вышел, запер машину, огляделся. «Не парковать»… Какого черта! Сейчас это не имеет значения. Он нагнал жену, обнял за плечи. Вместе они вошли в отделение неотложной помощи, поспешили к информационному окошку, спросили о Мише. Их тут же повели через вертящиеся двери к небольшому отсеку, отгороженному шторой. Отовсюду слышались стоны, крики боли. Соня непроизвольно стиснула руку Дмитрия.