Час отплытия - Мануэл Феррейра

Выйдя от нее, Жука долго бродил по улицам города. Он был горд, что сумел сохранить потрясающий секрет. Значит, он свой человек, достойный доверия. Но про себя он сквозь зубы ворчал: что за негодяй этот капитан Фонсека Морайс!

36

Что за негодяй этой капитан Фонсека Морайс! В тот самый момент, когда Жука предавался праведному гневу, старик в лохмотьях, с палкой в руке и в низко надвинутой на лоб потрепанной шляпе поздоровался с ним чуть приметным кивком, в котором, однако, явно сквозило высокомерие.

Это происходило на одной из улочек, что вели в порт, где хозяйничали, диктуя свои законы, банды воров и преступников. Оборванный старик продолжал сидеть на пороге дома. Жука с любопытством оглядел его.

— Вы случайно не Жука Флоренсио? — осведомился старик.

Вот прохвост! Так ни за что ни про что оскорбить человека, даже не прибавить к его имени обращение «сеньор»!

— Знаешь, чертов кафр, тебя стоило бы отколотить за твою дерзость тростью!

Старик в лохмотьях с трудом приподнялся, но силы изменили ему и он прислонился к стене.

— Послушайте, Жука Флоренсио. Я ведь образованный, в лицее учился, понятно?

— Откуда мне знать, кто ты такой. По-моему, ты просто наглец. А если в другой раз осмелишься мне дерзить, я обломаю вот эту трость о твою спину, грязный кафр!

Ньо Мошиньо отделился от стены, опираясь на палку. Он выпрямился, лицо исказилось от боли.

— Ах ты, черная образина, да что ты такое плетешь?! Меня все уважают. Я знаю жизнь, начальником отдела служил. Послушай, ты, я человек образованный! А что ты собой представляешь? Ты дерьмо, а не писатель, только бумагу зря переводишь.

Неожиданно Жука расхохотался. Это же настоящий кафр, старик так и просится на фотографию. Жаль, что он не захватил с собой фотоаппарат. Писателю надо всегда быть во всеоружии.

— Кто ты такой? Я отвечу. Лизоблюд и подхалим, все это знают.

Охваченный яростью, Жука бросился прочь. Грязная свинья, кафр!

37

Поздно вечером Шико Афонсо, запыхавшись, вбежал в дом Венансии.

— Вы только послушайте, нья Венансия!

— О чем ты теперь мне поведаешь, мой мальчик?

— Ньо Фонсека Морайс похитил из тюрьмы Таррафал доктора Сезара.

— Как?! У тебя что, в голове помутилось?

— Доктор Сезар бежал. Он сел в шлюпку и догнал «Покорителя моря» по пути в Дакар.

— Быть того не может! — Она недоверчиво заглянула ему в глаза.

— Сведения точные, нья Венансия.

— А Беатрис?

— Они все трое на судне.

Случается, что добрая весть стоит целой жизни. Именно такую весть услышала Венансия. Она обняла Шико Афонсо и зарыдала. Теперь она плакала от радости, и слезы приносили ей утешение.

38

Выйдя из дома Венансии, шумно радовавшейся неожиданно доброму известию, Шико Афонсо задумался о своей судьбе.

Что же с ним-то теперь будет? Остаться здесь, в Минделу, нахлебником у Венансии? Разве это достойно молодого человека, начавшего серьезно относиться к жизни? Вернуться на Санту-Антан? При одной мысли об этом ему становилось не по себе. Воспоминания об отчем доме не давали Шико покоя. Отец, старый ньо Фелисберто, с детства прочил ему большое будущее, мечтал видеть своего сына образованным человеком. И тут же Шико Афонсо снова будто увидел отца, каким он стал через несколько лет — проказа постепенно разрушала его организм. Какое-то время он жил в колонии для прокаженных в Барбашо. Потом, взобравшись на скалу в Пауле, бросился с нее вниз — так велико было его отчаяние. Бедный отец, как пытался он скрыть от детей страдания, которые ему причиняла болезнь! И вот теперь Шико остался совсем один на свете. Какой путь ему выбрать? Он не хотел быть больше голодным бродягой на Сан-Висенти. Заняться контрабандой? Или уехать куда-нибудь, спрятавшись в трюме грузового судна? А может, отправиться с беженцами на Сан-Томе, как предлагал ему отец Шандиньи? Сан-Томе — дикий скалистый остров, но там есть еда. Интересно, что бы ему посоветовал Мандука? Он жил на окраине города, около старой церкви. Туда Шико Афонсо и направился, погруженный в глубокое раздумье. Между булыжниками мостовой кое-где пробивались травинки. Солнце беспощадно выжигало растительность, будто слизывало ее языком. Внизу, у подножья холма, виднелся хутор Фелисиано Антао — с колодцем, ветряной мельницей и огородом, где теперь почти ничего не росло: лишь редкий кустарник устоял перед засухой благодаря близкому соседству с колодцем, правда уже давно пересохшим. Служанка Фелисиано Антао, как всегда, воевала с козой ньо Жоан Жоаны. Своенравная коза ходила, где ей вздумается; ей никакого дела не было ни до хозяина, ни до ругани тех, кому она приносила убыток.

Старая служанка негодовала: воспользовавшись ее рассеянностью, проклятая коза прыгнула через забор или каким-то чудом открыла калитку и сожрала в огороде все подчистую. Возмущенный ньо Фелисиано раздумывал — прикончить ли ему козу или прогнать со двора служанку. Коза жевала бумагу, обгладывала голые сучья, беззаботная, давно уже свыкшаяся с голодом.

Шико Афонсо все шел и шел под палящим солнцем. На небе не было ни облачка. То тут, то там попадалось скрюченное, засохшее дерево с почерневшими от зноя листьями. Дом Мандуки был еще далеко — на вершине холма. У Шико не хватило сил до него добраться, и он повернул обратно.

Солнце затопило улицы города, оно терзало людей, скотину и птиц. Едва Шико завернул за угол губернаторского дворца, перед ним как из-под земли появился Фрэнк и сообщил новость: Маниньо и Лелу выпустили из кутузки. Сегодня ночью ребята собираются отметить это событие — устроить праздник в честь Лелы, Маниньо, ньо Фонсеки Морайса и доктора Сезара.

Новость реяла над Минделу, точно знамя на ветру. Капитан Морайс похитил доктора Сезара, и не только его. Под покровом ночи доктор Сезар с друзьями вышел на шлюпке в море, где их подобрал парусник, и исчез. Люди ликовали. Смелый человек этот капитан Фонсека Морайс.

Вечером ребята пришли на праздник со своими скрипками, кавакиньо, гитарами. Там были Жо, Той, Фрэнк. Позднее к ним присоединились Маниньо, Лела, Валдес. На время они забыли о морнах и самбах и веселой компанией отправились на побережье. Миновали Монте-де-Сосегу, Фонте-Конегу, оставили позади Шао-де-Алекрин, Монте — кварталы бедняков, кварталы нищеты. Парни были радостно возбуждены. Ни о ком другом, кроме ньо Фонсеки Морайса и доктора Сезара, они не говорили.

Нет кукурузы, нет кашупы. Народ голодает. Но в Минделу был один человек, у которого припасов с избытком хватило бы на всех жителей Сан-Висенти. И кукурузы, и маниоки, и фасоли.