Торт немецкий- баумкухен, или В тени Леонардо - Татьяна Юрьевна Сергеева

громко расхохотался. — Ты представляешь? Гаврила страшно злится, а я не могу удержаться от смеха: в Сенате всё точно так и есть: бесстыжая Истина и голая Правда должны быть всегда прикрыты…

Наконец, мы остановились на Кадетской линии. Я очень волновался, у меня даже руки дрожали. Николай внимательно осмотрел дом снаружи, несколько раз обошёл его кругом. Не произнеся ни слова, слазал на чердак и проверил крышу, спустился в погреб. И только после это вошёл в дом. Я со страхом ждал его приговора, но для себя решил: чтобы он ни сказал, я от своего решения не отступлю.

Наконец приветливая улыбка появилась на его лице. Я облегчённо вздохнул.

— Ну, Карлуша, от души тебя поздравляю. Хоть ты ничего не смыслишь в домостроительстве, но интуиция тебя не подвела. Дом вполне неплох. Конечно, в нём есть определённые изъяны, но их несложно устранить при ремонте. Теперь рассказывай, как ты хочешь свою кондитерскую здесь организовать…

Мы долго обсуждали, как будет устроена кухня, как я хочу соединить комнаты в одну залу для посетителей, как планирую расположить прилавок, где буду принимать посетителей… Один из чуланов решено было переделать в мой рабочий кабинет, в котором будут находиться все расчётные бумаги и тетради, а для моего проживания — приспособить самую большую комнату, имевшую отдельный вход с улицы. Николай обещал сегодня же составить подробные чертежи, и составить план строительных работ. И, конечно, хотя бы приблизительно прикинуть, сколько такая переделка дома будет для меня стоить. На ремонтные работы деньги у меня ещё оставались, а вот далее, на организацию самого дела придётся мне брать в долг деньги у дяди Ганса.

Ну, вот. А теперь, отвлёкшись от рассказа о своих героических планах, я приступаю к описанию событий в нашей личной жизни — и моей, и моего любимого друга. Событий, которые в корне изменили существование каждого из нас.

Начну с того, что именно тогда, под влиянием Бакунина, несмотря на свою напряжённую жизнь, Николай страстно увлёкся театром, и не как дилетант, а как вполне осведомлённый в этом искусстве человек. От него я узнал, что интерес к театру возник в наше время не вдруг и не на пустом месте. Оказывается, ещё при Елизавете Петровне театральные представления были постоянным атрибутом всех столичных празднеств и торжественных приёмов. Сама императрица, была большая любительница театральных и маскарадных представлений, и присутствовала почти на всех любительских спектаклях в Шляхетном корпусе и, по слухам, со смехом помогала кадетам, исполнявшим женские роли, наряжаться в дамские одежды … В конце семидесятых годов театральный ветер прилетел в Россию из столиц Европы и полонил весь Петербург. Конечно, главным источником этого увлечения был императорский дворец. Здесь в Эрмитажном театре ставились любительские спектакли для избранной публики, приглашённой лично императрицей. Она сама написала множество пьес, некоторые из которых я читал в доме Бакунина. Они носили более всего нравоучительный характер, но после позорного изгнания из Петербурга Калиостро и Сен-Жермена две пьесы имели сатирическую и обличительную цель, высмеивая этих жуликов и обманщиков. Вслед за государыней Петербургская знать стала организовывать и собственные домашние театры. Некоторые спектакли на этих сценах вызывали самые искренние восторги Петербургской публики, некоторые — иронию и насмешку. Но страсть к театру продолжала нарастать и развиваться. Государыня более всего полюбила итальянские оперы? Ну, что ж! Начали ставить в знатных домах и оперу, которая в те годы стала, пожалуй, самым популярным развлечением. Как правило, в домашних спектаклях были заняты все члены семьи, что, как я теперь — старый глава семейства понимаю, было очень важно в воспитательном и в просветительном отношении.

В доме Бакунина тоже ставились великолепные любительские спектакли, на которые собиралось немало страстных любителей театра. Среди них были старые мои знакомцы, в том числе любимый мною Василий Капнист, но было и достаточно людей, которых я видел в первый раз, но которые в Петербурге были личностями весьма известными.

Так Дениса Фонвизина, нашего талантливого сочинителя, видел я в гостях у Бакунина только мельком несколько раз. Знаменитую его пьесу «Бригадир» мне подарил в списке Николай, и я зачитал её, в самом прямом смысле, до дыр… Бывало, только начнёт одолевать осенняя хандра, или случится что-то неприятное на кухне, тут же хватаю сию пьесу, и плохого настроения как не бывало!

Но, забегая далеко вперёд, должен я поведать, дорогой читатель, о своей единственной встрече с этим великим мастером в доме Державина, которая произошла много лет спустя, в 1792 году. Литературному обществу Петербурга в те дни хорошо было известно, что Фонвизин давно и тяжело болен, по слухам, постигли его несколько ударов, в результате которых он был почти парализован и с трудом разговаривал. Но, как оказалось, продолжал работать! В тот памятный вечер я появился в гостях у Гаврилы Романовича в его любимом доме на Фонтанке, совершенно случайно. Мы только что вернулись с женой и детьми из длительной поездки в Европу. Я привёз Державину послание от его давнего французского друга и пришёл к нему без предупреждения. К своему несказанному удовольствию, застал я у него многочисленное литературное общество. С большинством гостей был я хорошо знаком с молодости, кого-то видел впервые, и радушный хозяин тут же меня с этими господами познакомил. Меня забросали вопросами о последних новостях парижской жизни, я не успевал отвечать. Но вдруг Денис Иванович вошёл к нам в кабинет, поддерживаемый двумя молодыми людьми. Одна рука его вовсе не действовала, и ногу он приволакивал… Слова он произносил с неимоверным трудом, но сумел сказать, что принёс для Державина свою новую комедию «Гофмейстер». Это известие произвело необыкновенное возбуждение среди гостей. Все начали просить разрешения прочитать её вслух для всех присутствующих. Фонвизин не дал себя долго упрашивать, и кто-то тут же начал чтение. Комедия была очень смешна, Денис Иваныч, насколько мог, выражал своим видом чрезвычайное удовольствие, так же, как и мы, он смеялся, но крупные слёзы падали при этом на его грудь… Я очень сожалел, что Николай отсутствовал в тот вечер по своим бесконечным делам, после он очень печалился о том, поскольку это было последнее появление Фонвизина перед потрясённым обществом писателей, поэтов и знатоков литературы. Утром следующего дня мы получили печальное известие — нашего выдающегося писателя не стало…

Это моё грустное отступление я считал нужным привести, продолжая разговор о любви Петербурга к театру. Итак, я остановился на том, что домашние театры в домах знати развивались и множились.

Бакунин не отставал: решив устроить очередной домашний спектакль, он попросил Николая