Где найдёшь, где потеряешь (Повести) - Николай Кузьмин

Невольно затаив дыхание, он говорит:

— Слышу. Тридцать две минуты прошло…

— Я знаю, знаю, — слишком поспешно тараторит Дорогуша. — Но Костя, Костенька! Но получилось так. Сперва получилось — вахлак не заметил. Второй раз была милицейская машина позади, вот. Они пропустили, переждали. А потом… Ты слышишь? А потом автомат проглотил две монеты. Пока меняла, пока другой автомат…

По какому-то наитию Живоглот вдруг спрашивает:

— Откуда звонишь?

— А? — теряется Дорогуша. — Я? Из автомата…

— Где он?

— Кто? Автомат? А здесь… на углу.

— Точнее!

— Что «точнее»?

— Отвечай, не задумываясь, где стоишь, что видишь вокруг?

— Ну… Ну, вот тут гастроном… газетный киоск. А зачем тебе?

Живоглот не отзывается. Прикрыв ладонью разговорную мембрану, он пронзительно вникает в шорохи на том конце проводов.

— Костя? — голос Дорогуши становится тревожным. — Костя! — и какая-то растерянность в нем. — Костя, Костенька, ну отвечай же!..

А он безмолвствует, вслушивается, вслушивается, ловя параллельный бубнеж, потрескивание, писки… Наконец звучат короткие гудки, и тогда Живоглот кидает трубку, стискивает пальцы, похрустывает ими, напрягая рассудок, обостряя подсознательное ощущение беды. Не удается! Интуитивная настороженность угасает, чуть теплится, угасла совсем.

— Да нет, показалось, — громко говорит он, бередя свою жадность. — Так упустить можно! Волков бояться — в лес не ходить…

Глотнув из плоской бутылки, которую носит при себе, он вынимает из портфеля самодельный пистолет и все остальное, нужное к случаю. Спустя несколько минут, решительный и наглый, выходит этот монстр из своего логова, направляется к месту, где должна покинутая машина его поджидать.

На улице Тельмана полночная тишь. Прогрохочет иногда многотонный грузовик, промелькнет поздняя парочка, звякнет гитара в глубине затемненного двора, а больше ничего, никого — окраина… Правда, на автобусной остановке топчутся трое: парень с девушкой, явно влюбленные, и еще, чуть в сторонке, чтоб не смущать молодых, скромный интеллигентный гражданин в очках и с профессорской бородкой. Гражданин мурлычет какие-то мелодии, задорно поглядывает туда-сюда, будто навеселе. И он замечает, он видит: на Тельмана появилась легковая машина, вишневые «Жигули»…

Автомобиль катит неторопливо, задумчиво как бы. Вот он притормаживает напротив школы и наконец замирает совсем на той стороне дороги, от автобусной остановки недалеко. Из кабины выходит невзрачный шофер, озирается, отодвигается бочком и вдруг топает прочь без оглядки. А машина брошена, машина пуста и незаперта… Однако заподозрить что-либо тут некому. Влюбленных как раз последний автобус подобрал. Интеллигент, не дождавшись своего маршрута, шагает теперь по направлению к Дальневосточному. Так что в районе покинутых «Жигулей» ни души. И тихо, сонно в этом районе…

Тем не менее невзрачный шофер Василий Плаксин идет, словно по раскаленной плите. Он знает, помнит: шуточки с Живоглотом опасны. Одна надежда — «моя милиция меня бережет», но где она сейчас, эта милиция? Василий дрожит, все дрожит у него внутри, изнывает от страха каждая клеточка тела… Вот он вынырнет, проклятый Живоглот! Вот он спросит, глянет!.. Ох, как бы не срезаться в последний момент…

— Покурить не найдется? — ударило в спину.

Он!.. А вокруг никого… Василий оборачивается в полной уверенности, но видит поспешающего следом очкарика с бородкой. У того незажженная папироса в руке. На секунду становится легче. Василий протягивает очкарику спички и… холодеет опять. Пальцы! Эти шулерские, нетрудовые пальцы… Живоглот молча прикуривает, ждет. Благодаря передышке, у Василия все же находится запасец стойкости. Лицедействуя дальше, он грубо бурчит:

— Ну чего, прикурил? Отдавай спички, чего зажимаешь!

— Не узнал? — довольный своим маскарадом, смеется Живоглот.

— Кого? Иди-ка ты!..

— Ша, Васенька! Ша, голубок!

— Костя?! Во, карнавал!..

— Ладно, — не хочет больше терять время Живоглот. — Получи свои бабки и прощай. Надолго прощай. Понятно?

С этими словами он лезет во внутренний карман, выхватывает пистолет и, оскалившись сатанински, тычет им в голодное брюхо сообщника. Тот чуть не падает замертво и без выстрела. А Живоглот, насладившись человеческим ужасом, говорит:

— Хе! Шучу. Но могу и без шуток, запомни. — Сменив пистолет на деньги, протягивает их: — На, бери. Бери, бери! Скажи спасибо, алкаш.

И полумертвый Василий униженно вторит:

— Спасибо, Костя. Спасибо, дорогой. Ох, спасибо…

Вот такая романтика, такая блатная героика. Не мешало бы все это Борьке и Саше Донцу поглядеть. Чего они жаждали? Славы, подвигов, острых ощущений? Ну, а если на месте Василия Плаксина пришлось бы себя испытать?

Ну а что Живоглот? Неторопливо, непринужденно, как заправский собственник, влезает он в кабину «Жигулей», поворачивает ключик зажигания. Поворачивает раз, другой, а мотор молчит, мотор ни в какую. Уже торопясь, лихорадочно дергает Живоглот ключ… Дергает, вертит, трясет, ломает!.. Потом вскидывает прозревающие, расширенные глаза и видит через стекло, в зеркале, со всех сторон видит: конец, приехал! От школы — напрямик ПМГ, сзади подкатывает серая «Волга». И даже пешие, как из-под земли, — вот они, вот — повсюду!

— Ах, ты, — в каком-то изумлении произносит Живоглот. — Василий… А я-то ему полтыщи. И она… Без нее не обошлось.

Затем он срывает фальшивую бороду, отшвыривает очки, вынимает пистолет и хладнокровно ждет развязки. Его землистая, морщинистая физиономия каменеет, сощуренные глаза решительностью полны. Оперативники уже возле машины. Заметив ищущее дуло, они пригибаются.

— Бросайте оружие! Сдавайтесь, Черепанов! Не усугубляйте своей вины! — кричат со всех сторон.

— Хе! И фамилию даже знаете? — скрежещущим смехом отвечает он. — Ясненько! Тогда тем более… — и сует пистолет в рот.

В ту же секунду через задние дверцы кабины врываются двое, обрушиваются на плечи Живоглота. Но как ни быстра и ловка их моторная реакция на любое движение преступника, он при желании мог бы спустить курок, причем не один раз.

— Не-е-ет! — хрипит люто. — Больше не дамся! Глядите, как блатные погибают! Застрелюсь лучше!

И не стреляется. А потом уже нечем — обезоружен, взят. И тогда, бессмысленно цепляясь за руль, за кресло, Живоглот меняет пластинку, начинает громко орать:

— Я француз! Я лорд! Не хватайте, меня ждут на Марсе! Где стакан жемчуга? Обворовали! Не хочу!..

Пядь за пядью теснят упирающегося бандита и наконец отрывают от машины. Тут уже проще: под белые руки, как говорится. Не обращая внимания на мгновенное помешательство, его ведут к другой, приспособленной для таких «французов» машине. Согнутый в три погибели, разъяренный, бессильный, обезумевший старик внезапно всхлипывает, роняет неподдельную слезу.

Да… И это неплохо бы видеть ребятам собственными глазами, особенно Саше — закономерный финал оголтелой привязанности к деньгам. А впрочем… Быть может, им уже хватит своих треволнений? Ведь не пропали же даром усилия Игоря, Подольского, Петрова. Они верили в спасительность рискованного эксперимента. Поверим и мы.

После всех происшествий ребята уклонялись от встречи друг с другом, не зная, как держаться теперь, как себя вести. Борька стыдился Игоря, Игорю тоже было неловко отчасти, Саша Донец просто боялся разговора начистоту. Но, живя в одном доме, они, разумеется, столкнулись ненароком. Саша с Борькой возвращались от следователя вместе, а во дворе оказался Игорь, будто поджидал.

— Смотри, Лось! — ахнул Борька. — Чего делать будем? Подойдем?

— Как хочешь, — ответил Саша. — Пускай лучше сам.

Они свернули к пустующей скамейке, уселись, на чужую инициативу положась. Зато Игорь не стал увертываться трусливо. Он подошел — невозмутимый, самоуверенный с виду. Он улыбнулся:

— Здорово, джентльмены удачи!

— Здорово, — робко и радостно Борька кивнул.

А Саша, кривя губы, гоняя во рту жевательную резинку, сказал:

— Если гора не идет к Магомету… — однако руку пожал.

— Злишься? — с огорчением спросил Игорь.

— Презираю.

— Дурак после этого.

А ты предатель. Бить тебя надо долго и больно. Да за такие…

— Не смей! — негодующим воплем прервал Донца Борька. — Опять за старое? Не смей! А если ты так, если так…

Тут он вскочил, шагнул к Игорю и заговорил умоляюще, торопливо:

— Бежим, бежим скорей! Не гляди на него, не обращай внимания. Ну, пожалуйста! Видишь, он все еще с поворотом. Он заразный, а ты прав. Да-да, прав, не думай! И не надо связываться с ним. Пусть он один — один-одинешенек — за все! Пускай подавится своей резинкой!..