Неотразимое чудовище (сборник) - Светлана Алешина

— Кстати, — заметила я, — моя подружка его тем не менее, похоже, заинтересовала.

— Конечно, — кивнул Мальчевский. — Федор не может пройти мимо рыженькой девушки. Кажется, с этим связана трогательная и романтическая история из его молодости.

— Расскажите, — попросила я. — Ужасно люблю романтические истории!

— А если я подумаю, что вас тоже интересует наш красавчик? — грустно усмехнулся он. — Честно говоря, я бы посоветовал вам держаться от него подальше. Он мне кажется не лучшим обществом для юных фемин!

— А вы? Подходящее ли вы общество?

— Я начинаю ревновать, — сказал он. — По крайней мере, я могу поручиться, что не буду вас соблазнять. А историю Федора я не знаю. Кажется, в свое время его девушка покончила с собой.

— Боже! — передернулась я. — Какой ужас!

— Знаете, что самое интересное? Он настолько ее любил, что очень долго не мог простить ей самоубийства… Так говорит Валера.

Федор теперь тихо беседовал о чем-то с Эльвирой. Он наклонился к ней очень близко. На какое-то мгновение он оторвался от разговора, чтобы сообщить нам бесценные сведения о том, что до конца вечера остается сорок пять минут, и снова вернулся к Эльвире.

Ларчик с Пенсом делали вид, что ничего их не занимает, кроме стриптиза, а может быть, так оно и было?

По крайней мере, никакой скорби по поводу утраты подруг на их лицах не было, равно как и интереса к нам я тоже не заметила.

Даже обидно!

И та и другая, можно сказать, рискуют жизнью, так как весьма еще трудно определить, «кто из ху» является искомым маньяком, а их явно интересует только Валерия!

— Хотите удрать отсюда? — неожиданно предложил мне Мальчевский.

Я испуганно обернулась. И увидела, что Эльвира возвращается к нашему столику. На лице Федора не отражалось никаких эмоций.

Значит…

Я посмотрела на Мальчевского.

Неужели это все-таки он?

— Мне надо предупредить друзей, — сказала я.

— Тогда это будет уже неинтересно, — сказал Мальчевский, наклонясь ко мне. — Понимаешь, крошка? Тогда мы с тобой не сможем насладиться обществом друг друга сполна… А мы ведь оба этого хотим, верно?

— А теперь для любящих сильные ощущения, — зловеще прошептал Федор. — Слабонервных просим удалиться из зала. То, что начнется сейчас, может выдержать не каждый…

Он сделал паузу. Зал затаил дыхание.

— То, что вы увидите сейчас, нельзя назвать «пип-шоу». Это страшно. Это пахнет кровью. Но это… (новая пауза.) Это настоящее. Наш танец называется «Чудовище».

Он эффектно взмахнул рукой, и тут же сцена окрасилась любимым сочетанием цветов покойного Донатовского.

По первым аккордам я сразу узнала Ника Кейва и едва заметно поморщилась. Если уж здешние шоумены претендуют на оригинальность, то какого черта они вдруг допускают такой банальный ход?

Но потом я не могла оторвать глаз от сцены.

Валерия вышла, совершенно одетая, — знаете, как она была одета?

На ней была клетчатая юбка и замшевая куртка с беленькой меховой оторочкой. Ее волосы… Да нет, не волосы! Огненно-рыжий парик, заплетенный в две толстые косы… Крик чуть было не сорвался с моих губ. Она очень спокойно присела на скамеечку. Где-то в самой глубине появилась тень мужчины. Он стоял и курил сигарету. Обычный мужской силуэт, но что-то мне стало от этого спектакля не по себе!

— Вы очень хотите увидеть его лицо, Саша? — услышала я голос Мальчевского, доносящийся издалека. — А знаете, вот все они, — он картинным жестом обвел зал, — все они, представьте, тоже этого хотят! Сейчас по их членам бежит сладкая дрожь. А некоторые, извините, что не щажу ваши ушки, испытывают куда больше эмоций, чем когда наша Валерия обнажается. Насилие, деточка моя, возбуждает! Вам очень противно? Я — режиссер не хуже Донатовского, а?

Я кивнула.

— Я так и знал, что вот вам будет противно. У вас слишком приятная мордашка. Поэтому я хотел вас отсюда увести, пока эта мерзость не началась. Может быть, получилось грубо, но вы меня извините, ради бога! По-хорошему, я бы просто надрал уши вашему брату за то, что он вообще сюда вас привел.

— Кто придумал этот ужасный номер? — спросила я.

Он удивленно посмотрел на меня, а потом тихо рассмеялся.

— А вас это очень интересует?

— Да, — кивнула я. — Вы даже не можете представить себе, как…

Фигура на сцене, все еще в затемнении, начинала приближаться к Валере.

— Господи! — прошептала я, чувствуя, как по спине бежит страх, впиваясь в кожу противными коготками. — Да остановите же это…

— Что с вами? — удивился он. — Я не могу. Просто, если вам неприятно и страшно, давайте выйдем из зала!

— Но ведь он же ее убьет! — прошептала я, не отрываясь от этой фигуры в длинном пальто, с белым шарфом. Шляпа была надвинута на самые глаза.

— Это только танец, Сашенька, успокойтесь…

Он взял меня за руку.

— Танец смерти, — проговорила я. — Да остановите же это. Я очень вас прошу. Кто это все придумал?

— А как вы думаете? — спросил он, и в глубине его глаз я прочла ответ, от которого, честно говоря, мурашки забегали по моей коже с удвоенной силой.

Ведь тот, кто придумал этот танец смерти, и был тем, кого я искала!

Тот, кто это придумал, и был — убийцей…

Его руки уже лежали на Валериной шее.

Я схватила Мальчевского за руку.

— Между прочим, мне больно, — сказал он.

— Простите, — буркнула я, обнаружив, что впилась в его ладонь ногтями.

Что-то надо было делать!

Эльвира тем временем пошла к выходу. Ее лицо в темноте казалось неестественно бледным. Я без труда догадалась, что мою бедную подругу страшное зрелище довело до приступа тошноты. Меня тоже подташнивало, и перед глазами снова начали скакать чертовы «сигнатюры» — первый признак надвигающегося обморока.

Руки отпустили горло Валеры. Человек в пальто встал и пошел вслед за Эльвирой.

— Нет, — вырвалось у меня.

— Саша, куда вы?

Ларчик и Пенс двинулись следом за фигурой в пальто.

— Да что с вами, Саша!

Я вырвалась из рук Мальчевского и пробормотала:

— Это придумал Федор, ведь так?

— Нет, что вы! — растянул Мальчевский губы в улыбке. — Нет, он бы не смог. Не так умен…

— Но ведь играть-то он это может?

— Есть актеры и режиссер, — рассмеялся он. — И спектакль ничего не значит — только сцена. Только актеры… Весь мир — театр.

— Где один человек соглашается на роль насильника…

— Никто другой не согласился, — сказал Мальчевский. — Никто не осудит актера за его желание сыграть главную роль хотя бы в одноактной пьесе…

— Вызовите милицию, — бросила я Мальчевскому. — Пожалуйста, быстрее!

Я побежала вдоль столов, не обращая внимания на выкрики и ворчание увлеченных действием зрителей.

Накинув на плечи куртку, я выскочила из этого «Морте-кабаре».

На улице было пусто и холодно.

Я осмотрелась.

Ни-ко-го…

Я не могла понять, куда они подевались!

Наконец услышала тихий вскрик из подворотни. Рука машинально опустилась в карман. Черт возьми, там лежал только мой игрушечный пистолет! Надо же было все так перепутать!

Однако я не имела времени на страх, поэтому рванулась в подворотню.

Там никого не было! За женский всхлип я приняла мяуканье бездомного кота, который сидел, вперив влюбленный взор в сторону освещенного окна. Видимо, там жила красавица кошка…

От досады я махнула рукой. Похоже, я рванула не туда. Да и вообще, с чего я взяла, что Эльвира выскочила на улицу? Она могла броситься в дамскую комнату, если уж на то пошло! Это я, когда мне плохо, стараюсь вырваться на воздух, а Эльвира может делать все по-другому.

Тихие шаги заставили меня обернуться.

— Ну-с, моя девочка, — услышала я вкрадчивый голос. — Вот мы и остались одни! И теперь нам с вами никто не помешает продолжить нашу приятную беседу!

Я стояла, и мне ужасно хотелось разреветься от страха и бессилия. Мой игрушечный револьвер был направлен прямо в его «респектабельный» живот, но какой был толк от этой великолепной игрушки?

Разве что попробовать ударить этого гада по лбу!

— Я закричу, — предупредила я.

Он улыбнулся. Он продолжал идти, все ближе и ближе подходя ко мне, и, судя по его улыбочке, вряд ли наше сближение окажется для меня безболезненным!

— Хотите услышать историю о рыжей девушке, — спросил он. — Знаете, она поступила очень глупо, оставив меня. Ей не нравилось, как я с ней обращаюсь. Поэтому эта дуреха выбросилась из окна… А мне так плохо без нее!

Я не могла определить, был ли звук, вырвавшийся из его горла, рыданием или, наоборот, смехом, но от него мои ноги стали ватными!

— Я выстрелю, — сказала я.

— Удивляюсь, почему ты не сделала этого до сих пор, — рассмеялся он. — У меня есть точно такой же пистолетик. Он стреляет, это верно, но такими смешными присосками вместо пуль. Не думаю, что я боюсь этого…