1923 - Олег Иванов

— А про Конева спрашивал?

— Нет ещё. Хочу поговорить с его вдовой. Надо понять - были они знакомы раньше или нет.

— А про кредит что-нибудь говорит?

— Нет, про кредит похоже ничего не знает.

— В это можно поверить. Возможно, его используют в тёмную - за процент. Ладно, подождём, что он напишет. Сушин в курсе?

— В курсе. Крепкий мужик.

Николай поднялся к нему.

— Ну как, есть успех?

— Есть, товарищ Николай. Я давно знал, что у снабженцев дело не чисто.

— То есть?

— Эйсмонт был главным снабженцем Красной Армии. На него поступали сигналы к нам в ЦК.

— Ну, это не показатель. Снабженец всегда виноват - этому дал, а этому не дал. Но то, что он замешан в нашем деле - это точно.

— На столе у Алексея зазвонил телефон. Тот взял трубку, некоторое время внимательно слушал, одобрительно мыча. Потом походил по кабинету, разминаясь.

Николай нарушил паузу

— Слушай, дай домашний адрес этого самого Василия Конева, который в тюрьме-то умер.

— Дам. А твой Конев. Он что - нашёлся?

— Нет. Сидит где-то у Бокия.

— У Бокия. Ну ты мастер на трудные задачи. К нему так просто не подступишься. Он у нас на особом положении.

— А если прямо попросить - не даст?

— Может и не дать. У него свои резоны, а мы над ним власти не имеем. Только Дзержинский, может быть Склянский. Мы пару раз пытались проверить его отдел, но Ксенофонтовичу так врезали, что до сих пор на пальцы дует.

— Кто врезал-то?

Сушин поднял вверх палец и сказал, понизив голос

— Сам.

Николай понимающе кивнул.

— Ладно, тогда адрес этого Конева давай, да я пошёл.

К вдове Конева он поднялся вместе с Аршиновым. Она, ещё довольно молодая женщина, жила в двух комнаты в большом доме на Арбате. Вдова молча смотрела на вошедших, не делая попытки начать разговор. Аршинов посмотрел на неё и начал

— Мы расследуем дело о гибели Вашего мужа и хотели задать Вам несколько вопросов. Скажите пожалуйста, Вы давно с ним знакомы?

— Вы из ЧК? - неожиданно спросила она

— Нет, мы расследуем преступления по другой линии.

— Его забрали люди из ЧК. Что Вы можете расследовать?

— Знаете что. Давайте договоримся сразу. ЧК, или как сейчас их называют ОГПУ, это что-то вроде топора, который падает на головы виновных и невиновных. Но у топора всегда есть рука, которая его направляет. Вот мы и ищем эту руку. Ваш муж невиновен и его убили. Причём убили, а не расстреляли. Люди из ОГПУ сейчас достаточно сильны, и, если бы Ваш муж был виновен, они бы вынесли приговор и сообщили бы его. Вы со мной согласны?

— Да

— Вы готовы нам помогать защитить честь Вашего мужа

— Готова.

— Тогда начнём снова - Вы давно с ним знакомы?

Разговор продолжался уже около часа, и Николай успел понять много интересного о жизни эмиграции в Германии, как вдруг на улице загрохотали выстрелы. Аршинов вскинулся, и рванул пистолет. Бросив Николаю

— Оставайтесь здесь, он резко распахнул дверь и выбежал из комнаты.

Стрельба за на улице продолжалась. Коля достал свой браунинг, и уже привычно снял предохранитель. Он сидел и смотрел на дверь, деловито думая, что стрелять надо на уровне живота, и что он будет делать, если убьют Степана и Александра. Иллюзий не питал, и знал, что продержится в лучшем случае минуту.

— А ведь это Вас пришли убивать - сказал он даме, которая снова в оцепенении сидела за столом. Что-то Вы такое знаете, что никак нельзя нам рассказывать. Кто же это хочет Вас уничтожить?

На улице закричали. Темп пистолетной стрельбы ускорился, в ней появились новые нотки. Раздался звон разбитого стекла, снова крик. А потом всё стихло. Пару минут, Николай мучительно ждал но ничего не происходило. Потом по коридору затопали шаги. Он поднял пистолет, готовый стрелять. Но за дверью крикнули, и в комнату вошёл Аршинов. Он был запачкан извёсткой, рукав порван, но, судя по тому, что улыбался, ничего существенного не произошло.

— Как Сашка? - спросил Николай, пряча браунинг обратно в кобуру.

— Нормально. Живой. Ходит оружие собирает. Три каких-то гавриков шли к подъезду. Он их окликнул, а они начали стрелять. Но Сашке их стрельба - как горохом пуляться. Не бойцы это. Обычные уголовники, из молодых.

— Дак может они вовсе и не по нашу душу?

Аршинов улыбнулся и разжал руку. Там была бумажка с адресом и фамилией. Бумажку он почему-то показал не Николаю, а вдове Конева.

— Так-то, Татьяна Николаевна. Вам лучше сейчас поехать с нами.

Они съездили на Петроверигский и оставили там Степана и вдову. По пути купили цветов и в шесть часов Николай снова был на Трёхпрудном. Надька одевалась в дальних комнатах, поэтому дверь открыла Ленка. Он дал цветы ей и поцеловал в щёчку.

— Придёшь вечером? - заговорщицки шепнул он

— Приду - так же ответила она

— Говорят ты на французский ходишь

— Ой, да, хожу. А то у меня произношение ужасное. Не с кем говорить почти что. Вот я и тренируюсь. Надо ещё на немецкий записаться.

— А что, с грамматикой по этим языкам у тебя всё в порядке? - шутливо спросил Коля и погладил её по щеке. Она тут же наклонила голову и прижала его руку к плечу. Потом потерлась щекой и как будто что-то пробуя сказала

— Коленька…

Но тут же с простотой юности продолжила

— Да. Я перевожу хорошо. А вот говорить совсем не могу.

Николай задумался.

— И кто же тебя всему этому научил?

— Как кто. Надька. Сначала бонна и Клара Фридриховна, а потом, когда маму и папу убили меня Надька учила.

Ох ты чёрт, подумал он. Не готов я к этому. Ох не готов. Он снова погладил её.

— Твоя Надька молодец. Он проглотил ком в горле. Она тебя любит. Ты её слушай.

— А я итак слушаю. Она ведь глава семьи.

У Николая всерьёз заболело сердце. Он вспомнил дочь, и ужас расстояния сдавил его как тисками. Господи. Какая я скотина. Как они там. Он опустился на стул. Наверное, он изменился в лице, потому что Ленка погладила его по руке и сказала

— Но я бы тогда не встретила тебя.

Надька вышла одетая строго и дорого. Николай долго смотрел на неё. Только сейчас он понял, что значит это редкое в начале 21 века понятие «Порода». Тут она была видна даже без очков. Он не мог поверить, что эта женщина ещё неделю назад стоила, как ёлка, рупь с полтиной. В фигуре появилась осанка, а в глазах - ощущение своего места в мире. И место это было явно не в Замоскворецком трактире.

— Ты как относишься к современной литературе?

— Не читаю. Как-то не до этого.

— Вот и правильно. И имей в виду - все литераторы люди чрезвычайно не серьёзные. Так, поиграют и бросят. Капризные как дети. С комплексами непризнанных гениев.

— Хорошо - вполне натурально удивилась она. Я буду знать. А зачем?

— Боюсь, уведут поэты и писатели у меня такую красавицу. Знаешь, как писал один товарищ «Девушкам поэты любы, я ж умён и голосист, заговариваю зубы, только слушать согласись».

Надежда порозовела. Было видно, что ей приятно.

— В общем, слушай. Сейчас мы приедем на сборище литературного бомонда. Там будут модные поэты, писатели и прочая профессура. На вечерах подобного сорта предполагается свободное общение, поэтому я от тебя отойду и ты будешь вертеться одна. Чтобы нам врать складно, я работник Совнаркома, ты моя подруга. Заводи знакомства, при необходимости давай адрес. Справишься?

— Попробую.

Он попросил Александра заехать в ближайший ювелирный магазин. Там, ярко сияло электричество и на чёрном бархате лежали белые камни. Увидев вошедшую пару, пожилой продавец сделал свои выводы и повёл их в глубину зала. Открыв маленькую дверь, он приглашающе наклонил голову. Они вошли в небольшую комнату, сплошь заставленную железными шкафами.

— Пожалте - продавец распахнул дверки.

Там лежало то, что могли купить только люди со вкусом и деньгами.

— Давай, действуй - сказал Николай и отвернулся. Ему было стыдно.

Ощущение своего актёрства жгло как железом. Это не моя роль. Я не заработал этих денег. Это не моя женщина. Она будет любить меня, а это всё не мое. Это чужое. Он снова вспомнил московскую зиму начала нового века, отсутствие денег и страшное в своей ясности понимание, что взять их неоткуда. Снова заболело сердце.

— Ну как - гордо спросила Надежда, поворачиваясь так, чтобы свет подчёркивал и выделял. Вкус её не подвёл и на этот раз.

— Молодец - горько сказал он и подумал о жене. Ощущение стыда не проходило. Он достал из кармана пачку червонцев. Это были четвертные - совершенно неимоверная по тем временам сумма. Николай дал её продавцу и сказал

— Посчитайте. Я самозванец. Лжедмитрий. Он подошёл к зеркалу, у которого продолжала вертеться Надька и посмотрел на себя. Самоуничижаться дальше было уже опасно для здоровья.

— Ты знаешь, сказал он - один умный и жестокий человек сказал, что настоящего мужчину нельзя купить. Но его можно соблазнить женщиной. А вот женщину надо одеть в бриллианты. Теперь я понимаю, что он имел в виду.