Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский

Этим странным чином — гран-адмирал, Амита наделила Вильгельма еще в те далекие годы, когда он даже не мечтал об адмиральских погонах. Для нее он всегда был «важным большим адмиралом» и таковым останется до конца дней своих.

Вместо того чтобы остановиться у двери и если не доложить о своем прибытии, то хотя бы из вежливости, из дани традиции отдать честь, Брефт ввалился в адмиральскую «каюту» так, словно спасался от погони. Как ни странно это выглядело для Канариса, его агент-полупризрак был облачен в черный мундир офицера флота. Хотя с тех пор, как он стал агентом абвера, ходил только в гражданском.

«С офицерскими погонами сейчас надежнее», — признал его правоту Канарис, дважды смерив гостя придирчивым взглядом.

— Что это за типы у вас там внизу, адмирал?

— Какие еще типы? — насторожился бывший шеф абвера.

— Ну, те, что бродят у вашей виллы? На ваших личных охранников они не похожи.

— Да нет у меня никакой охраны. Хотя, конечно, полагалось бы…

Обычные человеческие плечи у Брефта почти отсутствовали, они были заменены двумя гиреподобными довесками к хребту. Произнося ту или иную фразу, он время от времени вращал ими, словно цирковой борец перед очередной схваткой.

— Тогда это гестапо. Наверняка Мюллер постарался.

— Эти люди пытались задержать вас, устанавливали вашу личность?

— Всего лишь прохаживались по дорожке, наблюдая за вашей виллой. Увидев мою машину, они ввалились в «опель» и укатили. Но, очевидно, ненадолго.

«Неужели Мюллер решил «пасти» меня?! — возмутился адмирал. — С каких это пор? И по чьему приказу? Разве что Кальтенбруннеру захотелось окончательно покончить не только с абвером, но и с Канарисом? — Подозрение, касающееся Гитлера, он почему-то сразу же отверг. Может, только потому и отверг, что в этом ему чудилась последняя надежда на спасение. — Впрочем, это не так уж и важно, кто именно…»

— А ведь вполне может быть, что у вашего дома разминались люди Шелленберга, — вклинился в его бурное молчание Брефт и, не ожидая приглашения, уселся в высокое массивное кресло. — Скорее всего, Шелленберга.

— Почему ты так решил, Франк-Субмарина?

— Кто же теперь ваш непосредственный преемник? Получается, что он, бригадефюрер.

— Люди могут быть чьи угодно, да только Шелленберг палец о палец не ударил, чтобы получить в наследство моих абверовцев.

— Кто знает, кто знает, — настоятельно продолжал рассевать семена подозрения фрегаттен-капитан.

Ему хватило нескольких мгновений, чтобы окинуть взглядом превращенные в музейные стенды шкафы и книжные полки и понять, что адмирал продолжает существовать в своем псевдоморском мирке, к которому абвер как таковой никакого отношения не имеет.

— Впрочем, все может быть; допускаю, что здесь действительно резвятся парни Шелленберга, теперь это не так уж и важно, — вяло согласился Канарис, чувствуя, что ему уже и в самом деле безразлично, чьи там люди маются бессонницей у ворот его виллы.

— Гестаповцы ведут себя более нагло. Вряд ли, завидев меня, они уехали бы. Скорее, наоборот, устроили бы проверку документов.

— Возможно, они просто не торопятся с проверкой, — только теперь опустился в кресло по ту сторону журнального столика адмирал. — Особенно если мой телефон уже прослушивается. Считают, что у них все еще достаточно времени.

— А может, это лишь мы с вами самонадеянно верим, что у нас все еще есть время, адмирал? А на самом деле…

— Что «на самом деле»?..

Они встретились взглядами, и серое, с запавшими щеками, лицо Брефта почудилось адмиралу Канарису посмертной маской. Жаль только, что в течение какого-то времени он все еще вынужден будет созерцать его.

— На самом деле мы уже давно вспарываем днищами прибрежное мелководье на кладбище кораблей.

— Что тебя привело ко мне, Брефт? Тебе ведь известно, что я уже не у дел?

— Это все они, отстранявшие вас, вскоре останутся не у дел.

— Очевидно, ты не понимаешь всей серьезности моего положения, Брефт. Одиннадцатого февраля фюрер приказал отстранить меня от руководства военной разведкой, подчинив абвер общему командованию рейхсфюрера СС Гиммлера. Понятно, что сам рейхсфюрер никакого особого интереса к абверу не проявляет. Зато мне пытались преподнести это как стремление фюрера сосредоточить всю разведку — армейскую и СД — в одних руках, конкретно в руках Шелленберга. Аргументы, правда, оказались слишком неубедительными, но кого это теперь волнует?

— Особенно после того, как на условиях домашнего ареста вас поместили в замке Лауэнштейн, строго-настрого запретив покидать его пределы и контактировать с кем бы то ни было, кроме коменданта, охраны и следователей гестапо.

— Оказывается, тебе все известно, хотя в то время мое местопребывание оставалось одной из величайших государственных тайн…

Брефт криво ухмыльнулся и, предаваясь то ли многолетней привычке, то ли давнему нервному расстройству, подергал левой щекой.

— Просто время от времени мне приходится поднимать перископ и осматривать акваторию жизни.

— И что же там, на поверхности?

— Океан свободы, адмирал. Отстранив вас от руководства горилльим заповедником, именуемым абвером, они оказали вам неоценимую услугу.

— Странное у тебя представление о чувствах человека, потерявшего столь высокую государственную должность.

— Я не о чувствах отставника, есть мысли подальновиднее… Когда союзники войдут в Берлин, им прежде всего понадобятся те, кто боролся с Гитлером и кого можно привлечь к сотрудничеству, не особенно мараясь близостью с военными преступниками.

— Вам, господин Брефт, коньяк, — появилась с подносом Амита. — А вам, гран-адмирал, — яичный глинтвейн.

— Все та же «канарка-канарейка»? — довольно ухмыльнулся Брефт, поведя ладонью по раздобревшему бедру женщины. — Завидное постоянство, господин адмирал, в самом деле завидное. А главное, теперь она уже в моем вкусе. Раньше чуточку недобирала в весе, возможно, самую малость, но… не добирала. Вкусы старого моряка, знаете ли. Сейчас о ней этого не скажешь.

Спокойно отреагировав на его прикосновение и на сомнительный комплимент, сорокалетняя Амита, со всей возможной в ее возрасте и при ее комплекции грациозностью, повернулась и, сопровождаемая жадными взглядами обоих мужчин — а ведь еще недавно адмирал оставался безучастно холоден к ней, — вышла.

— Я не собираюсь радоваться приходу англичан и уж тем более не готовлюсь к сотрудничеству с ними.

— Даже в вашем отношении к этой служанке проявляется одно из лучших ваших качеств, господин адмирал: вы не предаете старых друзей, — ушел Брефт от разговора об отношении к англичанам. — Редчайшее по нынешним временам качество. Многие предательство почитают теперь за благо.

23

Прежде чем увлечься глинтвейном, Канарис налил и себе немножко коньяку, и они как-то поспешно, без тоста, словно бы прячась от кого-то, выпили. Потом еще по одной. Лишь после этого Франк принялся за бутерброд — и по тому, как бурно он жевал, угадывалось, что человек этот основательно голоден. Канарис же взял бокал с глинтвейном и медленно, аристократически потягивал из него, время от времени ожидающе поглядывая на гостя.

— Три месяца назад твои следы затерялись где-то в Великобритании, — наконец заговорил он о том, что больше всего интересовало его сейчас.

— Причем основательно затерялись, — беззаботно подтвердил Брефт.

— Что же происходило дальше? Мы уже собирались было зашвырнуть твое «личное дело» в особый сейф убитых и пропавших без вести.

— В «сейф призраков», значит. Ну да, понятное дело: чуть что — сразу в «сейф призраков»! — Правая бровь Брефта поползла к длинной желтоватой залысине и замерла где-то там, в складках черноватых морщин. — Стоило ли так торопиться, адмирал? С этим всегда успеется. И вообще, скоро все мы превратимся в призраков.

— Отбросим общие рассуждения, фрегаттен-капитан, — чуть пригасил свое раздражение Канарис. — Что происходило дальше?

— В Англии оставаться мне уже было нельзя.

— Это понятно.

— С трудом, через Ирландию и Испанию, я сумел добраться до Шербура. Но вскоре туда же устремились англичане. Первые две волны «очистки территории» мне пришлось пережидать в подземелье одного нормандского замка.

— Но ведь у тебя был британский паспорт.

— …Который в Нормандии представляется еще более ненадежным и подозрительным, нежели в Англии. И потом, я не доверяю армейским патрулям и контрразведке.

— Скорее всего, ты прав. Странно, что тебя не взяли прямо в Лондоне.

— Почему «странно»? — неожиданно поперхнулся Брефт. И Канарис замер, почти испуганно глядя на него и понимая, что проговорился. — Вы сказали: «Странно, что вас не взяли прямо в Лондоне». Что вы имели в виду?