Дети Дюны - Фрэнк Герберт

— Мы знали, что она наша бабушка, — сказал он. — Вчера ты провела с ней несколько часов. Так почему же…

— Если мы позволили себе это, наше «знание» будет определять, как мы реагируем на нее, — сказала Ганима. — Вот о чем все время предупреждала меня моя мама. Один раз она процитировала нашу бабушку; — Ганима дотронулась до его руки. — Я слышала эхо этого внутри себя, произнесенное голосом бабушки.

— Постоянно предупреждала тебя, — сказал Лито. Он нашел эту мысль причиняющей беспокойство. Было ли что-нибудь в этому мире надежным?

— Много ужасных ошибок происходит от устарелых предположений, сказала Ганима. — Вот то, что моя мать процитировала.

— Это чистейший вывод Бене Джессерит.

— Если… если Джессика вернулась полностью к Сестрам — Это было бы очень опасно для нас, — сказал он, завершая мысль.

— Мы несем кровь из Квизац Хадераха — их мужчины из Бене Джессерит.

— Они не откажутся от поисков, — сказала она. — Но они могут отказаться от нас. Наша бабушка могла бы быть инструментом для этого.

— Есть другой способ, — сказал он.

— Да — двое из нас… связаны. Но они знают, что постороннее может усложнить это спаривание.

— Это рискованное дело они должны были бы обсудить.

— И с нашей бабушкой в придачу.

— Мне не нравится этот способ.

— Мне тоже.

— Все-таки, не впервые королевская линия пыталась…

— Это вызывает у меня отвращение, — сказал он, передергиваясь.

Она услышала шорох, замолчала.

— Сила, — сказал он.

И в этой странной алхимии их совпадений она знала, где были его мысли.

— Сила Квизац Хадераха должна ослабнуть, — согласилась она.

— Использоваться по их усмотрению, — сказал он.

В это время на пустыню опустился день. Они почувствовали, что начинается жара. Тотчас растения, начиная от утеса, обрели окраску. Мягкий, утонченный свет серебряного солнца Дюны разлился по девственному оазису планеты, наполненному золотыми и пурпурными оттенками в колодце из возвышающихся кругом скал.

Лито стоял, вытянувшись во весь рост.

— Итак, Золотая Тропа, — сказал Ганима, и она заговорила больше сама с собой, нежели с ними, зная, как последнее видение их отца объявилось и растворилось в снах Лито.

Сзади них послышались голоса.

Лито перешел на древний язык, который они использовали между собой, чтобы все держать в тайне:

— Л им ани хоур самис см иви оур самит сут.

Это было то, где находилось решение в их сознании.

Дословно: Мы будем сопровождать друг друга вплоть до смерти, хотя только один из нас может вернуться, чтобы доложить обо всем. Ганима затем встала, и они вместе вернулись в съетч, где тотчас же поднялась охрана и отступила назад, когда близнецы направились в свои покои. Толпа людей расступилась перед ними как-то особенно в то утро, обмениваясь взглядами с охранниками. Провести в одиночестве ночь над пустыней было старой традицией Свободных для святых Мудрецов. Все Уммы практиковали эту форму бодрствования. Пол Муад Диб делал это… и Алия. Теперь продолжили королевские близнецы.

Лито заметив ту особенность, сказал об этом Ганиме.

— Они не знают, что мы решили для них, — ответила она.

— Они действительно не знают.

Все еще объясняясь на своем языке, он сказал:

— Это требует самого сильного начала.

Ганима некоторое время размышляла, чтобы оформить свои мысли. Потом произнесла:

— Сейчас это должно быть абсолютно реально — даже если копать могилу. Сердце должно следовать сну, иначе не будет пробуждения.

Она имела в виду, что они, согласно плану Лито, рисковали жизнью. Окончательный результат изменения был бы похож на смерть, буквально: «похоронное убийство». И это было дополнительное значение к тому, что указывало на того, кто выживет, чтобы обо всем рассказать, то есть «действуя как тот, кто останется в живых». Любой неправильный шаг полностью отрицал этот план, и тогда Золотая Тропа Лито приведет к смерти. — Чересчур утонченно, — согласился Лито. Он раздвинул занавеси, когда они входили в свое помещение.

Оживленность среди прислуги исчезла только на миг, когда близнецы вошли в сводчатый коридор, ведущий в покои Леди Джессики.

— Ты — Острие, — напомнила ему Ганима.

— Я и не пытаюсь им быть.

Ганима взяла его за руку, чтобы он остановился.

— Алия, дарсатай хаунус м'смоу, — предупредила она.

Лито посмотрел ей в глаза. Действительно, действия Алии подтверждали то, что должна была заметить их бабушка. Он улыбнулся Ганиме, оценивая ее проницательность. Она смешала древний язык с суевериями Свободных, чтобы назвать наиболее сильную примету племени М'Смоу, хакон летних ночей, был предвестником смерти в руках демонов. Исис была богиней демонов, смерти для людей, на чьем языке они сейчас говорили.

— Мы, Атридесы, имеем репутацию смелых, — сказал он.

— Поэтому мы получили то, что хотели, — ответила она.

— Так мы станем истцами Регентства, — сказал он. — Алия не завершила фразу.

«Наш план, — думал он. — Она полностью теперь разделила его со мной». Потом сказал:

— Я думаю о нашем плане, это тяжелый труд шадуфа.

Ганима оглянулась, чувствуя теплый запах этого утра, осознавая вечное начало, тяжелый труд шадуфа. Это был зарок.

Она назвал их план сельскохозяйственной работой: удобрение, ирригация, прополка, пересаживание, подрезание — при этом вкладывая смысл Свободных в то, что этот труд одновременно происходил в Другом Мире, где он символизировал культивацию богатства души.

Ганима изучала своего брата, пока они размышляли в этом скалистом коридоре. Здесь она увидела намного очевиднее, что он оставил два уровня: во-первых, Золотая Тропа и их обет, и, во-вторых, это то, что она сама разрешила ему свободную власть, чтобы воплотить в жизнь чрезвычайно опасный миф, который порождал план. Это пугало ее. Неужели в своем видении он увидел что-то еще, чем он не поделился с ней? Мог ли он видеть себя, как потенциально обожествленную фигуру, способную вести человечество к возрождению — как отец, как сын? Культ Муад Диба изменил неумелое управление Алии и лишил прав на власть воинствующее духовенство, которое правило Свободными.

Лито хотел духовного возрождения. «Он что-то скрывает от меня,» сказала она.

Она снова воспроизвела в памяти то, что она рассказывал ей о своем видении. Оно было настолько радужным и реалистическим, что он мог после этого в задумчивости бродить часами. Это видение, по его словам, оставалось неизменным.

— Я вижу себя на песке в ярко-желтом свете дня, хотя солнца нет, затем я осознаю, что солнце — это я. От меня исходит свет, как от Золотой Тропы. Когда я начинаю понимать это, я выхожу из своего тела. Я поворачиваюсь, ожидая увидеть себя в качестве солнца. Но я — не солнце, я — неподвижная фигура, напоминающая рисунок ребенка, выполненный зигзагами, неподвижные ноги, и руки, как палки. В моей левой руке — скипетр, и это настоящий скипетр — более близкий к реальности, чем застывшая фигура, которая держит его. Скипетр увеличивается, и это ужасает меня. По мере того, как он увеличивается, я постепенно пробуждаюсь, хотя я знаю, что я еще сплю. Я понимаю, что мое тело во что-то облачено, кожа закована в латы, которые тоже увеличиваются в размерах по мере того, как растет мое тело. Я не могу видеть латы, но я чувствую их. Тогда ужас покидает меня, потому что эти латы дают мне силу десяти тысяч мужчин.