Кровь Севера - Александр Мазин

Я не ошибся, точно барон! Вон и герб на щите. Не разглядеть, какой. Темновато.

Злодейский барон – невысок. Росточком с меня. Но – пошире. И порукастее. Я это осознаю, когда он едва не достает мечом мою ногу. Меч у франка тоже длиннее моего… Проход понизу… Ловко пресечен щитом. Я, вероятно, мог бы достать гада сверху, но не рискнул. Живьем надо брать… Это значит – можно без ноги. Но не без головы.

Ах ты ловкач! Толчок щитом и, из-за щита, копейной силы укол меча. Зацепил. К счастью, только за трофейную куртень… Сталь клинка взвизгнула, пройдясь по моей броне. Получи, гад! Вдоводел рвет баронский доспех, срывая пару пластин. Одна отлетает в жаровню с углями, выбрасывающую сноп искр… Барон сбивает мою атаку щитом. Не очень-то ловко, поворотом всего тела, потому что Вдоводел у меня – в левой руке, а не в правой. Левой я пользуюсь немного хуже, зато барону неудобно. Очень неудобно, потому что правой я хватаюсь за край его щита и помогаю ему развернуться. Нет, настолько он разворачиваться не собирался. Но есть такой закон – сохранение импульса. Очень удачный ракурс. И дистанция – меньше полуметра. Однако мой меч блокирован щитом. Выхватить кинжал – полсекунды. Не успею. Завалить его голым кулаком (даже в перчатке) – никаких шансов. Ключевое слово – завалить. Твердая подметка моего сапога чисто на автомате бьет барона под колено. Там, где нет железа, а только кожаные штаны. Бинго! Барон валится прямо на меня, но я вовремя сдаю назад. Трудно, когда на тебе столько железа. А еще щит, который просто так с руки не скинешь. Уже в падении гад пытается достать меня мечом понизу. Я ухожу прыжком и приземляюсь всем весом на край щита. Что-то громко хрустит (рука или деревяха?), мощный укол Вдоводелом сверху пронзает баронову десницу насквозь – жало клинка втыкается в деревянный пол. Глубоко втыкается, но я не огорчен. Клинок вошел аккурат между локтевой и плечевой костью. Пригвоздил.

Я наклоняюсь к пришпиленной железной «бабочке»… И тут что-то обрушивается мне на спину. И сразу удар чем-то острым в область поясницы… Удачно получилось. Для меня. Никогда не надо экономить на качестве доспехов. Полезно для здоровья.

Броня выдержала. Я на рефлексе бью локтем назад. Попадаю во что-то мягкое… Вскрик…

Что ж ты, дурочка, в спину била? В шею надо было. Или в крайнем случае – в загривок повыше кольчужного ворота.

Обмякшее тело женщины покоится на ногах барона. Я всё еще жив. Повезло. Ведь это могла быть не слабая женщина, а притаившийся в засаде еще один воин. Хотя вряд ли. Воин вмешался бы раньше. Тем не менее я лопухнулся. Но – везунчик. Жив!

И барон жив, собака бешеная! Вон как глазки зыркают…

А что я это так хорошо вижу? И дымком потянуло… Я вскакиваю и выплескиваю содержимое кувшина на загоревшуюся шкуру какой-то зверюги. Ну и вонища! Кувшин-то ночным горшком оказался!

А барон лежит, не дергается. С чего бы это? Зауважал?

Как выяснилось позже, нет, не зауважал. Просто не встать ему было. Одна рука пришпилена, вторая – сломана. На ногах – сомлевшая подружка. Идеально зафиксированный пленник.

Вместе со Стюрмиром и Тьёрви мы освободили барона от железа. А я, заодно, от глянувшегося мне перстенька. Солидного такого, тяжелого, с обрамленным в золото плоским зеленым камнем, на котором был вырезан дивный девичий профиль и тонким завитком – надпись на греческом.

Тьёрви не возражал. Викинги к произведениям искусства равнодушны, а лишних десять граммов золота я точно заслужил.

От дальнейшего я устранился. Сошел вниз, где под чутким руководством спасенного нами одноногого шевалье бароновы сервы очищали зал от последствий берсерковой работенки. Сам Медвежонок возлежал тут же, на шкуре своего «тотема». Пухленькая супруга шевалье поила его молоком с медом. Берсерк восстанавливал силы. И судя по тому, где находилась сейчас его рука, отчасти уже восстановил. Француженка не препятствовала. Побаивалась. Они-то полагали, что мы – культурные немецкие дворяне, а оказалось – кровожадные язычники.

Н-да. Адреналин во мне еще не весь выкипел, и от хорошенькой девушки я бы сейчас не отказался. Например, от юной дочки шевалье. Кстати, куда она делась? Папа с мамой тут, а…

Вот она, умница. Притаранила мне кувшинчик красного вина и копченый окорок.

Хорошенькая, чистенькая… Во всяком случае, с виду. И не надо иронизировать в мой адрес! Здесь вам не тут. Это на севере народ чистоплотный. Баньку любит. Опять же – в речке искупаться. А в «цивилизованной» Европе нравы иные. Чистоплотность в христианские добродетели не входит. Крестьяне, по-моему, вообще никогда не моются. Разве что если в реку упадут. Впрочем, как я уже отмечал, среди этого сословия молоденьких и хорошеньких найти практически невозможно. Живут впроголодь. Работают по шестнадцать часов в сутки. Руки – в коросте, ноги – в засохшем навозе…

Остаются благородные. Но и среди высших классов красоток негусто. Да попробуй еще их отыскать. И договориться по-хорошему, поскольку по-плохому я не привык.

Зато вино здесь отличное!

Я его почти прикончил, когда сверху, вытирая руки холстиной, спустился Тьёрви.

– Разговорился франк, – сообщил он с удовлетворением. – Пошли, Черноголовый, богатство делить.

Да. Неплохо живут французские бароны девятого века. Сундучок, извлеченный из стенной ниши под кроватью, тянул килограммов на пять нетто. В основном, правда, серебро. Но хватало и золота в изделиях. И камешки имелись…

Пока мы с Тьёрви занимались дележкой, Стюрмир с довольным уханьем пользовал баронову супругу. Ту самую, что едва меня не зарезала.

Беспомощный барон глядел на это надругательство единственным оставшимся глазом и скрипел зубами. Викинги – жестокие люди. Впрочем, кто в этом мире гуманист? Разве что я. Удар ножа – и барон отмучился. После допроса Тьёрви ему так и так не выжить. Кровища течет как из зарезанной свиньи.

– Эй, хёвдинг! Будешь? – Стюрмир поднялся, заправляя в штаны отработавшее «хозяйство».

Мне не предложил. Знал, что силком я не люблю.

Тьёрви мельком глянул на распяленную баронессу и отвернулся. Драгметаллы его прельщали больше, чем женские прелести.

– Ну как хочешь. Спрошу, может, мальцы захотят…

И Стюрмир затопал вниз.

Тьёрви делил добычу на неравные кучки. Изнасилованная баронесса глядела на него с ненавистью. Но лежала тихонько. Мы – норманы. Страшные люди севера. Страшные даже по здешним меркам. Насилие и смерть – детские шалости в сравнении с тем, что могут сотворить мои друзья.

Я забрал свою долю: тонкую шейную цепь, два женских браслета, серьги и полкило монет. Монеты ссыпал в кошель, цепь – на шею, браслеты и серьги – в сумку. Неплохо. Довезти бы еще всю эту кучу драгметаллов до дома!

Позавтракав, мы собрались в дорогу. Теперь у нас было аж одиннадцать коней: крупных, сильных, годных для пути и для боя, и еще восемь обычных лошадок. Теперь поедем бойчее.

На лучшем жеребце восседал Тейт Мышелов. В баронских доспехах, с боевым копьем. На его месте должен был быть я (доспехи мне тоже были впору), но нэма дурных. Мне и собственной десятикилограммовой «сбруи» вполне хватает. Но я тоже замаскировался под франка. Плащ, щит и другие мелочи. Щит я позаимствовал из баронского замка. Понравился он мне тем, что на левой нижней четверти щита был намалеван волк. Это я так решил, что волк. Свартхёвди утверждал, что это собака, а Тьёрви предположил, что леопард. Леопарда Тьёрви видел в византийском зверинце. «Серьезный зверь, – оценил представителя кошачьих Тьёрви. – Не всякий волк с ним справится».

Я был уверен, что ни один волк к леопарду даже не сунется, но промолчал.

Не стоит проявлять эрудицию, которая породит лишние вопросы. Я – Ульф Вогенсон Черноголовый из хирда Хрёрека-ярла, землевладелец из датской «провинции» Сёлунд. И сверх того – никаких биографических подробностей.

Одноногого шевалье с семейством мы оставили в баронском замке. Теперь это его замок. «По праву копья», как здесь говорят.

Я поинтересовался, не боится ли калека оставаться один на один с людьми покойного барона, но шевалье лишь скривился презрительно. Мол, с сервами он управится не только без ноги, но и без обеих рук. Это на первых порах. А на вторых сюда подтянутся вассалы, оставшиеся на его собственной земельке. Главное: у шевалье появился шанс уцелеть при встрече с норманами. Он теперь знает заветные слова: «Я – человек Хальфдана-ярла». На датском, разумеется. И получил кусок кожи с отпечатком перстня Тьёрви, известного многим.

Отец Бернар закончил отпевание усопших, взобрался на коня. Довольно ловко, кстати.

Мы наконец тронулись…

Но уехали недалеко.

Нас догнал пронзительный женский вопль со стороны захваченного замка. И еще один.

Я придержал коня, глянул на Тьёрви. Тот с недовольной рожей, но кивнул. Езжай, глянь.