Последняя тайна рейха. Выстрел в фюрербункере. Дело об исчезновении Гитлера - Леон Арбатский

В прошлом Ева Браун дважды пыталась отравиться — изза любви к Гитлеру, который был к ней недостаточно внимателен, надолго оставлял ее одну и использовал ее лишь «для определенной цели», как писала она в своем дневнике [104]. В последний раз, в 1935 году, ее чудом спасли. Возможно, у нее сохранились тяжелые воспоминания о мучениях, пережитых при этих попытках, и она предпочла пистолет. Есть показания одного из адъютантов Гитлера, с которым она консультировалась относительно того, каким образом лучше застрелиться. Как любая женщина, она предпочла не уродовать себя и стреляла не в голову, а в грудь. Этой версии противоречат осколки ампулы во рту и запах горького миндаля в кабинете. Поэтому возникла гипотеза «комплексного самоубийства», которая распространяется также на Гитлера. Возможно, что яд, которым отравилась Ева Браун, оказался более активным, он убил ее мгновенно, и она не успела нажать на спуск. Гитлер же отравился менее эффективным ядом и успел выстрелить себе в висок… Эта версия не хуже всех прочих. Кстати, единственная свидетельница, которая слышала выстрелы — два выстрела, а не один! — утверждает это с полной уверенностью. Свидетельница эта — секретарь Гитлера Гертруда Юнге (ее показания прозвучали в 1956 г. в Берхтехсгадене на заседании административного суда). Она определенно слышала два выстрела между 15.15 и 15.30, находясь на «верхней лестничной площадке» [105]. Речь идет о лестнице, ведущей из фюрербункера в рейхсканцелярию (убежище). Фрау Юнге отделяли от кабинета около 12—15 м по прямой плюс 4—5 м по вертикали и 4 стены. Гюнше находился на расстоянии трехчетырех метров от кабинета и был отделен от него одной стеной — он ничего не слышал.

Толщина бетонного перекрытия над фюрербункером — 5 м (по некоторым данным — 8 м), звукоизоляция была достаточно эффективной, чтобы прямые попадания снарядов крупного калибра в перекрытие доносились до обитателей подземелья как глухие удары. На этом звуковом фоне выстрелы из пистолета внутри самого фюрербункера должны были быть хорошо слышны и различимы. Но над бомбоубежищем рейхсканцелярии перекрытие было значительно (в несколько раз) тоньше, и грохот канонады слышался там почти так же хорошо, как на поверхности. Фрау секретарь стояла на верхней площадке лестницы, почти на пороге перехода в убежище рейхсканцелярии. Если она смогла расслышать пистолетные выстрелы и определить направление звука в грохоте непрерывного обстрела из всех калибров, который буквально сметал рейхсканцелярию с лица земли, — то это произошло лишь потому, что она ожидала услышать эти выстрелы. Минут пять назад она навсегда попрощалась со своим шефом. Он сказал ей: «Пришел конец, и это все…» В состоянии душевного потрясения она легко могла принять выстрелы или разрывы на поверхности за выстрелы в подземелье.

После войны Трудель Юнге издала книгу воспоминаний «Последние свидетели из фюрербункера», пространные отрывки из которой содержатся в [106]. Приведенное там описание ситуации, в которой она находилась, когда услышала вырел (один, а не два!), существенно отличается от ее официальных показаний и рисует фрау Юнге в весьма благородном свете: оказывается, после того как чета Гитлер, попрощавшись с ней, удалилась в свои апартаменты, чтобы покончить счеты с жизнью, она направилась по коридору в свою комнату (которая помещалась в соседнем бункере). По пути она наткнулась на детей Геббельса, которые бродили по подземелью, всеми брошенные, — взрослым было не до них. Их даже забыли покормить. Фрау секретарь отвела их в малый конференцзал, где на столе еще стояли остатки банкета по случаю бракосочетания Гитлера. Она приготовила для детей бутерброды. Далее цитируем ее воспоминания: «Дети спорили о прочности бункера… Казалось, взрывы доставляют им удовольствие. Неожиданно раздался сильный звук, так близко, что мы все онемели. Звук пронесся по бункеру. „Точно в цель!“ — крикнул Хельмут (сын Геббельса. — Л. А.)…»

Если принять за истину последнюю версию, то звук от выстрела из полицейского пистолета за массивной газонепроницаемой металлической дверью едва ли мог быть раскатистым и «пронестись по бункеру». Вероятнее всего, что речь идет о прямом попадании в перекрытие бункера снаряда солидного калибра. При штурме правительственного квартала Красная Армия применяла, в числе прочих, сверхмощные осадные орудия на рельсовом ходу, расположив их у ближайшего вокзала. Пистолетный выстрел напоминает щелканье бича или звук лопнувшей электролампы, а разрыв снаряда похож на раскат грома.

Единственный вывод, который можно сделать, основываясь на повествовании Трудель Юнге, состоит в том, что она лжет. Либо она лжет, утверждая, что услышала два выстрела, стоя на площадке лестницы, либо лжет, утверждая, что слышала один выстрел, находясь в малом конференцзале. Третий вариант — она лжет в обоих случаях и никаких выстрелов не слышала, где бы ни находилась… Единожды солгав — кто тебе поверит?

Глава 25. Привидение пьет кофе.

Доктор Гельмут Кунц не принадлежит ни к персоналу рейхсканцелярии, ни к фашистской элите. Он — случайный человек в фюрербункере, где случайных людей нет. Незадолго до описываемых событий он служил в санитарном управлении СС в Берлине. После его расформирования доктора направили в госпиталь, который располагался в «угольном бункере» рейхсканцелярии. Это не привилегированное медицинское учреждение, а заурядный военный госпиталь [107], хотя руководит им бывший личный врач Гитлера Хаазе. Кунц тоже не «луч света в темном царстве». Он согласился помочь Магде Геббельс умертвить шестерых ее детей, младшей из которых было четыре года. Согласился он, не устояв перед просьбой самого Геббельса. Однако доктор Кунц никогда не служил в концлагерях и не приобрел навыков в области детоубийства. В нем сохранилось что-то от человека: усыпив детей уколами морфия, он отказывается участвовать в следующем этапе умерщвления. Фрау Геббельс все делает сама с помощью другого врача — Штумпфеггера [108].

Поэтому показания Гельмута Кунца, не повязанного с гитлеровской мафией, представляют собой особый интерес и заслуживают особого доверия. Так вот, доктор Кунц утверждает, что видел Еву Браун живой и невредимой вечером 30 апреля, когда, по единодушному утверждению всех остальных свидетелей, труп ее был сожжен и захоронен много часов назад.

Когда Кунцу указали на это противоречие, он продолжал стоять на своем. По его словам, фрау Гитлер пригласила его и еще нескольких человек выпить по чашке кофе в баре убежища рейхсканцелярии (верхний ярус подземелья). Попивая кофе, она поведала собеседникам, что они с мужем собираются покончить с собой, как только из Гамбурга подтвердят получение отправленного туда с курьером «политического завещания». Дама и господа приятно провели время. Не совсем ясно одно обстоятельство. Кроме Кунца компанию фрау Гитлер составили две секретарши фюрера и еще один врач из госпиталя. Все они остались живы и дали подробные показания — никто из них не упоминает об этом эпизоде. Показаниям «врача из угольного бункера», как именует его Кемпка [109], можно было бы не придавать значения: в подземелье постоянно горел электрический свет — тут недолго спутать утро и вечер, особенно в состоянии постоянного стресса.

Но есть показания еще одного человека — шеф-пилота и командира правительственного авиаотряда генерал-лейтенанта Ганса Бауэра. В 1946 году Бауэр на допросах в МВД, когда от него требовали раскрыть подпольную явку, где скрывался Гитлер, твердо отвечал: «Гитлер мертв!» и продолжал это утверждать даже после того, как его, одноногого инвалида, зверски избивали (протоколы допросов и донос на Бауэра подсаженного к нему в камеру агента представлены на выставке). Твердость внушает уважение, даже если ее проявляет немецкий генерал авиации. Но вот вопрос: во имя чего Бауэр держался столь героически? Из любви к истине? Или он испытывал симпатию к чекистам и не желал вводить их в заблуждение? Что ему стоило сказать, например, что в середине апреля фюрер отбыл в Берхтехсгаден или еще куда-нибудь? Проверить истинность такого утверждения невозможно, и генерала оставили бы в покое.

Стоять на своем до последнего, жертвуя собой, имело смысл в одном лишь случае: чтобы прикрыть бегство Гитлера. Бауэр был одним из любимцев фюрера, он неизменно пользовался доверием и симпатией шефа.

Так вот, этот самый генерал-правдолюб утверждал, что последнее прощание его с фюрером состоялось 30 апреля между шестью и семью часами вечера. Но все остальные свидетели утверждают, что фюрер покончил с собой между 15 и 16 часами! Таким образом, после шести вечера генерал-лейтенант мог беседовать со своим шефом лишь через посредство медиума. Это неправдоподобное показание ухудшало положение Бауэра, оно служило доказательством того, что он лжет. Но Бауэр категорически настаивает: между шестью и семью часами вечера Гитлер в последний раз пожал ему руку и подарил на память портрет Фридриха Великого, который висел у него в кабинете. Историю с подаренным портретом подтверждают Линге и Гюнше в книге «О Гитлере» [110]. При этом они допускают забавную ошибку, характеризующую уровень их культурного развития: оказывается, портрет Фридриха II принадлежал кисти Рембрандта. Несмотря на то, что художник умер за полвека до того, как родилась его модель.