Падение Трои - Питер Акройд

После еды Оберманн стал вспоминать путешествие в Боснию, предпринятое в поисках древностей три года назад.

— Моим спутником был англичанин. Вы когда- нибудь слышали об Артуре Макензи, мистер Торнтон? — Торнтон покачал головой. — Это первоклассный геолог. Однажды, испытывая жажду после длительной прогулки к югу от Сараева, он попросил воды в первой же деревне, через которую мы проходили. И сразу же, без дальнейших объяснений маленький мальчик отвел нас к источнику на другом конце деревни. Оказалось, что славянское слово, которое соответствует "water" — "вода". Затем мы обнаружили, что английское слово "milk" звучит как "млеко". И это не совпадение, мистер Торнтон. — По какой-то причине Оберманн адресовал свои замечания англичанину, Софии показалось, что в этом кроется вызов.

— Совсем не совпадение, герр Оберманн. Славянин и англичанин имеют общего предка многотысячелетней давности. Я считаю, что наши предки пришли из горных местностей центральной Азии. Мы выросли из одного индоевропейского корня.

— Как и мои троянцы.

— Это сложный вопрос.

— Неважно. Неважно. — Он замахал руками. — Когда я был в Боснии, ко мне часто обращались "брат", или "brother". Вы знаете, почему в них живет этот дух равенства? Простите, что я говорю это, Кадри-бей, — Оберманн обернулся к турку, — но они считают своих турецких господ деспотами. Их объединяет общинный дух.

— Не будем несправедливы, герр Оберманн. Мы причинили меньше беспокойства и страданий, чем Британская империя.

— Не думаю, что мистер Торнтон согласится с вами, Кадри-бей.

— Напротив. Моя страна виновна во многих больших бедах.

— Вы — необычный англичанин, =— отозвался Кадри-бей.

— Я думаю, сэр, что мы все здесь необычны.

— Хорошо сказано. — Оберманн рассмеялся и захлопал в ладоши. — Мы все в Трое удивительные звери. Каждый из нас — деревянный конь.

— Британская империя, — сказал Лино, — породила нескольких бесстрашных людей. Мне как- то довелось работать с Генри Роулинсоном.

— Неужели вы знали его? — недоверчиво спросил Торнтон. — Он мой герой. Я преклоняюсь передним.

— Он еще жив, мистер Торнтон.

— Герой может быть живым, — заметил Оберманн.

— Я работал с ним в Персии, — Лино пропустил мимо ушей реплику Оберманна, — когда он был там британским посланником. Он занимался политикой, но страсть к древности никогда не покидала его.

— Кто такой Роулинсон? — спросила София у мужа.

— Ты никогда о нем не слышала? Он открыл миру Вавилон и Персию. Был великим путешественником по океану мысли. Разве не так, мистер Торнтон?

Лино, увлеченный своей темой, продолжал:

— Когда он был молодым офицером, ему посчастливилось попасть в Керманшах в горах Загрос.

— Там были бандиты, — объяснил Оберманн жене. — Место было дикое, бездорожное. Все это осталось в прошлом.

— Не совсем, — сказал Лино. — Роулинсон находился в нескольких милях от места, звавшегося Бехистун. Это большая скала, футов сто высотой, в отрогах горной цепи Загрос. Она находится на оживленном караванном пути между Экбатаном и Вавилоном. Персидский царь Дарий, царь царей, приказал, чтобы на поверхности скалы было высечено его огромное изображение с поверженными врагами у его ног. У подножия скалы бьет чистый родник с очень холодной водой. Там есть пруд, к которому местные жители приносят свои дары. Это место считается священным. — Незрячие глаза Лино быстро двигались из стороны в сторону. — Кроме изображения царя там была высечена длинная надпись на трех языках. Затем Дарий приказал мастерам уничтожить ступени, ведущие к надписи, чтобы никто не мог добраться туда и обезобразить великий труд. Так и сделали.

— Роулинсон был искатель приключений, — сказал Оберманн. — Он взобрался на скалу.

— Он скопировал надписи, — продолжал Лино. — Затем понемногу начал расшифровывать. Они были сделаны на вавилонском, древнеперсидском и странном языке, известном как эламский. Такое письмо называется клинописью. Буквы в виде клиньев и черточек. Самые древние человеческие слова.

— Это величайший подвиг расшифровки, — сказал Торнтон. — Достойный соперничать с расшифровкой Шампольоном египетских иероглифов.

— Сколько энергии! Сколько проницательности. — Оберманн помолчал несколько секунд. —

— Но нам этого недостаточно. Мистер Торнтон произнес слово "соперничество", так вот, мы должны стать соперниками Роулинсона. Мы должны расшифровать язык Трои. И это будет величайшим подвигом!

— Интересно, — заметил Торнтон, — что язык персов и вавилонян был семитским.

— Но троянцы не были семитами. У них индоевропейские корни. Я это знаю.

— Что вы знаете, герр Оберманн? — спросил Торнтон. — Я хочу сказать, что вы действительно знаете?

— Я знаю себя в греческом понимании этого слова. Я знаю, когда бываю прав.

— Это великий дар.

— Семиты пришли из Месопотамии. Что общего у Трои с сынами Сима? Троянцы относятся к западной Азии и к индоевропейской группе языков. Поэтому мы с ними так близки.

— Но что, если мы не так близки? — спросил Оберманна Торнтон. — Что, если они более таинственны и чужды, чем мы представляем?

— Я ссылаюсь на свидетельства Гомера.

— Что, если у Гомера не было ничего общего сними?

— Ерунда, мистер Торнтон. Александр. — Возможно, в тоне Оберманна проскользнула чуть заметная насмешка, но он тут же обратился к Софии. — Мистер Торнтон становится еретиком, София. Ты должна обратить его, прежде чем его сожгут.

— Ему приходится рассматривать все возможности, Генрих. Поэтому ты и ценишь его так высоко.

— Разумеется. Я забыл. Но скажите, как может быть, что этот пейзаж вокруг нас в точности совпадает с описаниями в поэме Гомера?

— У меня нет объяснений, сэр. Кроме одного. — Торнтон заколебался. — Я часто замечал, что вселенная словно самым естественным образом приспосабливается к нашим убеждениям и описаниям. Когда астрономы искали новую планету, они нашли Нептун.

— Его открыл немец. На моей памяти.

— То есть, вселенная, как хамелеон? — София мгновенно уловила суть.

— Так значит, вы думаете все это плод воображения? — Оберманн махнул рукой в сторону раскопок. Они сидели снаружи, у внешней стороны каменных стен. Дворец Приама, как называл его Оберманн, был отчетливо виден. В центре находилось то, что считали тронным залом, в котором, казалось, были колонны. В северной и южной частях постройки виднелись другие комнаты и коридоры.

— Вовсе нет. Но, мы не в силах этого постичь.

— Опять ерунда. Если бы это было так, невозможен был бы никакой прогресс в человеческом познании.

— Это теория.

— Но ведь она не хуже другой? — Казалось, его гнев уменьшился. — София, ты слышишь Александра? — Он снова сделал особое ударение на имени. — Я отодвинул штору и показал всем рассвет. А теперь он говорит мне, что это ложный рассвет.

— Он не говорил этого, Генрих.

— Моя жена защищает вас, мистер Торнтон. Ваша мудрость произвела на нее впечатление. Я разрешил величайшую загадку истории, а она бессовестно пренебрегает мною. — Он с собственническим видом обвил ее талию и поцеловал в щеку.

После ланча Торнтон возвращался к раскопу вместе с Лино.

— Пожалуйста, расскажите мне еще о Роулинсоне. Он мне необычайно интересен.

— Он высокого роста. Но ниже вас. — Торнтон задумался, каким образом Лино вычислил его рост. — Он был быстр во всем, что бы ни делал. Носил ботинки без шнуровки, в которые можно просто сунуть ноги. Говорил, что не желает тратить время на завязывание и развязывание узлов. Но при этом мог часами изучать знаки. Он удивительный человек. — Лино ухватил Торнтона за руку. — Он до сих пор жив. Он живет в Криклейде. Вам следует заехать к нему.

— Я не осмелюсь. Я испытываю трепет перед ним. Раскрыть загадку клинописи…

— Вы достаточно смелы, мистер Торнтон. Вы осмелились высказать сомнение по поводу любимой теории герра Оберманна. Вы осмелились усомниться в Гомере.

— Я всего лишь выдвинул гипотезу.

— Герр Оберманн не имеет дела ни с гипотезами, ни с доказательствами. Это Гомеровская Троя. Или ничто. Он человек, глубоко убежденный в правоте своих идей. Он не выносит ничего подобного. Если на него нападают, он становится, как тигр.

— Надеюсь, что никогда не стану на него нападать.

— Вы должны быть в этом уверены. — Казалось, Лино смотрит на него. — Здесь много поводов для волнений, как говорят в Англии.

— Все мы люди науки, мсье Лино. Разумеется, мы можем владеть собой.

— Ха! — Это было выражение насмешки, хотя и в самой мягкой форме. — Герр Оберманн может с вами не согласиться. Он больше, чем человек науки. — Лино на мгновение замолчал, потом поднял голову. — Вы не замечаете, как удивительно неподвижен воздух? Это предвещает бурю.