Облачно, с прояснениями - Людмила Захаровна Уварова

Разве можно позабыть вековые сосны в лесу, месяц высоко в небе, над соснами, костер, рассыпающий искры в разные стороны. Пионеры уселись вокруг костра, поют все вместе:

Взвейтесь кострами, синие ночи,

Мы — пионеры, дети рабочих.

— А ну другую! — кричит Вася Вилкин, веснушчатый коротышка, и запевает неровным, срывающимся голосом:

Эх, сыпь, Семеновна,

Подсыпай, Семеновна…

Но тут поднялся с земли Егор Капустин, полосатая майка немного широка в плечах, шея дочерна загорелая, щурит золоченные огнем глаза.

Негромко начинает любимую, пионерскую:

Эх, картошка, объеденье, денье, денье,

Пионеров идеал, ал, ал…

Тогда она, Лида, первая подхватила:

Тот не знает наслажденья, денья, денья,

Кто картошки не едал, дал, дал!

Егор дирижировал обеими руками, картинно встряхивая темной прядью, упавшей на лоб.

Они учились в одном классе. Потом она закончила ФЗУ, а Егор поступил на МОГЭС монтером. Почти каждый вечер поджидал ее возле ворот ФЗУ. А по выходным они гуляли в соседнем Краснопресненском парке, катались на лодке по Москве-реке.

Неужели это все было?

У нее были густые волосы, и яркий румянец, и молодая, гладкая кожа на руках. Нет, она не была красивой, но он, должно быть, считал ее лучше всех. И любил ее. И они решили пожениться, как только он получит комнату. И она сказала:

— Пусть самую маленькую, лишь бы отдельную.

— Не бойся, дадут, никуда не денутся, — сказал Егор.

А в конце лета ушел на фронт.

Она часто писала ему. Письма были подробные, длинные. В то время она уже начала работать на фабрике, в прядильном цехе, выполняла заказы фронта.

Его письма были много короче, в каждом письме он просил ее — пиши почаще, не забывай, жди, мы непременно увидимся.

Она получила обратно свои последние к нему письма, и позднее, когда уже знала, что его нет, вдруг пришел солдатский треугольник со знакомым до боли почерком:

«Лида, родная! Я очень скучаю по тебе и верю, мы обязательно увидимся, как только разобьем врага, я вернусь, и мы всегда будем вместе…»

Так и осталась она одна. И не хотелось больше никого, не хотелось ни с кем связывать свою судьбу. Впрочем, разве нашелся бы кто-либо, кто пожелал бы ее? Вокруг было много женщин, таких же, как она, свободных, только моложе, красивее, веселее.

…Как и обычно, когда уходили откуда-нибудь, девочки проводили ее до самого дома.

Лидия Ивановна привычно подняла голову, глянула на свои окна. Темные. Всегда темные. Может быть, оставлять свет, уходя? Тогда, возвращаясь, увидишь — в окнах светло, и не будет так одиноко? Впрочем, все это обман самое себя, откровенный обман.

— Что завтра собираетесь делать? — спросила Лидия Ивановна.

Римма сказала:

— Завтра отосплюсь за всю неделю.

— У нас Наташа по воскресеньям тоже долго спит, а я не могу, — сказала Таня. — Привыкла рано вставать, и уже как-то не спится.

— Я тоже привыкла рано вставать, — сказала Лидия Ивановна. Мысленно увидела: утро, тишина, за окном деревья неслышно шелестят ветвями.

Можно никуда не идти, весь день просидеть дома, только зачем?

Прошлое воскресенье она отправилась в поход. Прочитала объявление возле метро: «Желающие отправиться в туристический поход до Рузы собираются у Белорусского вокзала, возле кассы номер пять, в шесть тридцать утра».

Ровно в шесть пятнадцать утра она уже стояла возле кассы номер пять. Было по-утреннему малолюдно, небо в легких облаках, мягкий, нехолодный ветер.

Собралось всего примерно человек двадцать, всё больше женщины Лидии Ивановны возраста. Руководитель, бодрый, заросший темными волосами по самые плечи бородач в тренировочном костюме, обладавший необыкновенно зычным басом, возглавил поход.

Он был на диво активен, то запевал песню, требуя, чтобы все остальные подхватили припев, то, громко ударив в ладоши, пускался в пляс, поводя плечами и выделывая ногами различные кренделя. То начинал один за другим рассказывать несмешные анекдоты, первый громко смеясь и, наверное, удивляясь, почему это другие не смеются. Должно быть, он стремился вдохнуть жизнь в любителей пеших походов, которые шли, глядя себе под ноги, как бы не замечая ни лесных тропинок, ни полей, ни деревьев.

Лидия Ивановна подумала тогда, что все те, кто идет вместе с нею, очевидно, так же как и она, стараются спастись от одиночества, которое равно давит на всех, спастись хотя бы на один только день. Неужели и этот бородатый веселый, ну и, конечно же, еще молодой по годам человек тоже одинок? И так же стремится позабыть о своем одиночестве, о возвращении в пустые, молчаливые стены?

Они дошли до леса, бородач приставил ладони ко рту.

— Минуту внимания! — пророкотал он. — Привал, отдых.

И тут же затянул песню, немилосердно фальшивя:

Не пылит дорога,

Не дрожат листы,

Погоди немного,

Отдохнешь и ты.

Оборвал песню, прошелся колесом, прыгнул несколько раз и начал собирать сучья для костра.

Лидия Ивановна собирала вместе с ним, и вскоре уже разгорелся огромный костер, часто стрелявший искрами, потом под угли положили картофелины и сидели вокруг костра, глядели на огонь. И бородач вдруг притих, задумался о чем-то…

— А что вы будете делать, тетя Лида? — спросила Таня.

— Сама не знаю.

— Там что, Москва-река? — Наташа кивнула на деревья, темневшие вдали. — Пойдемте туда, ладно?

— Ну что ж.

Лидия Ивановна первая пошла вперед. Светила луна, знакомые деревья на берегу казались непомерно большими, загадочными. Набегали быстрые облака, то и дело скрывая луну, и тогда сразу становилось темно, неприютно, потом облака исчезли, и освобожденная от них луна опять несла свой чистый, ясный свет.

Москва-река словно бы уснула, по самой середине ее пролегла лунная дорожка.

— Красиво как! — сказала Таня.

— А ты давай напиши стихи. — Римма дернула Таню за руку. — Ну, начинай сочинять: «Ах, луна, ах, река, как ты мне дорога!»

— Помолчи-ка, душечка, — сказала Таня. — Лучше поглядела бы вокруг себя.

— И что я бы увидела? — спросила Римма. Узенькое, лисье личико ее выглядело необыкновенно белым, почти фарфоровым в свете луны.

— То же, что и мы все видим, — ответила за Таню Наташа.

— Например? Луну, облачка, травушку-муравушку? Да?

Римма засмеялась, но никто даже не улыбнулся в ответ.

— Хотя бы и так, — спокойно согласилась Наташа. — Она знаете какая, тетя Лида? Взяла и выкрала у Тани тетрадку и читала всем Танины стихи.

— Неужели правда? — Лидия Ивановна посмотрела на Римму.

Римма скривила губы:

— Вы им верьте, тетя Лида, они