Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова) - Чак Паланик

Силуэт его лба, его бровей, спуск его носа, пластичный профиль его рта, шевелящиеся губы, — все это очерчено черным посреди звездного света.

— Если бы мы могли поместить этих людей в тренировочные лагеря и завершить их развитие.

— Все, что делает пистолет — это фокусирует взрыв в одном направлении.

— Получаем класс молодых сильных мужчин и женщин, которые хотят посвятить чему-то свои жизни. Реклама навязывает этим людям погоню за машинами и тряпками, которые им не нужны. Поколения работают в дерьме, чтобы купить дерьмо, им не нужное.

— В нашем поколении у нас нет ни великой войны, ни великой депрессии, но все равно, у нас есть великая духовная война. У нас есть великий переворот против культуры. Наша депрессия — наша жизнь. Наша депрессия духовна.

— Мы должны показать этим мужчинам и женщинам свободу, порабощая их, и показать им смелость, запугивая их.

— Наполеон хвалился, что может выучить людей жертвовать жизнью ради обрывка ленты.

— Представьте, как мы объявим забастовку, и никто не станет работать, пока мы не перераспределим мировые ценности.

— Представьте, как охотитесь на лосей в пропитанных влагой лесах, окружающих руины Рокфеллер-Центра.

— То, что вы сказали насчет своей работы, — говорит механик. — Вы в самом деле хотите?

«Да, в самом деле».

— Поэтому сегодня ночью мы и в пути, — отвечает он.

Мы отряд охотников, и мы охотимся за жиром.

Мы едем на свалку медицинских отходов.

Мы едем на станцию уничтожения медицинских отходов, и там, среди выброшенных хирургических простыней и бинтов, удаленных опухолей десятилетней давности, капельниц и отработанных иголок, — жуткие вещи, действительно жуткие вещи, — среди образцов крови и ампутированных интимных кусочков, — мы найдем больше денег, чем смогли бы вытащить за одну ночь, даже если бы прибыли на грузовике с цистерной.

Мы найдем денег достаточно, чтобы загрузить этот «корниш» сверху до пола.

— Жир, — говорит механик. — Липосакционный жир, откачанный из богатейших бедер в Америке. Из богатейших, жирнейших задниц в мире.

Наша цель — большие красные пакеты липосакционного жира, которые мы отвезем обратно на Пэйпер-Стрит, растопим и смешаем со щелоком и розмарином, и продадим назад, тем самым людям, которые платили за его откачку. По двадцать баксов за брусок его смогут позволить себе только эти самые люди.

— Самый богатый, самый нежный жир в мире, жир сливок общества, — продолжает он. — Это делает сегодняшнюю ночь чем-то вроде похождений Робина Гуда.

Маленькие восковые огоньки пляшут на коврике.

— Пока мы будем там, — говорит он. — Нужно будет, помимо всего прочего, поискать немного тех гепатитовых жучков.

Глава 20.

Слезы теперь уже действительно полились, и одна толстая полоска скатилась по стволу пушки и обогнула спусковой крючок, разлившись под моим указательным пальцем. Реймонд Хэссел закрыл оба глаза, поэтому я прижал пистолет покрепче к его виску, чтобы ему навсегда запомнилась эта вещь, приставленная именно сюда, и чтобы я остался рядом на всю его жизнь, в каждый момент которой он мог умереть.

Это была не какая-нибудь дешевая пушка, и мне стало интересно, может ли соль изгадить ее.

Все прошло так просто, казалось мне. Я сделал все так, как рассказал механик. Вот за этим нам нужно было купить по пистолету. Это я делал свое домашнее задание.

Каждый из нас должен был принести Тайлеру по двенадцать водительских прав. Это докажет, что каждый из нас произвел двенадцать жертвоприношений.

Я припарковался вечером, и я подождал вокруг да около, пока Рэймонд Хэссел закончит свою смену в круглосуточном магазине «Корнер Март»; и около полуночи он ждал свой ночной автобус, когда я наконец подошел и сказал — «Привет».

Рэймонд Хэссел, Рэймонд не ответил ничего. Наверное, он думал, что я здесь из-за его денег, из-за его минимального заработка, из-за четырнадцати долларов в его бумажнике. О, Рэймонд Хэссел, и все прожитые тобой двадцать три года, когда ты начал плакать, и слезы катились по стволу моей пушки, уткнувшейся тебе в висок, — нет, это было не из-за денег. Не все в этом мире из-за денег.

А ты даже не поздоровался.

Твой маленький жалкий бумажник — это не ты сам.

Я сказал — «Хорошая ночь, прохладная, но ясная».

А ты даже не поздоровался.

Я сказал — «Не убегай, а то мне придется стрелять тебе в спину». Я достал пистолет, и на моей руке перчатка из латекса, так что даже если пистолет станет вещественной уликой «А», на нем не будет никаких следов, кроме высохших слез Рэймонда Хэссела, азиатской национальности, около двадцати трех лет от роду, без особых примет.

Тогда-то я привлек твое внимание. Твои глаза были настолько раскрыты, что даже при тусклом свете фонарей я видел, что они зеленые, как антифриз.

Ты понемногу отдергивался дальше и дальше, каждый раз, когда пушка касалась твоего лица, как будто ствол был сильно горячий или сильно холодный. Пока я не сказал — «Не отклоняйся», — и тогда ты позволил пистолету коснуться твоего лица, но даже тогда ты откинул и голову и отвел ее от ствола подальше.

Ты дал мне свой бумажник, как я и просил.

Тебя звали Рэймонд К. Хэссел, как говорилось в твоих правах. Ты живешь по адресу 1320 SE Беннинг, квартира A. Это, наверное, полуподвальное помещение. Для таких квартир обычно используют номера вместо цифр.

Рэймонд К. К. К. К. К. К. Хэссел, я к тебе обращаюсь.

Ты откинул голову и убрал ее подальше от пистолета, и сказал, — «Да». Ты сказал, что да, ты живешь в подвале.

Кроме того, у тебя в бумажнике нашлось несколько фотографий. Там была твоя мама.

Для тебя это было очень тяжело, тебе нужно было открыть глаза и увидеть фото улыбающихся мамочки и папочки, и в то же время увидеть пушку, — но ты сделал это, потом закрыл глаза и начал плакать.

Ты идешь в прохладное, восхитительное чудо смерти. В эту минуту — ты личность, а в следующую — уже предмет; и твоей мамочке с папочкой придется звонить старенькому доктору как-его-там, и справляться о данных по твоим пломбам, потому что от твоего лица не очень много чего останется, — а мамочка и папочка возлагали на тебя так много надежд, и — нет, это несправедливый мир, — теперь все закончилось этим.

Четырнадцать долларов.

«Это», — сказал я, — «Это — твоя мамочка?» «Да». Ты плакал, шмыгал носом, плакал. Ты сглотнул. «Да».

У тебя был читательский билет. У тебя была карточка проката видеофильмов. Карточка социального страхования. Четырнадцать долларов наличными. Я хотел взять автобусный пропуск, но механик сказал забирать только водительские права. Просроченный студенческий билет общественного колледжа.

Ты что-то изучал.

Ты уже порядочно разрыдался к этому моменту, поэтому я слегка ткнул пистолетом в твою скулу, и ты начал пятиться, пока я не сказал, — «Не двигаться, или умрешь прямо сейчас. Так вот, что ты изучал?».

— Где?

«В колледже», — сказал я, — «У тебя есть студенческий билет».

О, ты не знаешь, — хлюпнув, сглотнув, шмыгнув, — всякое, биологию.

«Теперь слушай, Рэй-монд К. К. К. Хэссел, сегодня ночью ты умрешь. Ты можешь умереть через секунду или же через час, — решать тебе. Так что ври мне. Ответь мне первое, что придет в голову. Придумай что-нибудь. Я не хреновы шутки говорю. У меня пистолет».

Наконец-то ты слушал и выбрался из маленькой трагедии в своей голове.

Заполним анкету. Кем хочет стать Рэймонд Хэссел, когда вырастет?

Домой, сказал ты, ты хочешь только пойти домой, пожалуйста.

«Ясная хрень», — сказал я, — «Но потом, как ты хочешь провести свою жизнь? Если бы ты мог делать вообще что угодно?» Придумай что-нибудь.

Ты не знал.

«Тогда ты труп», — сказал я. Я сказал, — «Поверни голову».

Смерть состоится через десять, девять, восемь…

Вет, сказал ты. Ты хотел стать вет, ветеринаром.

Значит, животные. Для этого надо хорошо учиться.

Это не так просто, сказал ты.

Ты будешь ходить в школу и вкалывать по самые, Рэймонд Хэссел, или ты умрешь. Выбирай сам. Я запихал бумажник обратно в задний карман твоих джинсов. Так значит, ты на самом деле хочешь быть звериным доктором. Я отнял мокрое соленое рыло пушки от одной щеки и ткнул им в другую. Ты всегда мечтал быть этим самым, доктор Рэймонд К. К. К. К. Хэссел, ветеринаром?

«Да».

«Без дерьмовых врак?»

«Нет». Нет, то есть ты имел в виду, да, без дерьмовых врак. Да.

«Ладно», — сказал я и ткнул мокрым пятачком пистолетного рыла в кончик твоего подбородка, потом в кончик твоего носа, и куда бы я ни тыкал им, везде оставалось блестящее мокрое колечко из твоих слез.

Я коснулся влажным концом пистолета каждой из щек, потом твоего подбородка, потом твоего лба, и оставил рыло пушки приставленным к нему. «Ты мог бы умереть прямо сейчас», — сказал я.

У меня есть твои водительские права.

Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты живешь. Я оставляю себе твои права, и я буду проверять тебя, мистер Рэймонд К. Хэссел. Через три месяца, потом через полгода, потом через год, и если ты не вернешься в школу на свой путь ветеринара, — ты умрешь.