H2O - Яна Дубинянская

— Сомов, Пийлс, Анциферова. Только у нее фотосессия в одиннадцать, может исчезнуть сразу после открытия.

Усмехнулся:

— С Анциферовой мне совершенно нечего обсуждать.

— А «Ворлд Ойл»?

— Сколько у нее процентов? Десять?

— Это по-белому. Реально тридцать пять.

— Откуда знаешь?

Улыбнулась. Вот в такие моменты люди и чувствуют себя незаменимыми: иллюзия, которую время от времени стоит поддерживать. Хотя девочка и в самом деле умненькая, чего уж там.

— Кроме того, сегодня пресс-день. Перед эфиром на третьем может быть еще несколько комментариев в парламенте. Скорее всего, по разводу Пшибышевского, ну и недвижимость-кутюр-благотворительность, как всегда.

— Из-за чего разводимся?

— Арита. Певичка.

— А на самом деле?

Оля засмеялась. И на этом лимит неформального общения с персоналом исчерпан. Десять минут девятого. До Гутникова как раз успеет доложиться до конца. А принимать ли баб из «Тоско», еще большой вопрос.

— Давай дальше, в темпе.

Ее голос зазвучал дробно и шелестяще, словно стук быстрых пальцев по клавиатуре, систематизируя, форматируя и без того вполне четкую и ясную картину дня. Виктор уже не слушал, просто кивал в такт, и оно тоже было необходимо: синхронизация, фокусировка, настройка ритма. Ритуалы пронизывают всю жизнь и неизбежно порождают зависимость; степень твоей свободы определяется тем, в какой мере ты сам устанавливаешь себе ритуалы и управляешь ими. А также тем, насколько позволяешь навязывать себе чужие.

Ты — не позволяешь. Абсолютно. Это не обсуждается.

Гутников всегда заявлялся раньше всех и пребывал в уверенности, будто это его ноу-хау — заставать шефа свежим, еще не загруженным новыми проблемами и уже разобравшимся со старыми, готовым воспринять его, гутниковский, полет креативной фантазии. Собственно, так оно и было, с единственной разницей, что ты сам запрограммировал его именно на это время, пока твой мозг способен вычленить из вала мутной и странной информации те зерна-вспышки, за которые ты платишь не то чтобы феерическую (как ему почему-то кажется), но вполне приличную зарплату — удивительному субъекту, помеси циника-прощелыги и городского сумасшедшего.

— Доброе утро, Виктор Алексеевич.

Во времена стагнации нигде не платят за идеи. Именно поэтому здесь, у тебя — единственное такое место. Ты сам устанавливаешь правила и прайсы. И покупаешь то, что нужно. Решающе нужно. А у кого — неважно.

— Здравствуйте, Саша.

Оля аккуратно прикрыла за ним дверь — креативный гений никогда не унижался до собственноручного прикосновения к створке, кроме тех случаев, когда хлопал дверью демонстративно, уходя навсегда; Виктор припоминал таких демонстраций штук семь или восемь. Прошагал к столу расхлябаной походкой подвыпившей манекенщицы, взялся за спинку стула и отодвинул его так далеко, будто собирался возложить ноги на стол. Гутников всегда вел себя в офисе фамильярно и вызывающе, чем еще больше подчеркивал смертельную неуверенность в завтрашнем дне своей невероятной синекуры, в собственном высокооплачиваемом креативе, да и вообще в себе, щупленьком мужичонке не первой молодости, непривлекательном для женщин и неудачливом по жизни. Раньше, до сих пор.

— Есть одна идейка, шеф, — начал ритуально-небрежно.

Виктор кивнул, просматривая распечатки на столе. Распечатки были еще за завтраком изучены, расчерчены салатовым маркером и приняты к сведению; но если внимать Гутникову в оба глаза и уха, он неотвратимо наглел. И чем больше, тем труднее было с ним работать. Куда дешевле просто полистать ненужные бумажки.

— Транспорт, — заговорил Гутников, когда его артистическая пауза провисла и расползлась, как промокашка. — Монополия на транспорт при нынешнем раскладе сил в мировой экономике решила бы все. Я поразмыслил тут в этом направлении…

— Направление верное, — бросил Виктор.

— Вы намекаете, что это всем очевидно, — обиделся креативщик, он всегда на что-нибудь обижался. — Тем не менее в данной сфере нефтетрейдеры по-прежнему рулят, даже смешно! А все альтернативщики вместе взятые только создают кордебалет, не больше. Так вот.

Снова пауза. Надо будет как-нибудь выставить его уже минут через десять после начала разговора, в следующий раз не будет разбрасываться чужим временем.

— Я слушаю, — поторопил Виктор.

Гутников заложил ногу на ногу и откинул голову, тряхнув немытыми длинными волосами. Помолчал еще (выставить, сто процентов — вот только сейчас или не сейчас?) и, наконец, изрек:

— Нуль-транспортировка.

— Сами придумали, Саша?

— Вам бы все иронизировать! Скажите еще, что я начитался фантастики! Да, начитался, да, я вообще, людям это кажется странным, время от времени читаю! У меня дома, представьте себе, сохранились книги, пережившие девятнадцатый год, даже зиму двадцатого!.. но это, как вы понимаете, к делу не относится, — он успокоился так же мгновенно, как и впал в истерику. — Нуль-транспортировка — уникальная идея, гениальности которой не умаляет то, что ее автор не я. Но я и не претендую! Я просто советую вам, Виктор Алексеевич. Озадачьте своих физиков-химиков. Пускай пошевелят мозгами в правильную сторону. Вектор я задал.

— У вас все?

Глянул на часы: десять минут. Из них как минимум три ушло на паузы, и еще около четырех — на прочие театральные эффекты. Самое время повоспитывать. Селектор:

— Зайди ко мне, Оля.

Возникла на пороге мгновенно, словно уже овладела гутниковской нуль-транспортировкой. Гений тоже уловил момент блестящей иллюстрации своей идеи и восхищенно присвистнул.

— «Тоско» здесь?

— Ждут, как им назначено.

— Зови уже. Мы с Сашей сегодня быстро справились.

Гутников изумленно вскинул длинноволосую голову.

На нервном, словно снабженном двойным набором мимических мышц лице прокатились по кругу, будто в калейдоскопе, сначала готовность оскорбиться и хлопнуть дверью, затем паника: все, конец, больше никогда!!! — и лихорадочные попытки срочно родить нечто креативное, и набор умоляющих речей и гримас, и…

Этому жалкому и смешному человечку, вопреки общему месту о свободной природе творчества лишенному свободы изначально, от рождения, как некоторые рождаются слепыми или без рук, ты перечислишь в конце месяца не то чтобы феерическую, но все-таки сумму. Согласишься встретиться с ним в восемь пятнадцать того дня, когда он морально созреет для предоставления новой порции креатива. И, скорее всего, уделишь ему полновесных полчаса.

Потому что иногда, очень редко — но такие вещи по определению не могут происходить часто — его странный и нелогичный мозг способен рождать нечто вроде той немудрящей фразочки, с которой началось, по сути, все: «Деньги… я вас умоляю, Виктор Алексеевич. Их можно делать из воздуха. Или из воды».

— Шикарно выглядишь сегодня, Иришка.

— Визажист из «Эль» нарисовал. В одиннадцать съемка, а мейк-ап специально заказала заранее. Чтобы произвести на тебя впечатление.

— Польщен. Чем сподобился?

— Ну ты же самый привлекательный мужчина во всем парламенте. И беззастенчиво этим пользуешься. Слабой женщине трудно устоять.

Виктор поморщился; получилась улыбка. До чего же неизбежно все они вспоминают о своей слабости, как только начинают проигрывать, парламентские стервы, зубами выгрызшие свое вожделенное равноправие и половинную квоту. Сейчас, когда парламент окончательно превратился в декоративную структуру, светский салон с главной функцией показа мод, эти дамочки оказались здесь на своем месте, как никто и нигде. Однако некоторые из них и в самом деле представляют собой силу. Реальную, экономическую, теневую. Тридцать пять процентов «Ворлд Ойл». Даже по нынешним временам — многовато. Приходится считаться — там, где хотелось бы просто смахнуть с дороги небрежным движением.

Слабую, беззащитную женщину. Вот именно.

Ирку Анциферову Виктор знал еще по временам великого передела, когда в парламенте не просто перетирали кулуарные договоренности, а рубились по-настоящему, и среди счастливцев, прорвавшихся на главный полигон, бабья имелось раз-два и обчелся. Ирка была уже тогда, хотя заправлял всем ее папаша, чересчур одиозный для власти даже тех смутных посткризисных времен. Старика Анциферова хватил удар года четыре назад, и с тех пор Ирина распоряжалась долей сама. Пока на редкость умно и вполне по-мужски. Хотя, разумеется, любое отступление с позиций сопровождалось изрядной порцией женской слабости. Журналисты обычно велись.

Кстати, сегодня как раз пресс-день. Впрочем, нынешних парламентских корреспондентов интересует совсем другое.

Подскочила щупленькая барышня с диктофоном. Тьфу. Виктор лучезарно улыбнулся и рассчитанным жестом вытолкнул вперед Анциферову; правда та и не сопротивлялась.