Весны гонцы (книга первая) - Екатерина Шереметьева

— Штампованный, стопроцентно правильный кретин из плохой пьесы.

Лиля расхохоталась:

— Ты совершенно не разбираешься в людях!

Алена постаралась не показать, что разговор задел ее, и когда Лиля предложила пойти к ней переночевать, охотно согласилась.

Лилины хозяйки ошеломили Алену своим властным гостеприимством.

Обе, мать и дочь, твердили, что очень рады ее приходу и что они, «как глубоко русские, не привыкли садиться за стол без гостей», приглашали приходить «запросто к обеду», расспрашивали Алену, кто ее родители, как она решилась стать актрисой, чувствует ли она в «душе талант», а в заключение мать — Полина Семеновна — сказала:

— Да, народ наш даровит. Оч-чень даровит! Ведь вот и в старое время в артисты шли по большей части не из интеллигенции.

Слова ее Алену задели.

Любезно извинившись, хозяйки вернулись к прерванным занятиям — «смотру весенне-летнего обмундирования», — как выразилась младшая, Ремира Петровна.

Из разговора Алена поняла, что муж Ремиры, капитан первого ранга, дома бывает редко, все больше в плавании, мать и дочь занимаются больше собою, увлечены театрами, концертами, вернисажами, вообще любят развлечения. И очень бы хотели ввести в приличное общество Лилечку. «Но девочка так много времени уделяет институтским занятиям!»

Когда Лиля, извинившись, ушла в ванную, Полина Семеновна торопливо рассказала Алене то, о чем сама Лиля не говорила никогда.

Во время войны, когда Лиле было лет девять, мать ее сошлась со своим помощником — мальчишкой-инженером. Отец узнал об этом и вскоре нашел себе машинистку при штабе фронта. После войны родители развелись, оформили новые браки, а Лилечку отправили к бабушке. Старушка умерла года четыре назад. Лилечку сначала взял к себе отец, но она не поладила с его женой. Последний год жила у матери. Там тоже вышла какая-то неприятность с отчимом.

Лилечку, безусловно, любят, она ни в чем не нуждается, одета, обута, и отец — теперь он генерал-майор — присылает ей денег, и мать также. Тем не менее… У матери двойняшки-мальчики от второго брака, и потом… Приятно ли иметь при себе взрослую дочь, когда муж молодой? Короче говоря, Лиленька и там и там лишняя.

— Сиротка! — скорбно приподняв тонкие, как нитка, брови, со вздохом произнесла Полина Семеновна. — Сиротка при живых-то родителях! А у нас она принята как родная! Вот и на каникулы осталась, никуда, представьте, не захотела ехать. Несчастный, глубоко травмированный ребенок! Столько пережить! Все эти семейные драмы, смерть бабушки — Лилечка, представьте, оказалась совсем одна с этими печальными хлопотами, отец прилетел в день похорон. А ведь ей тогда было четырнадцать! Это ужасно! Ужасно!

Полина Семеновна рассказывала историю Лили с удовольствием, говорила плачущим голосом, прикладывала платок к сухим глазам.

В ванной громко щелкнула задвижка, и Полина Семеновна торопливо зашептала:

— Только Лилечке ни слова — она девочка скрытная.

Действительно, Лиля всегда удивительно ловко уходила от вопросов, касающихся ее детства, семьи, ухитрялась ничего о себе не сказать. Алена знала только, что мать ее — инженер, а отец — военный.

Временами Алене казалось, что Лиля будто играет какую-то роль, что она не такая, какой старается быть. Иногда она вела себя как растерянная, обиженная девчонка, иногда ошеломляла своим житейским опытом и устоявшимся высокомерным отношением ко всем и всему.

— Невозможно так всех презирать! Ты что — не любишь никого? Тогда уж лучше утопиться! — как-то сгоряча сказала ей Алена.

Лиля сморщила нос и нарочито фыркнула:

— Зачем спешить? Это доступно каждому. А уж эти красивенькие слова: любишь, люблю, любовь… Их выдумал подлый человек.

Алена уже и рот раскрыла, хотела отрезать, что только подлый человек может так говорить, но глянула в Лилины глаза, и стало невыносимо жалко Лильку.

Когда Агния и Глаша вернулись после каникул, Алена рассказала им Лилькину историю. Глаша вдруг расплакалась.

— Кошмар какой-то! Девочки, мы должны ее перевоспитать.

Агния поморщилась.

— Что из тебя все лезут казенные слова? Просто мы должны ее… приручить. А там видно будет.

И вот тут-то Алена и предложила ей готовить диалог Аксиньи и Натальи из «Тихого Дона».

Для самостоятельной работы Соколова советовала брать отрывки не из пьес, а из прозы, где описано все: поведение, мысли, чувства персонажей, то есть точно даны предлагаемые обстоятельства, и, значит, не нужно их придумывать, нужно только внимательно прочитать.

Лиля была для Алены желанной партнершей, но тем не менее они сразу же начали ссориться, спорить.

— Прежде всего ты сама виновата: ведь знала, что Григорий любит меня, зачем шла-то за него? — строго глядя на Лилю, сказала Алена.

— Откуда? Мало ли что болтали на хуторе? Я думала, он так… Пока холостой — бесится. И что я понимала тогда — девчонка! — рассеянно возражала Лиля и вдруг спросила, будто подлавливая Алену: — А ты зачем позволила ему жениться, раз он любил тебя?

— Ну, как я могла?.. Ну, как? Подумай, о чем ты спрашиваешь! И поговорить-то с ним… — Алена собралась объяснить ситуацию, мешавшую удержать Григория от нелепой женитьбы, но Лиля сама уже поняла необоснованность вопроса.

— Хорошо! Поставим вопрос так: а зачем ты вышла за Степана, раз не любила его?

Алена даже руками всплеснула:

— Да что же такое ты говоришь?!.

И Глаша, занятая штопкой невоображаемой дырки на невоображаемом чулке, опередила ее:

— Разве могла Аксинья выбирать? Порченая девка! — наставительно сказала она. — Да и семейка у нее — вспомни: мать и брат убили отца — от таких зверей за первого попавшегося пойдешь.

— Я бы, может, и полюбила Степана, да ведь он тоже зверем оказался, — сказала Алена. Она взяла одну из четырех книг, лежавших на столе, нашла нужную страницу. — Вот: «В тот же день», то есть на другой день после свадьбы, — пояснила Алена, — «в амбаре Степан обдуманно и страшно избил молодую жену. Бил в живот, в груди, в спину: бил с таким расчетом, чтобы не видно было людям. С той поры он стал прихватывать на стороне, путался с гулящими жалмерками, уходил чуть не каждую ночь, замкнув Аксинью в амбаре или горенке». Если бы он по-человечески отнесся, я бы, наверно, полюбила его! — воскликнула она с горьким сожалением и замолчала, задумалась.

…Очнулась Алена, услыхав голос Агнии, чистившей картошку на тумбочке у дверей:

— Конечно, в Конституции этого не запишешь, но ведь человек имеет право на любовь. И как страшно, девочки, если нельзя любить, кого любишь! А любовь такая, через всю жизнь, как у Аксиньи…

— А у Натальи не через всю жизнь? — закричала Лиля. — Косой перерезать горло, а потом в сердце нацелить — это так просто? Да ведь и смерть ее — почти самоубийство, — все более возбуждалась Лиля. — Ей никто, никто не нужен, — один Григорий, через всю жизнь — вот это любовь! А у Аксиньи — и Степан, и Листницкий…

— Сравниваешь! — возмущенно перебила Алена. — Разве так жила Наталья? В семье росла, любимая дочка у отца, никто не обижал, у Мелеховых тоже любимая, как своя… Потом — дети. А у Аксиньи… Только били, унижали, уродовали, и никто не любил. Одна, одна, одна… Никого в целом свете — это же надо понять! — Алена тоже не понимала, не могла объяснить, оправдать связь Аксиньи с Листницким и, защищаясь от нападок Лили, больше для самой себя искала причины этих непонятных отношений. — Ребенок умер, Григорий на войне, да и вообще-то Григорий ненадежный, и никого близкого, кругом одна!

— Объясни, объясни получше! — вдруг зло выкрикнула Лиля. — Я, дурочка, не знаю, не понимаю, не представляю, что это такое — одна. Да разве семья — это всегда близкие люди? Разве не бывает одиночества в семье? Это ведь еще страшнее. Ну кому, кому я нужна? Кому Наталья дороже жизни? Скажи! — Огромные серые глаза налились слезами, Лиля резко отвернулась к окну.

«Не надо больше говорить», — подумала Алена, а Глаша сказала примирительно:

— У вас все преотлично выяснено, чего еще? Этюды делать надо.

— У них этюды и получаются, — отозвалась Агния. — Они спорят, как Наталья с Аксиньей. Пообедаешь с нами? — обратилась она к Лиле. — У нас сосиски с картошкой и молочный кисель с черносливом. Ела когда-нибудь?

За обедом Лиля, рассеянно глядя в потолок, сказала с легкой усмешкой:

— Читаем о любви, ищем эту «большую» любовь, которая через всю жизнь… Вот будем играть. Ерунда какая. Обманывать наивных людей. Зачем? А ведь попросту две кошки из-за кота дерутся.

— Ты опять за свое? — рассердилась Глаша.

И начался обычный спор между Лилей и тремя подругами о том, есть ли на свете настоящая любовь.

Зимнюю сессию Лиля сдала на тройки.

— Лишь бы из института не выгнали, проползу как-нибудь и на троечках! — смеясь и дразня, говорила Лиля. — Не буду себе мозги засорять из-за стипендии, пусть государству останется.