Боги, пиво и дурак. Том 2 (СИ) - Гернар Ник

Он сунул все тот же здоровенный ключ в замочную скважину хлева, дважды провернул его и открыл дверь.

Из помещения вырвался жуткий запах, от которого у меня на глазах выступили слезы.

Из хлева донеслось протяжное мычание.

— Слышите? Живые. Значит, проход закрыт, — промямлил жрец, зевая. — Так что приступайте. А, и еще. Внутри священного хлева разрешено использовать только теургику великого Джасуры, в противном случае вы умрете в страшных и чудовищных муках, изрыгая огонь и серу, а вашу голову поместят в чашу около входа.

— Звучит оптимистичненько, — хмыкнул Бобер.

— Оптимистичненько, молодой человек, это в цирке, — заявил жрец. — А здесь — серьезное место, святилище разящего неумолимого Джасуры трехголового и всепожирающего...

— Да-да, мы поняли, — прервала его отповедь Майя.

Мы поснимали плащи и нерешительно двинулись в эпицентр газовой атаки.

Мать честная, чистить здесь один раз в год — это просто жлобство! Мои сапоги буквально утонули в навозе и отходах прошлого жертвоприношения.

Кое-где под большими окнами, мерцающими от защитных знаков на специально сделанных для этого подоконниках, небольшими горками возвышалось сено: судя по всему, через эти окна бедных животных и кормили, не заходя внутрь.

Коровы, все как одна — белые и грязные, кучковались вокруг этого рандомно заспавнившегося сена и печально жевали, время от времени издавая протяжное мычание.

Зато сами стены представляли собой настоящее произведение крипового искусства! Они были выкрашены золотой краской, и на них в полный рост и весьма реалистично изображались люди, страдающие от всяческих болезней. Рыхлый толстяк в белых пеленах, покрытый черными наростами, разметавшаяся по подушкам молодая женщина с пунцовыми щеками и жемчужными каплями пота на лбу, воин с распоротым животом, из которого вытекало что-то желтое, умирающая старуха.

В общем, Фрида Кало отдыхает.

А в глубине коровника, на самой дальней стене, виднелась железная дверь с засовом, на котором светились ярко-красные символы — палеолитические венеры без голов и с огромными животами, бизоны со стрелами в холке. Прямо наскальная живопись какая-то, а не начертания.

Переступив порог этого чудного места, наш Графыч побледнел и ухватился за стену, чтобы не хлопнуться от такого зрелища в обморок.

— Что, их светлость не привычны к созерцанию навоза? — оскалился Берн, пробираясь к дальней стене и храбро чавкая при этом сапогами. — В твоих хоромах такого не было?

Шрам тоже с самым невозмутимым видом выбирал себе лопату из десятка выставленных у входа вариантов орудий труда.

Эрик не обиделся на подкол товарища.

— Ничего, я справлюсь, — спокойно ответил он. — К тому же, сочетание золота и говна — это как раз то, чего в моих хоромах было предостаточно.

— А я вот иногда думаю, что же пытался делать с коровой первый человек, подоивший ее? — с похабной улыбочкой проговорил Бобер.

Я окинул взглядом помещение, оценил вилами глубину загаженой подстилки и вынес вердикт:

— Слушайте, нам нужно как-то оптимизировать этот процесс, а то мы до ночи все это добро будем в яму таскать.

— Чего? — нахмурилась Майя. — Бери лопату и работай!

Камилла осуждающе взглянула на сестру и спросила:

— Что значит «оптимизировать»?..

Я ответил не сразу. Мысленно я прикидывал, как бы все это лучше устроить, пока в голове не сложилась четкая картинка.

— Так, нам нужно смастерить конвейер! Пойду спрошу у жрецов, есть ли у них какие-нибудь железные пруты и ненужные деревянные балки. И рулон кожи. На худой конец — мешковины...

Майя пожала плечами — мол, делай что хочешь. И демонстративно погромыхала со своей тележкой в дальний угол, виляя красивой задницей.

Впрочем, чем лучше я ее узнавал, тем больше понимал, что скорее всего задница — это самая лучшая ее часть.

А я раздобыл подручные материалы и с помощью Эрика принялся строить конвейер — в буквальном смысле слова из говна и палок. Деревянных и железных. Ленту из мешковины я протянул по центру коровника и вывел за открытые двери.

Когда все было готово, мои бедные соратники лишь немного сдвинулись с мертвой точки.

Я окликнул Майю.

— Смотри, видишь вот это полотно? Оно должно двигаться воот в эту сторону, — объяснил я нашему будущему двигателю прогресса.

— Ну допустим, — отозвалась Майя. — Только как я по-твоему буду это все в коровнике делать? Хочешь, чтобы я умерла мучительной всепожирающей смертью?

— Так ты не здесь стой, а снаружи!

Майя задумчиво хмыкнула и вышла из коровника. И через минуту наша лента зашевелилась и пошла быстрее.

— Отлично, работает! — обрадовался я.

— И что дальше? — неуверенно спросил Берн.

— Бери вилы, вставай справа! Нет, задницей к выходу. Ты будешь разбивать подстилку и отступать назад, понял? Шрам, вставай с лопатой на вычищенную часть, лицом к Берну. Гребешь взрытый навоз и бросаешь на ленту. А лента сама довезет все на выход! Бобер, давай, вставай с другой стороны с вилами! А я за тобой с лопатой пойду.

— А мне что делать? — растерянно спросил Эрик.

— А ты на выходе вместе с Камилой нагребаете из кучи в тележку и отвозите в яму. Когда мы освободимся, придем вам на помощь. Главное — следить за лентой и расчищать все из-под нее, чтобы процесс не встал.

— У меня не встанет, — многообещающе проговорила Майя.

— Ага, только если ты приложишь больше силы, то весь мой механизм разломаешь, — предупредил я. — Ну что, поехали.

Мы принялись за дело, и теперь оно пошло весело и бойко!

— Слышь, Даня, а мозги-то у тебя того, не обрезочные! — подал голос взмокший и улыбающийся Берн. — Вон какую загогулину придумал!

— И пол-хлева уже не заметили, как вычистили, — подал голос Шрам-молчун.

Я промолчал, только еще активней заработал лопатой. Но на душе было хорошо и приятно до черта. Я разработал говнометатель! И он работает!

Супер. Прям-таки карьерный рывок.

От этих мыслей мне стало смешно.

И тем не менее я действительно гордился своей придумкой. А гордость, как известно, не порок, когда в самом деле есть чем гордиться.

Пару раз мешковина от воздействия на нее Майкиной силы рвалась, и пока все выходили на улицу продышаться, я по-быстрому сшивал ее жилой и снова пускал в работу.

— Какой же ты умный, Даня! — с какой-то детской и немного смущенной улыбкой сказала мне Камилла во время второго такого перерыва. — И вообще, ты знаешь, что в тебе есть что-то удивительное? Этого не объяснишь, но находясь рядом, всегда чувствуешь.

Я усмехнулся, невольно вспомнив, что примерно так же говорила моя утенка.

— Спасибо, — отозвался я, подмигнул Камилле и, водрузив лопату на плечо, вернулся в коровник.

Вычистив помещение, я снова предложил разделиться: дать девочкам рассыпать в коровнике опилки, а мужикам перетаскать кучу навоза в яму.

— Мне кажется, я придумала лучше, — как-то будто немного обиженно проговорила Майя. — Ну-ка тележки расставьте и отойдите подальше.

Мы, конечно, отошли... Но если бы знали, что случится дальше, то, наверное, лучше бы за стену отъехали.

Майя сосредоточенно свела брови на переносице, поднатужилась, вытянула вперед напряженные руки. В воздухе возникла прозрачно-желтая рамка с кружком внутри. Зависнув над кучей навоза, она вдруг плюхнулась в самую середину, поднимая вверх целый фонтан коровьего добра, который неравномерно расплескался по тележкам, по земле вокруг и по нашим физиономиям.

Берн выматерился. Шрам с Бобром умудрились выставить какой-то прозрачный щит, я спрятал лицо в локоть, Камилла едва успела спрятаться за мою спину, а бедный наш Графыч просто обтекал.

И при этом у него было такое выражение лица, что его стоило бы запечатлеть на портрете!

Дрожащей рукой он вынул из внутреннего кармана большой белоснежный платок с кружевным краем и принялся оттирать лоб и щеки.

Головы в священной чаше справа мерзко захихикали тоненькими голосками.