Профи из «Вымпела» - Сергей Москвин

– Капитан Воронин для прохождения военно-врачебной комиссии прибыл! – следуя совету друга, четко представился Ворон.

Члены комиссии внимательно посмотрели на вошедшего. И один из них, пожилой, совершенно седой мужчина в очках, единственный, у кого под белым халатом был строгий костюм с галстуком (Овчинников сразу решил, что он возглавляет комиссию), сказал:

– Проходите, Кирилл Александрович.

Его слова прозвучали вполне доброжелательно. Но именно эта доброжелательность и не понравилась Овчинникову. Ему показалось, что председатель комиссии посочувствовал явившемуся за вердиктом врачей офицеру. Отношение остальных членов комиссии Овчинников определить не успел, потому что, прежде чем подойти к столу, Ворон плотно прикрыл за собой входную дверь, отрезав друга от происходящего в конференц-зале.

Все эти месяцы, что провел Ворон в госпиталях, сначала в Моздоке, а затем в Москве, Овчинников приходил к нему при каждой возможности. Кроме него, Воронина навещали и другие бойцы «Вымпела», включая начальника оперативного отдела полковника Бондарева и командира отряда генерала Углова. Но Овчинников приходил к другу чаще остальных. Сразу после декабрьской командировки «Вымпела» в Чечню он получил звание майора. Не имея возможности пригласить Воронина на собственное торжество по случаю присвоения майорского звания, Антон сам явился в больничную палату Ворона с двумя алюминиевыми кружками и армейской фляжкой, наполненной разбавленным спиртом гранатовым соком. И они вдвоем пили этот гремучий коктейль, вспоминая последнюю и предыдущие чеченские командировки и своих погибших друзей.

Именно благодаря постоянной поддержке Овчинникова Ворон не отчаялся, несмотря на то что большинство госпитальных врачей не верило, что ему удастся вернуться в строй. Пуля чеченского боевика повредила ему подключичный нерв, в результате чего у Ворона оказалась парализована левая рука. Но, по примеру Овчинникова, он верил в свое выздоровление. Ворон перенес две сложнейшие хирургические операции, выдержал долгий и утомительный курс послеоперационного лечения и практически полностью восстановил парализованную руку. Он приложил все силы, чтобы вернуться в родной отряд, к своим старым друзьям, и надеялся, что ему это удастся. Оставалось пройти последнее испытание на пути к этой цели – военно-врачебную комиссию. В столь важный и ответственный момент Ворон вновь не остался без поддержки друга. Узнав, когда состоится заседание врачебной комиссии, Овчинников заранее договорился с командиром подразделения и, получив на этот день увольнение, приехал к другу в госпиталь, чтобы сопроводить его на ВВК...

Как только Ворон вышел из дверей конференц-зала, Овчинников поспешно шагнул ему навстречу, но, увидев смертельно бледное лицо друга, невольно остановился.

– Что? – испуганно спросил он, пораженный внезапной догадкой.

– Ко-мис-совали, – заплетающимся голосом произнес Ворон, и пальцы его покалеченной руки непроизвольно сжались в кулак.

– Да что они, совсем ничего не соображают?! – возмущенно воскликнул Овчинников, оттесняя друга от дверей. – Жди меня! Я сейчас!

Освободив себе дорогу, он не менее решительно, чем Ворон, распахнул двери конференц-зала и буквально ворвался внутрь. Около минуты за дверями раздавался его возмущенный голос, изредка прерываемый отдельными репликами членов врачебной комиссии. Затем Овчинников так же стремительно выбежал обратно в коридор, бросив врачам напоследок:

– Я этого так не оставлю!

Он ухватил Воронина за руку и потащил за собой. У совершенно деморализованного известием, перечеркнувшим все его надежды, Ворона не было ни сил, ни желания противиться настойчивости друга.

Спустя сорок минут они были на станции метро, откуда отходил рейсовый автобус до подмосковной Балашихи, где размещалась учебно-тренировочная база «Вымпела». В автобусе Овчинников усадил друга рядом с собой и всю дорогу, как мог, успокаивал его. Миновав КПП учебного центра, он проводил Ворона до его комнаты в офицерском общежитии, а сам бросился в штаб отряда. Генерала Углова в штабе не оказалось, но Овчинникову удалось разыскать полковника Бондарева, возглавлявшего сводный отряд вымпеловцев во время декабрьской командировки в Чечню.

– Значит, врачи считают, что Кирилл служить не в состоянии? – выслушав Овчинникова, удрученно спросил Бондарев.

– Да чушь все это! – в запальчивости воскликнул Овчинников. – Он же полностью восстановился! Ну, может, еще не окончательно, так что с того?! Через неделю или месяц будет в полном порядке! Уж на что Сверкунов получил тяжелое ранение, когда мы в Обнинске чеченскую снайпершу брали, а выкарабкался. И сейчас служит не хуже других!

– Короче, ты что предлагаешь? – остановил Овчинникова Бондарев.

– Объяснить все это этим коновалам из ВВК! Я уже пытался, только они меня слушать не стали, – несколько смущенно признался Овчинников. – Вот если бы вы, Петр Валентинович. А еще лучше генерал. От вас бы они так просто не отмахнулись, – закончил он и умоляюще посмотрел на Бондарева.

В его взгляде было столько надежды, что полковник не смог возразить:

– Хорошо. Я попытаюсь что-нибудь сделать.

Овчинников просиял.

– Спасибо, Петр Валентинович! Ни я, ни Ворон вам этого не забудем! – воскликнул он и, радостный, выскочил из кабинета начальника оперативного отдела.

Оставшись в кабинете один, Бондарев набрал номер мобильного телефона генерала Углова.

– Владимир, у меня плохие новости, – сказал он в трубку, услышав ответ генерала. – Военно-врачебная комиссия вынесла решение о комиссовании Воронина.

– Та-ак, – протяжно произнес Углов, и Бондарев почувствовал, как в душе командира отряда закипает возмущение. – Но ведь я недавно заезжал к нему в госпиталь, и начальник хирургического отделения лично заверил меня, что Кирилл уверенно идет на поправку.

– Я сам поразился не меньше твоего, когда узнал от Овчинникова о вынесенном ВВК заключении. Он только что был у меня. Возмущался. Обозвал всех врачей коновалами. Просил, чтобы мы с тобой сами переговорили с ними.

– Через час я должен освободиться, – быстро ответил Углов. – Правда, на шестнадцать часов назначено расширенное заседание коллегии. Но я надеюсь, у меня хватит времени заехать в госпиталь.

Зная Углова уже более десяти лет, Бондарев не сомневался, что его ответ будет именно таким. Как в бою, так и в повседневной жизни, когда того требовали обстоятельства, генерал Углов всегда приходил на помощь своим сотрудникам, что выгодно отличало его от многих других начальников.

Прекрасно зная о плотном рабочем графике начальника управления и не желая отнимать у генерала лишнее время, Бондарев поспешил закончить разговор:

– Когда переговоришь с врачами, пожалуйста, сразу сообщи мне результат.

– Обязательно, – пообещал Углов и отключился.

Освободиться ему удалось только через полтора часа, когда до заседания коллегии оставался час с небольшим. До звонка Бондарева Углов рассчитывал в это «окно» пообедать, но, поняв, что времени остается в обрез, отказался от обеда и велел своему водителю сразу ехать в военный госпиталь.

Выяснив в регистратуре, кто возглавляет военно-врачебную комиссию, Углов довольно быстро разыскал его кабинет. Председателем комиссии оказался сухощавый и совершенно седой подполковник медицинской службы с пронзительными внимательными глазами на изборожденном морщинами лице. На его столе Углов заметил любительскую фотографию в металлической рамке: большая армейская палатка с красным крестом на фоне скалистых гор, а возле нее группа молодых военврачей в выгоревшей на солнце форме и белых халатах. И хотя фотография не имела никакой подписи, Углов каким-то шестым чувством узнал место, где был сделан снимок.

– Афганистан? – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес он, указав взглядом на фотографию. – Кто же здесь вы?

Подполковник грустно улыбнулся и указал на молодого коротко стриженного лейтенанта. С тех пор его прическа практически не изменилась, только прежде темные волосы стали совершенно белыми.

– Санпункт нашей... бригады, – пояснил он, назвав номер части, где прежде служил.

Услышав ответ, Углов бросил на военврача быстрый взгляд:

– Значит, это вы спасли моих парней, раненных при штурме Тора-Боры. – Подойдя к подполковнику, командир «Вымпела» крепко пожал ему руку. – Спасибо вам. Мне потом в госпитале сказали, если бы на санпункте их не прооперировали, ребята бы погибли.

Военврач смутился:

– Я тут ни при чем. Я в Афганистан попал спустя год после взятия этой душманской крепости. Когда бригаду уже под Кандагар перебросили.

– И за тех парней, которых лично вы спасали, тоже спасибо, – добавил Углов.

Военврач смутился еще больше и, кое-как высвободив свою руку из ладони Углова, спросил:

– А вы ко мне по какому делу?