90х60х90 - Кирилл Берендеев

Караев вздохнул.

- Я так и думал, что вы это скажете. Боюсь, что Павел будет согласен с вами. Особенно, в свете происходящих событий.

Вагит Тимурович имел в виду свое небезупречное состояние дел, Алексей же понял его по-своему и невольно вздрогнул. И подумал, даже прежний хозяин усадьбы понимает всю драматичность, если не почти полную безнадежность нынешнего своего положения, неудивительно, что сейчас он пытается разобраться, что же его привело к такому печальному итогу. И хоть как-то оправдать себя в глазах нового хозяина,... которому еще жить здесь и жить. Он вспомнил, что меньше чем через час, придет машина за Караевым, и, чем черт не шутит, они вполне могут дождаться ее появления.

Если это что-то способно изменить.

Для него, прежде всего, для него.

Вот только вопрос, в худшую или лучшую сторону.

- Ему есть, в чем соглашаться со мной. Он, во всяком случае, способен на многое, - Алексей говорил, не замечая сказанных слов, мысль о машине сковала его воображение. - Во всяком случае, в поддержке он не нуждается, вполне способен за себя постоять... и без вашего финансового участия достичь заметных высот. Тем более что вы, как я понимаю, не особенно в него и вкладываете...

Алексей замолчал неожиданно. Фраза показалась ему излишне резкой, впрочем, весь разговор был чрезмерно циничный, откровенно в перехлест. Зачем он пытался говорить от чьего-то имени, он не понимал и сам.

- В человеке все должно быть прекрасно, - устало сказал Вагит Тимурович. - Вы это знаете. Но никогда, как мне кажется, не проверяли эту аксиому на себе. Я бы не хотел, чтобы и Павел был в стороне....

Он вспомнил о давних встречах Павла с Османовым - человеком, по сути, интересным и неординарным во всех отношениях, если не принимать того, чем он занимался. Вспомнил и подумал, что с ним его племяннику, должно быть, было много приятнее, несмотря на тягостную атмосферу, в которой проходили встречи, и встречаться и общаться.

Если он выберется отсюда... то есть, когда он выберется...

Наверху что-то стукнуло, послышались шаги. Они, стихнув на какой-то миг, вновь обрели ясность и четкость. И начали приближаться к леднику. Спускаться по лестнице. Ближе.

Еще ближе.

Рядом.

Иван поднялся на ноги, оба не заметили этого его движения, обернулись только, когда он сделал первый шаг к трем ступенькам, ведущим к запертой двери. Алексей хотел что-то сказать, но замер на полуслове, поняв намерения своего телохранителя. И поднялся следом. Караев остался сидеть.

Иван сделал знак обоим молчать и не двигаться. Шаги на лестнице замерли, скрипнул засов.

Телохранитель стоял у двери, подле ступенек, прижавшись к ледяной стене. Холода он уже не чувствовал, не чувствовал ничего, полностью погрузившись в ожидание открытия двери. И дверь открылась.

Резко и до конца, ударившись в стену коридорчика. На пороге стоял один из "близнецов", сейчас уже, когда он был один, невозможно сказать, кто именно из четверых. Дуло его пистолета указывало на Караева.

В то же мгновение, как открылась дверь, он заметил отсутствие в поле зрения еще одного человека и поспешно отступил. Недостаточно поспешно.

Носок туфли телохранителя ударил его по локтю. Послышался вскрик и негромкий хлопок, "близнец" все же успел нажать на крючок, в потолке ледника образовалась воронка, вниз посыпались мелкие хлопья потревоженной штукатурки. Отрикошетив, пуля свистнула где-то слева от Алексея, вгрызлась в пол. Пистолет выпал из оцепеневшей руки "близнеца", перелетел через плечо. В тот же миг Иван бросил свое тело в коридорчик, враз перемахнув три ступеньки и направляя кулак в лицо охранника. В последний момент тот успел увернуться, удар пришелся ближе к виску. Голова мотнулась в сторону, левая рука автоматически выставила блок.

Иван ударил еще раз. Затем, со всего маху, еще.

"Близнец" медленно осел на пол.

Серафима поднялась и села на массажном столе. Откинула со лба выбившуюся из прически прядь волос. Посмотрела на Алису. Улыбнулась. Та автоматически улыбнулась в ответ, впрочем, искренне и с охотою, как человек, пришедший по первому зову на помощь, и довольный тем, что его труд пошел во благо.

- Спасибо, - произнесла Серафима облегченно, - Просто не представляю, что бы я без тебя делала.

- Вы сегодня были в ужасной форме, Сима, - поторопилась та с объяснениями. - Вас, должно быть, что-то гнетет, вы себя совсем запустили. Вам следовало бы приехать с самого утра, право же, это было бы намного лучше. Я смогла бы больше сделать и...

- То, что ты сделала, уже замечательно. Я чувствую себя совершенно другим человеком.

Алиса на мгновение смутилась, Серафима не без удовольствия заметила, как у массажистки порозовели щеки. Надо отдать должное, комплимент ее клиентки был ничуть не преувеличен. После получаса, проведенного на массажном столе, под воздействием крепких, уверенных рук Алисы, она, в самом деле, преобразилась. Усталость ушла, оставила ее, сейчас Серафима и думать забыла о ней. Конечно, она вернется, спустя какое-то время обязательно вернется, но уже ближе к вечеру, когда все дела будут сделаны, а она свободна, а, скорее всего, только завтра. Если будет непогожий день.

- Я мало что сделала, Сима, - ответила массажистка. - Вы все равно неспокойны. То ли чего-то боитесь, то ли...

Алиса не закончила, но Серафима и так ее поняла. И ответила осторожно:

- Да, наверное.

- У вас какие-то проблемы; дома, с мужем, с делами?

Она кивнула. Разгоряченное массажем тело начало потихоньку мерзнуть в холодной комнате. Серафима ступила босыми ногами на пол.

- Нельзя вам так себя запускать, - повторила Алиса уверенно и настойчиво. - Было бы лучше, если б вы и завтра меня посетили. Конечно, моя помощь невелика, ваших проблем я решить не решу, к сожалению, но кое-что сделать смогу и сделаю это с радостью.

- Спасибо, - ответила Серафима. Искренность собеседницы не вызывала сомнений, Алиса с охотою делала бы свое дело, даже не побуждаемая к тому денежными посылами. Вглядываясь в лицо массажистки, Серафима находила подтверждения произносимым словам во всем, прежде всего в глазах. Ее глаза не умели лгать, и сейчас они открывали Симе тайны своей хозяйки, те тайны, о которых не принято распространяться вслух, те, что хранятся под сердцем и вынашиваются бесконечно долго, с оглядкою, с неверием и боязнью расстаться с ними навсегда. Те тайны, для которых открытие лицу, невольно участвующему в их появлении, обыкновенно означает гибель, крах всего, с ними связанного.

И оттого тайны эти всегда остаются невысказанными. Лишь глаза, невольные жесты, редкие, очень редкие намеки: в повороте головы, в прикосновении, в вырвавшемся сравнении или полунамеке, порой выдают состояние находящегося рядом человека: состояние, близкое к тяжелой, почти неизлечимой болезни.